Такой Ближний Восток
– Каждый день курс падает! Что за напасть такая? – сказал клерк, но потом почесал за ухом и добавил: – Хотя, кажется, я ошибся. С вас не десять тысяч, а одна.
– Две, – пискнул второй клерк.
– Вот, давайте посчитаем, – первый клерк достал из отельных недр калькулятор, стал тыкать в него и какими-то загадочными манипуляциями получил число 1619. – Пожалуйста.
Я отсчитал им восемьсот местных рублей:
– Наверное, этого будет достаточно.
Клерки Аль-Маджеда остались довольны. Они ещё и сказали:
– Но учтите, это без такси!
– Договорились, – сказал я.
В люксе такси мне было совсем без надобности. Я забрал ключ и пошёл наверх. Клерки тут же нырнули за стойку и стали делить добычу. Так, что едва не разорвали купюры.
В номере я бросил рюкзак, принял душ и пошёл на улицу. Вопреки всем телеканалам, жители города не устраивали манифестации, не бегали с криками «Да здравствует президент Асад!» и не возводили баррикад. Город жил спокойной, совсем не военной жизнью. Если бы не определённая его пустынность, Дамаск и вовсе выглядел буднично.
Зашёл в магазин и сразу вспомнил об унылом таксисте, точнее, о его пакете с контрабандным алкоголем. В Дамаске этот пакет определённо пригодился бы. В открытой продаже спиртное здесь не продают. Впрочем, была специальная конференция муфтиев, которая разрешила мусульманам употреблять безалкогольное пиво. Вот оно тут и продавалось – изготовленный в неверной Англии напиток Barbican. Я его, разумеется, сразу же купил. Ведь здесь, в Сирии, он был не просто холощёным суррогатом, а ортодоксальным спиртным напитком! Но случилась незадача – едва я присел на скамейку и достал карту города, какая-то сволочь мой Barbican спёрла. Прямо с асфальта, куда я его поставил. Это, к слову, был единственный случай воровства в моих арабских походах.
Я усмотрел в этом знак и больше никакого пива не покупал. Тем более впереди было немало вещей поинтереснее — святая мечеть Омейядов, гигантский дамасский базар. Ну и, конечно, дворец Башара Асада, к которому надо было обязательно сходить в гости.
Особенности арабского трафика
Железнодорожный вокзал Дамаска — наверное, самый неординарный из всех, которые я видел. Главным образом потому, что железной дороги на нём вовсе и нет.Видно, впрочем, что когда-то эта дорога здесь была — прямо от вокзала начинается длинный широкий овраг, который бежит по городу на юг. Раньше по его дну и проходила рельсовая ветка на станцию Дамаск. Однако вездесущее чудовище по имени Ремонт выдрало рельсы с корнем, уничтожило шпалы, и теперь главный сирийский железнодорожный перегон выглядит как дно пересохшей реки. Эта дорога есть главный сирийский долгострой, он разделяет Дамаск уже не один год. Сирийцы уже привыкли к нему и освоили его — вдоль оврага устроен широкий бульвар, по нему катаются велосипедисты, гуляют парочки. Настоящая набережная. Единственно, что без воды. Аравийский Круазетт, наверное, так и должен выглядеть.
Рельсы появляются только в трёх километрах от большого вокзала, на станции Аль-Кадам. Однако и там с поездами нынче не густо. Регулярные рейсы в Иорданию отменили из-за сложной политической обстановки. Сами жители Дамаска в большинстве своём понятия не имеют, ходят ли в городе поезда, и вообще, сохранились ли они где-либо в стране.
Вот чего в Дамаске много, так это такси. Беспорядочными голодными шайками, целыми жёлтыми ордами носятся они по улицам, сигналя, скрипя шинами по асфальту, презирая все светофоры и дорожные знаки. В этом разница, например, с турецкими водителями. В Турции правила никто не уважает, а в Сирии их, кажется, попросту и нету.
