Такой Ближний Восток
Полицейский вежливо кивал и был даже любезен. Как любой араб, он с большой симпатией относился к России. Он даже принёс чай и перетащил мне в камеру свой личный калорифер. То есть буквально сделал меня гостем. Вообще в гостеприимной иорданской тюрьме я весьма хорошо отдохнул. Подремал, чаю попил…
Через несколько часов приехал их местный туристический генерал.
– Какие ваши проблемы? – спросил он.
Я сказал, что никаких. На солдатика не стоило жаловаться, да ни в чём он и не был виноват. Генерал козырнул, солдат козырнул. Меня выпустили из заточения. Я вышел на волю и с тех пор зарёкся ездить по Иордании автостопом.
Путешествие моё близилось к завершению. Всего триста километров и две границы оставалось до родного и долгожданного — рейса Тель-Авив-Москва. Пока же мне требовалось перейти линию фронта, попасть из рая в ад (или наоборот, как вам будет угодно) — из Иордании в Израиль.
Перед тем, как дрейфовать от арабов к евреям, я некоторое время погулял по пограничному иорданскому городку Акаба, и зашёл в гости к самой главной его достопримечательности, заливу Красного моря.
Этот узкий залив носил такое же имя Акаба (и было непонятно, кто из них в честь кого назывался — город по имени залива, или наоборот). Этот небольшой лоскуток моря был единственным на всю Иорданию. Также, как когда-то, триста лет назад вся Россия дышала морским воздухом из единственного петровского окошка. Четыре страны сходились здесь, на побережье. Слева от того места, где я присел на пляже, была пара часов ходьбы до границы с Израилем, справа же, в бризовой дымке, начиналась вдалеке Саудовская Аравия. Наконец, на противоположном берегу залива бронзовели склоны Синайского нагорья. Это был уже Египет.
Над морем слышался рокот. Источник его был необычен — трепетал на ветру гигантский флаг Иордании, самый большой в мире. Воздух раздувал его полотнище на целую вертикальную улицу. Утреннее солнце рисовало на воде свои клетчатые узоры, дно залива было устало звёздчатыми камушками. Несмотря на официальную календарную зиму вода Красного моря казалась тёплой, а по сибирским меркам так и вполне жаркой. Вдалеке бултыхались на ней какие-то длинноносые суда с гирляндами флажков. Течение отлива неспешно обтекало их, вода тихонько уходило вдаль, в само море, и еще глубже на юг, к самому Индийскому океану.
Из четырёх земных океанов Индийский дожидался меня дольше всех. Берег его всегда солнечный, тёплый, в любую зиму он не знает дождя и тем более снега. Приятно отдыхать в его тропической разноцветности, но, вместе с тем, берег Акабы рождает в сердце определенную печаль. В воздухе на ним словно носится карканье ворона Эдагара По:
— Nevermore, — говорит этот берег, — уже вряд ли когда-либо тебе придётся снова побывать здесь. Другие страны и города ждут тебя; жизнь коротка, и никогда её течения не приведут сюда больше.
Как воздух в надувной шарик, нужно набрать Индийский океан в свою память. Никакие фотографии и письменные воспоминания не сохранят его лучше. Он прекрасен, как любое море, и, как любое море, отличен и узнаваем.
Разгулялся ветер. Воздушное клохтанье иорданского супер-флага ещё усилилось и повысилось тональность. В прибрежных кафе начали рушиться стулья. Ускользнувшие от официантов салфетки взмывали со столов, как голуби.
Доклад о сибирском исламе
Трансиорданское шоссе услужливо проходило в нескольких метрах от меня. Я встал на обочине, и начал ловить попутку до границы. Таксисты начали слетаться к моей поднятой руке. Но все они просили денег, поэтому рука действовала больше в качестве мухобойки. А вот затем у обочины притормозил подержанный, но всё равно внушительный кабриолет. В нём находилось существо в чёрных очках и в белоснежных ангельских одеяниях. Видимо, это был какой-то шейх. С ним мы и отправились в сторону границы. Шейх не владел ни английским, ни русским. Весь наш разговор проходил под шелест арабского словаря — я судорожно искал нужные слова на его страницах. Поэтому стенограмма беседы оказалась очень коротка. Ехали мы около двадцати минут, и успели сказать друг другу едва три предложения.— Из России? Крас-но-яр? — уточнил шейх, и сразу перешёл к делу: — У вас в городе есть мечети?
Этот вопрос я, гордясь собой, понял с первого раза, и столь же солидно смог ответить шейху без словаря. Вот что я сказал:
— Да, есть.
— А сколько у вас мечетей? — продолжал пресс-конференцию шейх.
Я сделал вид, что считаю, а сам припоминал, как же будет по-арабски «одна».
— Одна?? — шейх был потрясен. Он даже свернул с шоссе и довёз меня прямо к пропускному пункту. Вообще же КПП с Израилем находится в некотором отдалении от дороги; видимо считается, что это несколько постыдное место, и уважающие себя иорданцы там не бывают. Так что с шейхом мне очень повезло — если б не его забота о сибирском исламе, пришлось бы мне топать туда пешком три километра. Пока мы добирались до таможни, он сосредоточенно молчал, видимо, разрабатывая план миссионерской деятельности в Сибири. Он так погрузился в свои прожекты, что мы едва не снесли пограничный шлагбаум. Только иорданский пограничник, с воплями потрясавший автоматом, вывел его из задумчивости. Шейх вытащил из бардачка блокнот, открыл его на первой странице (то есть по нашему, на последней):
— Запиши мне свой электронный адрес, — сказал он внушительно.
Ну что уж — записал я ему адрес. Он со значением пожал мне руку, и уехал.
Самое короткое в мире метро
Я не буду, читатель, утомлять тебя описаниями всех обетованных достопримечательностей Израиля. Я их, конечно, посетил — но зачем тебе читать очередное описание храма гроба господня, да могилы царя Давида, да Мёртвого моря, где, аки моржи на лежбище, возлежат прямо на воде стройными ряда полчища туристов с газетками? Ты, вероятно, слышал уже эти истории в бесчисленных вариантах — от родственников, знакомых, из газет и журналов и телевизионного клуба с очередным радостно лыбящимся русским путешественником. Зачем тебе еще одна порция такого добра?Мой рассказ об Израиле будет короток и, по возможности, станет избегать самых истоптанных дорог большого израильского путеводителя. Тем более, что главное впечатление той страны упускается всеми путеводителями. никак оно не связано с обетованностью Израиля, с его бесчисленными музеями и реликвиями. Оно относится целиком к его сегодняшней жизни, и тем более оно удивительно.
Это впечатление — безмятежность. Удивительное чувство для страны, которая всю свою жизнь провела в осаде, страны, в которой и сейчас продолжается пограничная война, где даже на входе в продуктовый магазин ты вынужден проходить через миноискатель… Лишь позднее начинаешь понимать, какими тяжелыми и незаметными усилиями достигается обеспечить эту безмятежность. И ты всё равно удивляешься ей — это антидепрессант федерального масштаба. Без него Израиль бы не смог существовать. Ну, точнее существовать-то как раз смог — все ходили бы в камуфляже, ныркали бы, пригибаясь, из одного бомбоубежища в другое, вместо косметички носили бы противогазы и т.д. Эта идеология — «Жить нужно полно и достойно, вне зависимости от внешних сложностей» — и держит страну. Она даже важнее для государства, чем официальная иудаистская религия. И как бы не относиться к Израилю — эта установка достойна уважения.
