Такой Ближний Восток
Яркость Халеба бьёт по глазам, однако и продолжается это тотальное сверкание недолго. Вечер начинается внезапно и рано, около четырёх часов пополудни. Всё потому, что Сирия расположена в очень странном, ближневосточном часовом поясе. По долготе она соответствует Москве, а по времени – Уралу.У меня не было никакого желания дожидаться вечера в этом древнейшем поселении человечества. На ночь я решил остановиться в другом месте. Точнее говоря даже, в другом государстве, в Ливане. В этом прелесть вольного туризма. Ты перелистываешь города и целые страницы, как колоду карт, как страницы в атласе, и никакие путёвки и килограммы багажа не сдерживают тебя.
Междугородние автобусы в Сирии отправляются из гаража. Этим словом здесь называют автовокзал. Точнее, вот так – «аль-карадж». Вот я и отправился искать гараж.
Это оказалось крайне не просто. Самый лучший способ озадачить араба – спросить у него дорогу. Названия улиц, кварталов, даже номер собственного дома могут оказаться для них неведомыми вещами, таинственными, и ненужными. Но как это возможно? – спросите вы, — как можно не знать номер собственного дома? Тем не менее, это самая обычная вещь и в Халебе, и в Сирии вообще. В городе араб ориентируется совсем другими категориями. Высокая мечеть, автобусная остановка, овощная лавка – любой ориентир ему знакомее и удобней, нежели название какой-то там улицы. Улицы, кстати, в Сирии любят называть роскошно, как в СССР – проспект Независимости, улица Истины, улица Дружбы народов. С той лишь разницей, что в арабском алфавите заглавных букв нет. Так что названия звучат менее громогласно. Может, поэтому их никто и не знает.
Вот и про расположение местного автовокзала арабы понятия не имели. Указующие персты их утыкались в совершенно противоположные стороны, приводя меня то на рынок, то в какие-то вовсе трущобы. Когда аль-карадж, наконец, нашёлся, по виду он больше напоминал цирк шапито, выдержавший набег монголо-татар. Он был широк, низок, обит снаружи ржавыми листами жести. Внутри он состоял из единственной комнаты, в которой ютились конторки автобусных фирм. Каждая из них попутно чем-то торговала. Видимо, чтобы не простаивать понапрасну. Люстрами, коврами, географическими картами – ничем аль-карадж на вид не отличался от рынка. Посередине зала, словно почтенный идол, сидел на возвышении чистильщик обуви. Лоток его по своей сложности и блеску достоин был украшать султанскую казну в Стамбуле. Ящичков и отделений было в нём столь много, что они даже не умещались на одном уровне и оказались расположены в несколько этажей, один над другим.
В уголочке скромно базировался офис фирмы «Саррадж», ответственной за международные рейсы Сирия-Ливан. Весь он был размером едва ли не меньше, чем упомянутый лоток чистильщика обуви. В офис вмещался расклеенный стол, и прямо на полу стоял огромный кофейник размером с аккордеон – вот и всё, что в нём было. Вокруг кофейника восседали на полу два араба и распивали кофий.
— Автобус в Бейрут отправляется ежедневно, в час пополудни, — сказал один из этих типов. На часах же было уже два. Я понял, что уехать из Халеба выходит еще сложнее, чем попасть туда.
— А есть возможность уехать на автобусе сегодня? – спросил я на всякий случай. И тут кофейный араб заявил:
— Так вы и езжайте на том, который отправился час назад. Он у нас обычно ломается на главной улице (!). Сейчас я выясню.
Позвонил по мобильнику куда-то, и выяснил, что, в самом деле, автобус сломался на главной улице, возле центрального стадиона. Видимо, у автобусов фирмы «Саррадж» это была такая крепкая производственная традиция. А в фирме «Саррадж» имелось даже специальное догоняльное такси. Меня посадили в него и бесплатно довезли до самых дверей. Кстати, автобус стоял себе спокойно на обочине, а шофёр нисколько не чинил его, а просто покуривал возле открытых дверей.
Не меньшая нега царила и в салоне. Пассажиры занимались всяческими странными делами. Кто слушал радио, кто штопал рубашку. А один мужик вовсе творил вот что – замесил тесто, и лепил из него какие-то колбаски. Впрочем, наибольшее впечатление на меня произвели не обитатели автобуса, но скорее его внешнее оформление. А именно – на боковом крыле, прямо возле входа, отрывистым неровным пунктиром по поверхности автобуса шёл пулевой след.
