Такой Ближний Восток

Только один человек остановился рядом. Это был уличный продавец, и продавал он весьма странную вещь — зубные щётки. Впрочем, на торговца он нисколько не походил. Скорее наоборот. Серый пиджак, блестящий тёмный галстук, тщательная причёска и аккуратные ботинки — казалось, весь день он просидел где-нибудь в ливанском парламенте и только сейчас вышел немного поразвлечься сюда, на Корниш. Этакий вечерний променад — подышать воздухом, поторговать зубными щётками… Почему бы нет?

— Bon appetit! — улыбчиво сказал он мне, — не хотите купить щётку?

Я не хотел, но из вежливости спросил у него о том, как идёт торговля.

— Сегодня неплохо, — сказал он, — хороший вечер, много народу. Щётки хорошо берут, пока светло.

Хотя на улице уже была глубокая ночь, а вовсе никакое не «светло». Но на самом-то деле продавец был прав. Просто я еще в тот момент не знал, что такое бейрутское «темно».

Я предложил ему угоститься картошкой фри, но он отказался:

— Хотя, пожалуй, я немного отдохну здесь, рядом с вами, — с этими словами продавец сел на соседнюю скамейку. Свой маленький саквояжик с зубными щётками он поставил на сидение, и достал из него маленький флакончик и трубочку. Это оказался набор для пускания мыльных пузырей. Выдувать их надо было не ртом, а водя рукой по воздуху. Как музыкант перед началом пьесы набирается настроения, так и продавец некоторое время посидел тихо. Затем он стал медленно рисовать перед собой трубочкой, а маленькие длинные пузыри рождались из неё и неспешно стали оседать вниз на пол.

И вот так мы с ним сидели на Корнише. Я хрумкал макдональдсовской едой, а он создавал пузыри. Вода во флакончике была какой-то особенной, и пузыри не лопались от касания с мостовой. Они лежали на тротуаре и на перилах, подрагивая от ветра. Прохожие обходили их стороной, но некоторые пузырьки-таки попадали под случайный башмак и погибали бесследно.

Два квартала до России

— Я торгую здесь каждый вечер. Если вы в городе надолго, то, наверное, мы еще встретимся.

— К сожалению, завтра вечером я уже буду в Дамаске, — сказал я. — Я вышел специально, чтобы посмотреть Бейрут ночью.

— Тогда вам надо обязательно Корниш пройти до конца и посмотреть Голубиные скалы, — сказал продавец, и пошёл дальше со своими щётками на восток. А я пошёл на запад смотреть на эти самые Голубиные скалы.

Корниш велик, особенно по карликовым ближневосточным меркам. Когда я спрашивал у прохожих дорогу, они приходили в ужас:

— Это же на другом конце Корниша! — говорили они, — поймайте такси, пешком вы будете идти очень долго!

От избытка гостеприимства некоторые ломились прямо на мостовую, останавливать мне такси. Бейрутские таксисты — а их в городе орды, целыми табунами они только и знают, что носятся взад-вперёд по улице — бейрутские таксисты гроздьями сваливались на обочину в готовности везти меня куда угодно.

Но я-то хотел узнать Бейрут пешком. Только собственными ногами можно отмерить тротуар улиц. Никакие наёмные покрышки не смогут быть переводчиками для целого города. И я прошёл весь Корниш, всю набережную Ливана пешком -, и всего-то за пару часов.

Возле самого дальнего мыса, где Бейрут изгибается и уходит на юг, стоял парк аттракционов. Колесо обозрения нависало над берегом, словно космолифт. У входа стоял чайный киоск. Хипстероватый абориген пытался пронзить взглядом тёмные недра чайного стакана. Наверное, он искал лимон.

— Голубиные скалы? — переспросил он, — Да вот они, прямо перед вами.

В указанном направлении в море стояли две небольшие скалы. Была неясна их примечательность, равно как и то, чем это они такие «голубиные». В наших «Столбах» эти две скалушки уместились бы скромно и незаметно, даже, наверное, собственного имени бы не получили.

— Просто в Бейруте больше нет интересных мест, чтобы фотографироваться, — сказал хипстер, — вот и придумали эти скалы. А вы вообще откуда родом?

— Russia, — ответил я. Разговор вёлся по-английски. И для убедительности показал пальцем на север.

— Рауша вон там, — Хипстер отрицательно покачал пальцем, и махнул на юг:

— Да нет же, — ответил я, — она на севере, далеко.

— Не так уж и далеко, — продолжал убеждать меня хипстер, — два квартала. Вон её видно отсюда.

Я удивился на счёт того, что от центра Бейрута до России всего два квартала. Я даже решил сходить туда, в Россию. Лишь по дороге я поглядел на карту и увидел, что, действительно, есть в Бейруте такой район, который носит название «Рауша». Туда-то меня настойчиво и посылал приморский любитель чая.

Впрочем, я всё равно туда поднялся. Рауша оказалась обычным горным квартальчиком, с пальмами, перилами и ступеньками. Здесь было безлюдно, и я прошёл Раушу насквозь, встретив едва двух-трёх человек.

А затем настал какой-то неизвестный мне момент икс, и случилась вот какая вещь: разом, без всякого сигнала, все фонари в городе погасли. Окна в домах тоже почти нигде не горели. Единственные источником света оставались звёзды, дагде-то вдалеке горели огни морского порта. Наступило внезапное бейрутское «темно».

Так в казарме говорят: «отбой». И выключают свет. Вот так же Бейрут отправили на боковую. Стало понятно, почему на улицах наступило такое безлюдье.

Впрочем, тёмный Бейрут был не менее интересен, чем светлый. Постепенно мои глаза привыкли к темноте, и я пошёл обратно в сторону своего отеля. Временами я натыкался на какие-то секретные объекты, из тьмы материализовывались ливанские солдаты с автоматами и проверяли мои документы. Те, кто владел английским или французским, мрачно советовали мне быстрее добираться до своего номера, и не испытывать судьбу. Остальные говорили по-арабски, видимо то же самое.

Однако никакие террористы, бандиты и прочие сгустки тьмы не встречались на моём пути. Я прошёл районами, пустынными и безымянными в ночи, через Санайе и Кантари, по площади Звезды и Риад аль-Сук, мимо Большого Сераля и Зауийе ибн-Ирак. Позднее я бывал там снова, и видел их в свете солнца. Но это первоначальное ночное знакомство было истинным, тихим и несуетным. Так хозяйка дома после ухода гостей снимает с лица косметику и приветливую улыбку, и видит своё настоящее лицо в зеркале. Так Бейрут без дневного марафета, без рекламы и пояснительных табличек был усталым, но приветливым и искренним.

icon-star