«Проблемы и перспективы обеспечения конституционных прав коренных малочисленных народов» на примере Эвенкии – под таким названием пройдет круглый стол, на который будут вынесены острые вопросы касающиеся прав коренных малочисленных народов, проживающих на Таймыре и в Эвенкии.
Цель круглого стола — анализ правоприменительной практики по реализации прав коренных малочисленных народов в сфере защиты исконной среды обитания, традиционного образа жизни, видов хозяйствования и промыслов на региональном уровне.
К участию в дискуссии приглашены: представители Правительства Красноярского края; С. Я. Пальчин, уполномоченный по правам коренных малочисленных народов в Красноярском крае; руководители Прокуратуры Красноярского края, Главного управления МВД РФ по Красноярскому краю, Главного следственного управления Следственного комитета по Красноярскому краю, депутаты Эвенкийского районного Совета III созыва, Ассоциации «Арун» (Возрождение) коренных малочисленных народов Севера Эвенкийского муниципального района, представители СМИ.
Вопросы, выносимые на обсуждение:
Обеспечение конституционных прав коренных малочисленных народов — важная задача региональных и муниципальных властей.
Реализация Федерального закона от 30.04.1999 № 82-ФЗ «О гарантиях прав коренных малочисленных народов Российской Федерации» и региональная нормативная правовая база по обеспечению прав коренных малочисленных народов;
Взаимодействие органов власти с общественными организациями коренных малочисленных народов, как один из механизмов разрешения конфликтных ситуаций на почве неупорядоченного пользования природными ресурсами.
Соблюдение требований антикоррупционного законодательства, как один из инструментов преодоления негативных проявлений традиционного природопользования в Эвенкии.
Организаторы круглого стола: редакция газеты «Красноярский рабочий», информационный портал «Бизнес-Сайт», РОО «Союз журналистов Красноярского края».
Приглашаются представители СМИ, заинтересованные в освещении острых вопросов указанной тематики.
Круглый стол состоится 4 декабря в Союзе журналистов Красноярского края, пр.Мира, 3, начало в 16 часов.
Оказывается, не все сегодняшние норильчане знают о том, что первый домик Норильска стоит вовсе не там, где был изначально построен. Мы расскажем нашим читателям, почему и когда произошли события, связанные с утратой домиком своих «корней».
Как известно, индустриальный Норильск начинался с экспедиций. Летом 1919 года в районе Норильских гор их работало сразу несколько: гидрографическая, ботаническая и самая важная для нас — геологическая, под руководством Н.Н. Урванцева. Его отряд из семи человек в течение двух недель проводил разведку месторождений. Тогда же и был поставлен первый в истории Норильска тригопункт — нулевой пикет, положив начало современной географии нашей территории.
Через год, в 1920 году на этом месте Николай Николаевич проводил уже более масштабные изыскания. Были подтверждены запасы месторождения Норильск-1. Заметим, что все экспедиции в этот период были летними и кратковременными, поэтому исследователи жили в палатках и о стационарном жилье не помышляли.
Однако новое месторождение сулило невиданные доселе перспективы и требовало полноценных, а значит, круглогодичных изысканий. Летом 1921 года у подножия Шмидтихи расположился уже большой геологический отряд из 59 человек во главе всё с тем же Н.Н. Урванцевым, который планировал первую в истории современного Норильска зимовку. В составе экспедиции были женщины, в том числе и первая жена руководителя Варвара Михайловна Урванцева (в девичестве — Шалаева), исполнявшая обязанности секретаря и доктора. Предстояло много тяжёлой работы, причём большая её часть приходилась на зимний период, поэтому заботы о полноценном жилье стали в то лето главными. Окрестные руины — остатки посёлка Сотниковых и изба промышленника Потанина за давностью лет пришли в полную негодность и для проживания не годились. Поэтому изыскатели приступили к строительству собственных домов.
Зная о предстоящей зимовке, экспедиция позаботилась о стройматериалах заранее. Ещё в зиму 1920-21 годов «при содействии местных властей в долине реки Норильской было заготовлено около 1000 брёвен. Из них прибывшая по Енисею из Красноярска разведочная партия летом 1921 года поставила первый жилой дом… Этим было положено начало будущему Норильску», — так писал о строительстве сам Николай Николаевич. Позднее, в 1969 году в интервью городской газете он вспоминал: «Дом построен из брёвен лиственницы. Сени были холодными. Внутри дома были четыре комнаты. Кровати представляли собой козлы, на которые были положены колотые лиственничные брёвна. Сверху лежали оленьи шкуры. Столы, скамейки, табуретки тоже были сделаны из пилёных лиственничных плах. На кухне стояла русская печь. Отапливались каменным углём. Двери в дом из сеней были обиты оленьими шкурами. Освещали помещение керосиновыми лампами».
В день заселения первого дома участник той экспедиции Ф.Н. Валов, двоюродный брат руководителя, записал в своём дневнике: «Если этот дом сохранится в будущем, то для Норильска он станет подлинным домиком Петра Первого».
