Такой Ближний Восток

— Мы сами ничего толком не знаем. Спросите вот у этого финна. Он только что оттуда.

— Вы приехали из Сирии? – спросил я у финна.

Тот разлепил свои дремлющие глаза, и оказалось, что они у него удивительного ярко-голубого цвета.

— Да, — ответил он, — этой ночью. Надеюсь, вы не собираетесь туда отправиться?

— Вообще-то я именно это и планировал, — сказал я.

Финн нахмурился и покачал головой:

— Это очень опасно, молодой человек. Я прожил в Сирии месяц, и счастлив, что, наконец, вырвался оттуда.

Финн оказался профессором какой-то там Скандинавской академии искусств. В Дамаск его занесло по программе обмена опытом, и он два месяца обучал арабских художников азам кубизма и началам поп-арта. Седые волосы профессора свисали на лоб юношеским петушиным хохолком, а сам он казался очень усталым и очень большим. Часть его корпуса даже не помещалась на диване и свисала сбоку, словно балкон.

Профессор рассказывал:

— В столице еще относительно спокойно – только по вечерам с окраин доносятся выстрелы. В провинции же творится совершенный хаос. По автобусам стреляют снайперы В автобусе, на котором я ехал, были дырки от пуль. А во вчерашнем рейсе двоих убили. И сколько-то там ранили.

Клерк прекратил, наконец, копаться в своём агрегате, вытащил из-под него шнур и с хрустом воткнул в розетку. Внутри прибора зашебуршало, засветилось красным и оттуда пошёл тёплый воздух. Прибор оказался калорифером. Судя по его чугунным деталям, это был самый древний калорифер на земле.

— Я вам вообще не рекомендую ездить по Сирии на автобусах, — продолжал финн. — Наймите лучше такси. Они маленькие, и по ним не стреляют. И мой вам совет – забудьте про Сирию, а езжайте лучше домой. Вы откуда родом?

— Из России, — ответил я, — Вообще-то, я и так возвращаюсь домой. Просто через Сирию.

— Вы из России? – внезапно обрадовался клерк. – У меня есть для вас книжка на русском языке. Она про наш город.

Он открыл шкаф, и стал доставать оттуда рыхлые папки со всяческой бумажной ерундой. Из чрева одной такой папки клерк вытащил, наконец, тоненькую глянцевую книжку. На её обложке блестели русские буквы.

— Держите! – сказал он торжественно, — добро пожаловать в Антакью!

Название книги было: «Жизнь и творчество Джаладдина Руми, великого поэта и мыслителя». Я поблагодарил клерка и не стал рассказывать ему, что книга эта совсем не про Антакью.

— Удачи, — сказал мне на прощание финн, — она вам понадобится.

Вокзал уже потихоньку оживал. Вода из трубы перестала течь, зато появился мужик со шваброй. Оглушительно зевая, он развозил воду по кассовому залу, чтобы тот казался вымытым . Я купил билет до сирийского города Халеба и пошел смотреть на автобус:

— Perron thirty one (перрон тридцать один) – сообщил мне кассир. Английское «th» он, как и все турки, не выговаривал. И перрон мой получился у него dirty one («грязный»).

Что ж, пошёл я на этот грязный перрон. Автобус уже стоял там. Весьма презентабельный такой автобус, с гладким корпусом, и без малейших следов пуль. Я, всё же, внимательно осмотрел его со всех сторон. Дырки, однако, скромно все куда-то подевались.

Внутри сидели пассажиры – четыре пожилых тётки в косынках. Если бы не горбатые носы, каждая из них легко бы сошла за русскую бабушку. В глубине салона обнаружился еще один дополнительный тип. Это был человек с полотенцем на голове, который лежал на заднем сидении и спал. Наконец, следом за мною в автобус залез пузатый араб с дорожной сумкой.

Шофёр лениво завёл мотор. Шины зашуршали по асфальту, и мы тронулись с места. Самая старая арабская тётка вдруг стала раскачиваться на своём сидении и громко, нараспев начала молиться. Я не понял толком, о чём она молилась, поскольку разбирал едва одно слово из пяти. Точнее говоря, это было слово «Аллах». Оно повторялось очень часто. Также я разобрал слова «дорога», «Халеб» и почему-то еще «верблюд». Соседки поддерживали старуху печальными вздохами. Иногда они тоже повторяли за ней: «О, Аллах». Наверное, они призывали судьбу смилостивиться над ними и позволить им доехать до Халеба живыми. На всякий случай я тоже сделал печальную физиономию. И так первые минуты мы ехали, словно похоронная процессия.

Наконец, молитва завершилась, и арабские тётки приступили к следующему важному занятию. Они задернули занавески в салоне, легли на сидения и очень быстро все заснули. Как по команде. Пузатый араб тоже заснул. А человек с полотенцем так и вовсе не просыпался.

Я на всякий случай тоже задёрнул занавески, чтобы снайперам было хуже видно. Автобус стал похож на тёмный раскачивающийся чулан. Ехать было скучно. За окном проплывала сухая каменистая долина. Жарило солнце. С удивлением я заметил, что проваливаюсь в такую же безмятежную дрёму. До Халеба оставалось полтора часа пути. И не было во мне ни тревоги, ни страха, а все снайперы и танки мира казались придуманной сказкой.

Ближе к полудню наш автобус покинул пределы Турции.

Стояла жара. Разморённый таможенник ляпнул штамп в мой паспорт, и мы попали в нейтральную зону. В самом её начале возле дороги находились некие трёхэтажные античные развалины. Они никак не охранялись. Любой археологический дилетант мой забраться внутрь и погулять по этим тысячелетним интерьерам. В другом месте такая древность была бы обнесена колючей проволокой, с прилепленным значком UNESCO, и рядом сидел бы на стульчике охранный дед. Но здесь, на перекрестке цивилизаций, подобных руин настолько много, что их оставляют в покое, они спокойно стоят и стареют дальше под субтропическим солнцем.

На сирийской границе в автобус забрался невысокий молоденький офицер, и с монотонным причитанием «пасапо-орт, пасапо-орт», побрёл по салону. Все послушно отдали ему свои паспорта. Моя заграничная книжечка вызвала у него наибольший интерес. Он остановился в проходе возле моего кресла, и долго её изучал.

— Дауля? (какая страна?) – спросил он у меня, наконец.

Хотя прямо на обложке гордо красовалось Russian Federation, и непричёсанный двуглавый орёл смотрел, аки хамелеон, в противоположные стороны. Так впервые за время своего похода я убедился, что арабы в большинстве своём не разбирают латинский шрифт (не говоря уж о кириллице). Латиница им ничем не лучше иероглифов.

— Руссия, — ответил я.

Бабки с передних сидений внезапно развернулись к нам, и стали изучать меня. Так пристально, словно бы им только что сказали – «вот человек, который умеет глотать гантели и двигать взглядом алюминиевые ложки». Таможенник же улыбнулся, и похлопал меня по плечу:

— Руссия гуд. Руссия number one, — сказал он, подняв большой палец вверх.

Сирийцы очень любят русских. Это объясняется, отчасти тем, что Россия и Иран – единственные большие страны, которые до сих пор поддерживают правящий режим местного президента Башара Асада. Однако и за пределами Сирии – в Ливане, Иордании и Палестине — арабы очень доброжелательно относятся к нашей стране.

Эта доброжелательность может удивлять (поскольку Россия уже давно не лезет в ближневосточный конфликт), но в любом случае оказывает большую помощь тем, кто находится в стране.