Такой Ближний Восток

Для большинства людей страны Ближнего Востока — всё это мелкое крошево: Ливан, Иордания, Палестина, Израиль, Сирия — слились в один хаотический постреливающий клубок. Все там постоянно воюют, шатаются по демонстрациям, друг друга ненавидят. Плюс некоторые еще и полотенце на голове носят, как Арафат.

Так же иностранец в России поначалу боится высовывать нос из своего отеля, и удивляется: «Как вы так запросто ходите по улицам? Почему вы не боитесь? У вас же чеченцы, у вас русская мафия? Медведи, наконец?! Кстати, где они все?».

Другие иностранцы сидят у себя в Европе, и думают: «как хорошо, что мы не в холодной России, где чеченцы воюют с мафией, медведи с балалайками, а путейцы – с сугробами!». А русские сидят в России, и думают: «Слава богу, что мы так далеко от Ближнего Востока, от всех этих полоумных арабов, евреев и Арафатов!».

А я в декабре 2011 года сидел на берегу Эгейского моря и Ближний Восток был совсем недалеко. Он начинался прямо за моей спиной. В полуметре впереди, на мармеладных упругих морских волнах качались чайки, жалобным кряканьем клянчили кусок булочки. С другой стороны, на прибрежной мостовой, стоял местный турецкий тинейджер. В руках у него было блюдо с живыми мидиями. Пацан нетерпеливо покачивал им в воздухе. И сами мидии ровно бы даже недоумевали — ну когда уже к ним подойдут, когда их, наконец, купят? По бросовой и достойной цене в одну турецкую лиру за две штуки?

Неважно, как именно я оказался на берегу Эгейского моря, и что там делал. Эта история немногим короче «Илиады», и потому здесь мы её пропустим. Для нас с тобой, читатель, гораздо важнее было то, что в моём кармане лежал билет на самолёт до дома.

На билете имелись приятные слова, еще более приятные в своей латинской транскрипции: «Moscow» и «Krasnojarsk». Рейс до Красноджарска отправлялся из израильского аэропорта Бен-Гурион. И всё было бы хорошо, но между мной и Бен-Гурионом была тысяча километров, пять границ и, собственно, весь Восток, с арабами, полотенцами и прочими прелестями.

Когда билет на самолёт еще только покупался, ближневосточная преграда была лишь своеобразным туристическим дополнением к рейсу. Экзотичным и любопытным.

Но едва я оплатил заказ, все эти восточные ребята словно взбеленились. Как будто бы они ждали сигнала – «вот этот парень купит билет, и можно начинать веселье». В каждой стране поднялась какая-то катавасия. В Израиле случилась всеобщая забастовка. В Иордании произошёл конституционный кризис. В Ливане на выборах победила партия террористов. В Сирии и вовсе началась гражданская война.

Только в Палестине жизнь текла своим размеренным чередом. Там стреляли из миномётов, жгли американские флаги, бросались бутылками с зажигательной смесью, поливали друг друга слезоточивым газом. Одним словом, продолжались серые скучные будни.

Вот таким образом возвращение домой – эта лёгкая прогулка — неожиданно обогатилась весьма сомнительными бонусами.

— И в этом проблема, — сказал я сам себе.

— Ноу проблем, мистер, — тут же откликнулся продавец мидий на инвалидском английском, — три мидии за одну лиру.

Сказал он это таким тоном, ровно бы я стоял перед ним и полчаса канючил лишнюю мидию. И вот он, наконец, сжалился надо мной, почесал свою растрепанную турецкую голову, и согласился продать мне три мидии за одну лиру (!). Наверное, всё эгейское побережье сотряслось от столь невиданной щедрости.

Я думал о том, что можно было, конечно, сдать билет. Потерять уйму денег и оставить Ближний Восток за скобками. Но он был интересен мне, даже в своей экстремальной ипостаси. Да и существовал ли он, Восток, без такого шумливого обрамления – без ора, пальбы, ругани и суеты?

— О кей, четыре мидии за одну лиру, — сказал пацан. Этот парень достиг невиданных высот в экономике. Он торговался сам с собой. Сам себя убеждал и уговаривал. Сам себе делал скидку. Но, в итоге, он вышел победителем:

— Давай сюда свои четыре штуки, — сказал я.

Радостный титан торговли затрясся всем своим блюдом, и выбрал с него четыре больших раковины. Из кармана он вытащил ножик и единым продолжительным движением их вскрыл. Окрестил моллюсков лимонным соком и поменял их на мою монетку в одну турецкую лиру, крупную, с рельефным профилем отца турецкой нации Кемаля Ататюрка. Затем он взял блюдо на руки, и, блестя на солнце раковинами, побрёл вдоль берега – множить богатство, крепить свой моллюсковый бизнес, оттачивать искусство головоногой торговли.

Я же посидел ещё немного у моря, слопал мидий, и отправился на вокзал – покупать билет на Ближний Восток.

icon-star

Турецкие поезда не ездят в Стамбул, например. Ни на какой дорожной схеме Стамбула вы не найдёте. Этот город, один из крупнейших в мире, турецким поездам не знаком. Вместо него на карте будет название «станция Хайдарпаша».

Также и Измир, в котором я находился, был городом-призраком. На железнодорожной схеме он отсутствовал, а вместо него числились сразу две станции – Басмане и Алсанчак. Они существовали в любопытном симбиозе – касса была на первом, а поезда отправлялись со второго.

Пройти от Басмане до Алсанчака можно за час. Дорога эта напоминает путь муравья по гармошке, по бесконечным горам, холмам и холмикам. Необъяснима любовь турок селиться на склонах. Любой их город скачет вверх-вниз, словно просёлочная дорога в Тюхтете. В стране полно широких, ровных долин, но турки ими пренебрегают. Долины вольно заросли травой, и живут там разве что полевые сурки. Вдоль окна поезда эти равнины текут нескончаемо. Зато едва виден малейший склон – тут же на нём, тесноте и вертикальном хаосе, лепится деревушка. Так вертикален Измир, и Стамбул, и Трабзон, и вообще любой город Турции.

Сам вокзал Алсанчак есть большой ангар. Ну, или крытая площадь, если вам больше нравится. По этой площади проложены четыре рельсовых колеи. На одной из которых вечно стоит некий сверхдревний паровоз. Рядом со входом располагается другая реликвия. Это вагон, на котором ездил отец турецкой нации Кемаль Ататюрк до того, как переселиться на поверхность местной валюты.

У каждого маршрута на Алсанчаке есть собственный, именной путь. Видимо, эта какая-то вечная традиция и переменам тут не место. Например, возле первого пути написано «Место прибытия Карсского экспресса». Всем сразу ясно, что, где бы ни находился Карсский экспресс, это место застолблено за ним, и никакая доморощенная электричка не смеет заехать сюда даже краешком своего провинциального локомотива.

Мне-то как раз и нужно было на Карсский экспресс. И когда я прибыл на вокзал, он уже исполнительно обретался в своём законном гнёздышке.

Внутри этот экспресс выглядел как наша электричка повышенной комфортности — то есть с мягкими сидениями. Есть вагоны и со спальными местами, но они очень дорогие и не пользуются популярностью. На весь экспресс их всего два.

Покупая билет, я думал — так как поезд идёт всю ночь, то люди в нём должны каким-то образом спать. Например, в турецких автобусах спинки у сидений откидываются почти до горизонтали, На таких сидениях вполне комфортно ехать в ночной рейс, и спокойно можно уснуть.