Попытка перейти улицу в Дамаске всегда есть маленький штурм. Она как война пешеходов с водителями, она требует собранности и быстроты. Тихие улицы пешеходы еще отваживаются форсировать поодиночке, а на широкие проспекты они идут толпами и косяками, как нерестящиеся лососи. Словно стая леммингов, такая пешеходная орда выливается раз в несколько минут на главные улицы города — на Ас-Саура, на Аль Катли, на Иттихад. Но никого не давят. Водители спокойно ждут себе, пока это многоногое природное бедствие пробежит мимо них на другой конец улицы. Парадоксальным образом в городе мало пробок, и движение ничуть не медленнее, чем у нас, скорее даже наоборот.
В городе есть и своя транспортная достопримечательность (ну, помимо главного вокзала, конечно). Это подземный переход! Он проложен под улицей Ас-Саура и соединяет центр Дамаска со старым городом. В переход ведёт единственный в Сирии эскалатор. В нём около двадцати ступенек. Горожане с большим удовольствием на нём катаются, и я тоже последовал их примеру.
Внизу переход являл собой обычное сумеречное бетонное пространство. Разве что вместо традиционного стритмена с гитарой (а как мы знаем, это непременный атрибут русского перехода) на ступеньках сидел паренёк с синтезатором. Чтобы продемонстрировать своё мастерство, он развернул инструмент лицом к прохожим, и, таким образом, играл на нём вверх ногами. Клавиши под его пальцами жили сами по себе, булькали что-то узорчато-восточное. Сам музыкант ожесточенно трепался о чём-то с приятелем.
Также в переходе находился продавец овощных миниатюр. На бетоне у его ног был разостлан платок, и лежали там вырезанные из моркови розы, ажурные огуречные домики, и целые баклажановые дворцы.
Суки Дамаска
На выходе из перехода располагался район Сук. С большой буквы. Сук — это цивилизованный восточный базар. Есть ещё нецивилизованный — он же самая обычная барахолка. А сук — это нечто большее. Ранним утром более всего он напоминает советский гаражный кооператив — длинная пустая улица с рядами больших широких металлических дверей. Но с началом дня эти двери открываются, и за каждой из них обнаруживается торговая лавка. Примечательно, что в глубине каждой такой лавки начинаются жилые помещения. То есть сук являет собой одновременно и жилую улицу, и торговый квартал. Жизнь его обитателей с этой точки зрения комфортна. Спустился на нижний этаж — и ты уже на работе.Суки есть в каждом арабском городе, в Дамаске их несколько. Самый большой расположен в Старом городе. На этом месте он уже несколько веков. Предки нынешних торговцев впаривали свои восточные сладости, драгоценности и ткани еще крестоносцам.
Один из таких потомственных маркетологов — седобородый, худой, как Кощей, древний, самолично, наверное, заставший Тамерлана — прицепился ко мне в дамасской толпе:
— Здраствюйте, — обратился он ко мне по-русски. Вековая маркитантская евгеника утончила и воспитала его чувства до виртуозности. Он должно быть, мог на расстоянии определить не только мою национальность, но и вкусы и, самое главное — размер кошелька.
— Здравствуйте, — сказал я.
— Как приятно видеть в Дамаске гостя из России. Я когда-то сам бывал в России, — сказал Дамасский Кощей. Он нашёл мою руку, крепко её пожал и уже не отпускал, — Идёмте скорее в мою лавку. Выпьём чаю и посмотрим новую партию ковров.
Мешаясь в наречиях, Кощей стал рассказать мне о том, как будто бы он специально учил русский язык для того, чтобы общаться с дорогими гостями Дамаска. Он так и сказал — «дорогие гости Дамаска». Дешевые-то ему, в самом деле были без надобности. Потихоньку, шажок за шажком мы продвигались в его логово. Он думал, что уже поймал меня.
Но Кощей не знал, что против него действовал бывалый участник рыночных баталий. Ветеран-покупатель КрасТЭЦа и Привоза, Чорсу и Авлабари, Новосибирского ЦУМа и Хэйхэ. Я знал, как можно справиться с Кащеем. Его назойливый энтуазиазм имел противоядие: еще более назойливый энтузиазм.