Похвально презрение арабов к правилам движения и светофорам — ни пешеходы, ни водители не уважают и не знают их. Так и наш автобус, простояв некое положенное время, вдруг двинулся с места (кажется, и сам водитель едва успел запрыгнуть в него) и, не разбирая ни полос, ни разметки, внедрился в дорожный поток, растолкал ржавые сирийские легковушки и покатился важно на юг, в Ливан. Пренебрегая светофорами, мы ехали мимо кубических халебских домиков, мимо пыльных солнечных свалок, и развалин неясного возраста – по виду одинаково им можно было дать как полмесяца, так и пару тысяч лет. И сама эта Сирия за окном – ни малейшей деталью она не уточняла себя во времени. Даже редкие детали современности (пустынное колесо обозрения на центральной площади посёлка, телеантенна на крыше домика) выглядели здесь артефактами неясного назначения. С равным успехом их могли построить солдаты фараона, и стройбаты Асада, и фалангисты Александра, и легионеры Красса.
Дорога наша лежала через мятежные города Хама и Хомс. Еще задолго до них на шоссе появились колонны бронетехники. Странным было то, что двигались они в обе стороны. Казалось, кто-то в командовании сирийской армии вдруг сказал: передвиньте-ка эти войска, поменяйте их местами, вдруг да что выйдет? Лёгкие танки, зеленые армейские грузовики, платформы с пушками двигались рядом с нами, мы догоняли и миновали их. Но навстречу нам – ехали ровно такие же танки, бронетранспортёры и пушки.
В открытых грузовиках ехали солдаты. Я смотрел на их лица, и замечал с удивлением, что в грузовики ехала никоим образом не регулярная армия, а спешное и разношерстное ополчение. Попадались тут молоденькие худые арабские пацаны, и тут же рядом с ними седые деды, которых насобирали, кажется, с дальнего халебского двора, одели в хаки и запихали сюда. Близорукие удивлённые интеллигенты, с преподавательскими лицами, вцепившиеся в свой автомат, как в автобусный поручень – куда они все ехали? Какой толк мог быть от такой армии? И от другой ровно такой же, которая ехала ей навстречу?
Возле Хамы мы сделали небольшую остановку. Мужик с тестом сбегал в придорожную забегаловку, и сбагрил там свои колбаски. Из любопытства я пошёл следом, и увидел, как они будут выглядеть уже готовыми – обмазанные маслом, усыпанные зеленью, блестящие сахарными боками, они остывали и оплывали на витрине. Это оказалось какое-то восточное лакомство. Автобусный повар тем временем, копошился на кухне и набирал себе в сумку какой-то лиственной дребедени. Возможно, это было сырьё для очередного полуфабриката. Я вернулся в автобус и от безделья стал рассматривать местные сирийские деньги. Помимо достопримечательностей (развалин античной Пальмиры и физиономии Асада) они были интересны своими цифрами. Ибо арабы – вот нечаянный каламбур – не пользуются арабскими цифрами. Цифры у них свои. Нулевой кружок означает пятёрку, сам нуль обозначается точкой и т.д. Лишь единица в любом начертании остаётся прямой и читабельной – палочка и палочка себе.
Тем временем автобус двинулся дальше.
— Задёргивайте занавески! — пошёл по салону кондуктор. Видимо, тема снайперов снова стала актуальной. Пассажиры послушно зашелестели шторками. Некоторые, впрочем, оставили тонкие щелочки, чтобы смотреть в окно. Я сделал также. Но ничего нового там не показывали. Грузовики, пушки, танки – единой бесконечной вереницей они всё двигались, двигались по главной сирийской автотрассе.
Несколько раз автобус останавливался на блокпостах. Его, однако, быстро пропускали, даже не заглядывая внутрь, и мы следовали дальше. Только возле Хомса на некоем пригорке мы попали прямо на войну и встали надолго.
Небольшая вереница машин уже стояла впереди и продолжалась прямо до линии фронта, уходя за вершину пригорка. Шофёр автобуса открыл переднюю дверь, туда вскочил какой-то солдат. Он сказал что-то неразборчивое, затем выпрыгнул обратно и, пригибаясь, побежал вперёд, стараясь не высовывать голову над крышами легковых автомобилей.