Такой Ближний Восток
Вообще картина мира у арабов очень проста. Россия и Иран – лучшие друзья. Турция – проклятые предатели, бывшие друзья. Украина – родина дамасских проституток. Германия и Япония – страны лопоухих придурков с фотоаппаратами. США и Израиль – оплот мирового зла. Первые надо обокрасть, а второй уничтожить, и как можно быстрее.
Мне-то надо было как раз в Израиль. Но об этом следовало молчать в тряпочку. Иначе не видать сирийской визы. Также не стоило светить и своё удостоверение журналиста. Поэтому на вопрос о своей профессии я получестно ответил, пользуясь обломками своих познаний в арабском:
— Устяд (преподаватель).
— Ну, пошли делать визу, — жестом показал мне офицер. Остальных пассажиров оставили потеть в салоне. Они были местные, и просто заплатили офицеру денег за моральное беспокойство.
Вообще, за въезд в Сирию деньги платят все. Власти страны, видимо, считают, что очень престижное удовольствие — побывать у них в гостях.
Поэтому сирийская таможня больше напоминала приёмную отеля. Прямо на входе висел прейскурант с подробными расценками. Я внимательно его изучил. Россиянам попадание в страну влетало в двадцать долларов. С европейцев брали уже вдвое больше. А дороже всего Сирия была почему-то для граждан республики Конго – аж $249.
Офицер в это время ругался с каким-то начальником. Выражение на лице начальника было мне очень знакомо. В любой азиатской стране, от Азербайджана до нашей родной России я такое выражение видел. Даже без моего младенческого знания языка было понятно, о чём они говорили. Начальник хотел подробнее изучить содержимое моего кошелька, а офицер всячески меня защищал. Умоляющее «Руссия» слышалось в их диалоге через каждую пару секунд. «Устяд» тоже пригодился. Видимо, и в Сирии преподавателям мало платят. Наконец, начальник смилостивился, и уполз в свой кабинет. Офицер повернулся ко мне, и отправил меня к окошечку кассы оформлять визу.
Хотя американцев арабы ненавидят, американские доллары они принимают вполне официально и с охотой. Очкастый седой бородач акцептировал мои деньги, взял паспорт и стал вносить данные в свой компьютер со скоростью три знака в минуту. Но даже такая улиточная сноровка не спасла его от ошибки. В первом же слове он умудрился написать моё имя вот так – ARTFM. Я достал из рюкзака арабский словарь, и стал искать слово «ошибка». Но пока я его нашёл, бородач справился уже с моим именем и фамилией, подышал на печать и поставил мне в паспорт овальный синий оттиск с крошками и веточками арабской вязи. Так я и поехал в Сирию под именем какого-то инопланетного робота-шпиона.
На выходе из таможни ждал ещё один сюрприз. Наш вольготный автобус втихушку развернулся, и стоял носом обратно в сторону Турции. Арабские бабки-пассажирки суетливо вытаскивали из него свои узлы и мешки.
— Эй, а дальше-то как ехать? — постучал я в стекло водителю, — Как попасть в Халеб?
В это время из автобуса вышел человек с полотенцем на голове, который до того сладко спал на заднем сидении. Рядом с ним переваливался толстый пассажир-араб. Человек-полотенце жестом показал мне следовать за ним.
Мы обогнули автобус, и увидели, что на обочине стоит желтый автомобиль «Жигули» производства Волжского автозавода. Мы с арабом сели в машину. Я вспомнил о том, что по автобусам в Сирии любят постреливать снайперы. Автомобиль в данном случае был попросту оптимальным решением.
Турецкий автобус развернулся и потрусил обратно в сторону родины. Мы тоже тронулись с места. Любопытно, что на арабских бабок человек-полотенце не обратил никакого внимания. Они просто закинули свои узлы на плечи и пошли в Халеб пешком.
На «Жигулях» мы бодро заскользили по асфальтовым кочкам. Дороги в Сирии ухабисты и кривы, совсем как у нас. Поначалу я смотрел в окно с опаской, в поисках следов гражданской войны. Однако выжженных деревень и разбомбленных городов по дороге не встречалось. Лишь однажды мы миновали сгоревший автомобиль, да встретили ещё опрокинутый памятник президенту Башару Асаду.
Как в России на вас отовсюду смотрят Путин с Медведевым, так в Сирии на каждом государственном здании прилеплен портрет Башара Асада. Иногда вместе со своим папашей, Хафизом Асадом. В сумме эта династия находится у власти уже более сорока лет. И, собственно, все волнения в стране вызваны тем, что оппозиция пытается эту неофициальную монархию отменить.
Асад выглядит, как самый рядовой араб, то есть темноволосый дядька с усами. Но примечательно выражение его лица. Оно не хмуро деловитое, как у наших политиков. Не радостно сытое, как у арабских шейхов. Не идиотски улыбчивое, как у западных бизнесменов. Асад совсем другой. Словно он отдыхал после обеда, и вдруг пришли и сказали: «Господин президент, нужно сделать ваш снимок». «Ну, делайте, если надо», — говорит Асад. И вот с таким ленивым послеобеденным выражением его и фотографируют. Асад – единственный в мире заспанный диктатор.
Километров через сорок мы въехали в пригороды Халеба. Человек-полотенце обернулся ко мне и стал читать какую-то лекцию. Иногда он показывал пальцем на Халеб, а иногда делал кистью странный жест, как будто что-то поворачивал. К счастью, пузатый араб немного говорил по-английски. Он объяснил, что человек-полотенце не имеет разрешения въезжать в пределы Халеба. Видимо, у него были какие-то проблемы с законом, и любой полицейский в городе мог запереть его в кутузку и отобрать машину.
— Поэтому он высадит нас на остановке, и дальше нам нужно будет ехать на городской маршрутке, — сказал пузатый араб.
Человек-полотенце внимательно выслушал его перевод, а потом смущенно запросил денег. Пузатый араб шуганул его единым движением пальца. Я же при всём желании не мог всучить полотенцу денег, так как сирийских фунтов у меня попросту не было.
Тут как раз на остановку подъехал трясучий пыльный пазик, мы забрались в него и отбыли в направлении города.
На границе города располагался КПП – вот кого боялся человек-полотенце. Суровый коммандос в берете открыл дверь пазика и проверил у всех паспорта. Мою красную книжку он еле открыл и тут же отдал её мне обратно, устрашенный чужеземными буквами.
Халеб – крупнейший город Сирии. Многие историки называют его самым древним городом планеты и относят его появление к восьмому тысячелетию до нашей эры. С тех пор, впрочем, Халеб не сильно изменился.
Размерами этот город приблизительно равен Красноярску. С той разницей, что его не окружают горы, и не разбивает на части большая река. В Халебе реки вообще нет. Невдалеке Халеба протекает знаменитый Евфрат, но город стеснительно жмётся в отдалении от неё, не решаясь подступиться к берегам даже отдалёнными кварталами. Сирийское солнце стоит над ним ровно в зените. Город кажется полностью белым и ярким, словно засвеченная фотография. Белые стены домов, белые мостовые, белые машины и автобусы – другого цвета здесь не существует. Все века и тысячелетия своей истории Халеб так и выглядит – как пересвеченная фотоплёнка.
