Такой Ближний Восток
— Мы сами ничего толком не знаем. Спросите вот у этого финна. Он только что оттуда.
— Вы приехали из Сирии? – спросил я у финна.
Тот разлепил свои дремлющие глаза, и оказалось, что они у него удивительного ярко-голубого цвета.
— Да, — ответил он, — этой ночью. Надеюсь, вы не собираетесь туда отправиться?
— Вообще-то я именно это и планировал, — сказал я.
Финн нахмурился и покачал головой:
— Это очень опасно, молодой человек. Я прожил в Сирии месяц, и счастлив, что, наконец, вырвался оттуда.
Финн оказался профессором какой-то там Скандинавской академии искусств. В Дамаск его занесло по программе обмена опытом, и он два месяца обучал арабских художников азам кубизма и началам поп-арта. Седые волосы профессора свисали на лоб юношеским петушиным хохолком, а сам он казался очень усталым и очень большим. Часть его корпуса даже не помещалась на диване и свисала сбоку, словно балкон.
Профессор рассказывал:
— В столице еще относительно спокойно – только по вечерам с окраин доносятся выстрелы. В провинции же творится совершенный хаос. По автобусам стреляют снайперы В автобусе, на котором я ехал, были дырки от пуль. А во вчерашнем рейсе двоих убили. И сколько-то там ранили.
Клерк прекратил, наконец, копаться в своём агрегате, вытащил из-под него шнур и с хрустом воткнул в розетку. Внутри прибора зашебуршало, засветилось красным и оттуда пошёл тёплый воздух. Прибор оказался калорифером. Судя по его чугунным деталям, это был самый древний калорифер на земле.
— Я вам вообще не рекомендую ездить по Сирии на автобусах, — продолжал финн. — Наймите лучше такси. Они маленькие, и по ним не стреляют. И мой вам совет – забудьте про Сирию, а езжайте лучше домой. Вы откуда родом?
— Из России, — ответил я, — Вообще-то, я и так возвращаюсь домой. Просто через Сирию.
— Вы из России? – внезапно обрадовался клерк. – У меня есть для вас книжка на русском языке. Она про наш город.
Он открыл шкаф, и стал доставать оттуда рыхлые папки со всяческой бумажной ерундой. Из чрева одной такой папки клерк вытащил, наконец, тоненькую глянцевую книжку. На её обложке блестели русские буквы.
— Держите! – сказал он торжественно, — добро пожаловать в Антакью!
Название книги было: «Жизнь и творчество Джаладдина Руми, великого поэта и мыслителя». Я поблагодарил клерка и не стал рассказывать ему, что книга эта совсем не про Антакью.
— Удачи, — сказал мне на прощание финн, — она вам понадобится.
Вокзал уже потихоньку оживал. Вода из трубы перестала течь, зато появился мужик со шваброй. Оглушительно зевая, он развозил воду по кассовому залу, чтобы тот казался вымытым . Я купил билет до сирийского города Халеба и пошел смотреть на автобус:
— Perron thirty one (перрон тридцать один) – сообщил мне кассир. Английское «th» он, как и все турки, не выговаривал. И перрон мой получился у него dirty one («грязный»).
Что ж, пошёл я на этот грязный перрон. Автобус уже стоял там. Весьма презентабельный такой автобус, с гладким корпусом, и без малейших следов пуль. Я, всё же, внимательно осмотрел его со всех сторон. Дырки, однако, скромно все куда-то подевались.
Внутри сидели пассажиры – четыре пожилых тётки в косынках. Если бы не горбатые носы, каждая из них легко бы сошла за русскую бабушку. В глубине салона обнаружился еще один дополнительный тип. Это был человек с полотенцем на голове, который лежал на заднем сидении и спал. Наконец, следом за мною в автобус залез пузатый араб с дорожной сумкой.
Шофёр лениво завёл мотор. Шины зашуршали по асфальту, и мы тронулись с места. Самая старая арабская тётка вдруг стала раскачиваться на своём сидении и громко, нараспев начала молиться. Я не понял толком, о чём она молилась, поскольку разбирал едва одно слово из пяти. Точнее говоря, это было слово «Аллах». Оно повторялось очень часто. Также я разобрал слова «дорога», «Халеб» и почему-то еще «верблюд». Соседки поддерживали старуху печальными вздохами. Иногда они тоже повторяли за ней: «О, Аллах». Наверное, они призывали судьбу смилостивиться над ними и позволить им доехать до Халеба живыми. На всякий случай я тоже сделал печальную физиономию. И так первые минуты мы ехали, словно похоронная процессия.
Наконец, молитва завершилась, и арабские тётки приступили к следующему важному занятию. Они задернули занавески в салоне, легли на сидения и очень быстро все заснули. Как по команде. Пузатый араб тоже заснул. А человек с полотенцем так и вовсе не просыпался.
Я на всякий случай тоже задёрнул занавески, чтобы снайперам было хуже видно. Автобус стал похож на тёмный раскачивающийся чулан. Ехать было скучно. За окном проплывала сухая каменистая долина. Жарило солнце. С удивлением я заметил, что проваливаюсь в такую же безмятежную дрёму. До Халеба оставалось полтора часа пути. И не было во мне ни тревоги, ни страха, а все снайперы и танки мира казались придуманной сказкой.
Ближе к полудню наш автобус покинул пределы Турции.
Стояла жара. Разморённый таможенник ляпнул штамп в мой паспорт, и мы попали в нейтральную зону. В самом её начале возле дороги находились некие трёхэтажные античные развалины. Они никак не охранялись. Любой археологический дилетант мой забраться внутрь и погулять по этим тысячелетним интерьерам. В другом месте такая древность была бы обнесена колючей проволокой, с прилепленным значком UNESCO, и рядом сидел бы на стульчике охранный дед. Но здесь, на перекрестке цивилизаций, подобных руин настолько много, что их оставляют в покое, они спокойно стоят и стареют дальше под субтропическим солнцем.
На сирийской границе в автобус забрался невысокий молоденький офицер, и с монотонным причитанием «пасапо-орт, пасапо-орт», побрёл по салону. Все послушно отдали ему свои паспорта. Моя заграничная книжечка вызвала у него наибольший интерес. Он остановился в проходе возле моего кресла, и долго её изучал.
— Дауля? (какая страна?) – спросил он у меня, наконец.
Хотя прямо на обложке гордо красовалось Russian Federation, и непричёсанный двуглавый орёл смотрел, аки хамелеон, в противоположные стороны. Так впервые за время своего похода я убедился, что арабы в большинстве своём не разбирают латинский шрифт (не говоря уж о кириллице). Латиница им ничем не лучше иероглифов.
— Руссия, — ответил я.
Бабки с передних сидений внезапно развернулись к нам, и стали изучать меня. Так пристально, словно бы им только что сказали – «вот человек, который умеет глотать гантели и двигать взглядом алюминиевые ложки». Таможенник же улыбнулся, и похлопал меня по плечу:
— Руссия гуд. Руссия number one, — сказал он, подняв большой палец вверх.
Сирийцы очень любят русских. Это объясняется, отчасти тем, что Россия и Иран – единственные большие страны, которые до сих пор поддерживают правящий режим местного президента Башара Асада. Однако и за пределами Сирии – в Ливане, Иордании и Палестине — арабы очень доброжелательно относятся к нашей стране.
Эта доброжелательность может удивлять (поскольку Россия уже давно не лезет в ближневосточный конфликт), но в любом случае оказывает большую помощь тем, кто находится в стране.