Для зимовки возводили сразу несколько построек. Кроме жилья, строили и хозяйственные здания, и смешанные. Строительством домов занимались 15 человек из экспедиции. Венцы рубились из лиственницы, растущей неподалёку от нулевого пикета. Тогда ещё в округе была неплохая растительность. Стены первого домика проконопатили паклей, а когда она кончилась, утеплили мхом и накрыли двумя слоями тёса. На окна поставили двустворчатые ставни. При строительстве домик был сориентирован по сторонам света. Гораздо позднее, через полтора десятка лет, у него появился адрес — ул. Горная, 23. Входная дверь по северной традиции открывалась внутрь, чтобы в случае заноса после пурги её можно было открыть.
Подробности быта впоследствии описывали сами жильцы: «Внутри стояли перегородки, делящие помещение на три комнаты и кухню. В одной из них жили Урванцевы, во второй, где стоял большой обеденный стол из лиственничных досок, обитали завхоз А.И. Левкович и его помощник В.В. Корешков. В третьей расположились горный техник Ф.А. Клемантович и профорг Ф.Я. Богач. В кухне жила стряпуха, жена пекаря по фамилии Коротких. Это в 1923. А в 1921 в доме была только одна женщина — жена Левковича.
Здесь же была и первая Норильская метеостанция с флюгером на крыше. Обитатели дома издавали рукописный сатирический журнал с названием «Чайник».
Здесь уместно подчеркнуть, что участие в описанных выше экспедициях своей первой жены Урванцев, мягко говоря, никогда не афишировал, резонно опасаясь гонений за связь с дочерью богатейшего промышленника, владельца приисков, земель и недвижимости. А Варвара Михайловна, в свою очередь, всю жизнь боялась навредить бывшему мужу неосторожным признанием. В результате, о её работе в числе первых норильчан мы узнали относительно недавно из рассекреченных архивов и личной переписки. Поэтому полагаем, что в 1921 году не только жена Левковича, но и В.М. Урванцева была в числе первых жителей новостройки. Правда, на зимовку она не осталась.
В ту самую первую зимовку в доме жили семь человек из экспедиции и один житель Дудинки: горнорабочие С.Д. Базанов, С. Сидоров, Б.М. Пушкарёв, М.М. Сумов, начальник горных работ А.К. Вильм, завхоз А.И. Левкович с женой Е.С. Левкович и начальник экспедиции Н.Н. Урванцев. А вот в 1923 в одной из комнат Николай Николаевич жил уже с Елизаветой Ивановной, хорошо известной норильчанам многих поколений.
Тот ли самый дом стоит сегодня у городского музея, доподлинно неизвестно. Одинаковых домов было в то лето построено несколько, как минимум два. А сомнения в подлинности заронил Ефим Григорьевич Юдовный, друг и коллега Урванцева, более 15 лет работавший с ним в одном кабинете в НИИ геологии Арктики, часто бывавший в доме первооткрывателя. Он рассказал нам, что, по словам самого Николая Николаевича, самый первый домик сгорел скоро после строительства. Поэтому музейным экспонатом стал его близнец, к счастью, сохранившийся до наших дней. Тем не менее, это подлинная постройка 1921 года — одна из опорных точек истории нашего города.
Став частью первой улицы, домик Урванцева благополучно прожил несколько десятков лет в качестве рядового здания Старого города, исправно выполняя свои функции. Он был свидетелем строительства комбината и города, пережил лагерные времена и политические перемены. Известно, что в 1949-м году в домике располагался магазин N№7. Кроме того, в разное время в его стенах жили люди, работали чиновники и управленцы, располагался склад.
В 1959 году норильская общественность активно приступила к сохранению памятных объектов. На заседании городской архитектурной комиссии 9 июня был поднят вопрос об организации дома-музея. Инициатором выступил один из столпов норильской архитектуры Екабс-Ольгерт Трушиньш (Я.К. Трушин). От него и поступило предложение о реконструкции «одного из первых домов в городе Норильске (всё-таки не самого первого! — С.С.), построенного в 1921 году геологической экспедицией, и организации в нём музея», — так записано в протоколе. Реставрировать домик тогда не стали, однако к инициативе прислушались и приняли решение сохранить его как исторический объект. Видимо, до лучших времён. Внутри домика расположился склад ТМЦ, обеспечив одновременно и охрану строения и его продуктивное использование.
Лучшие времена наступили лишь в 1978 году. Восстанавливать первый домик взялись сами геологи. Сотрудниками НКГРЭ домик был перебран по брёвнышку и в нём собрана экспозиция, посвящённая первым экспедициям 20-х. В этой работе помогали энтузиасты госпромхоза «Таймырский», СУ «Строймеханизация», РСУ управления торговли — вся общественность нашего города во главе с ВООПИК*. Удалось найти точно такую же лиственницу и заменить сгнившие стволы. Деревья тогда привезли из окрестностей Снежногорска.
С огромным трудом нашли единственного (!) в Норильске человека, знающего, как сложить настоящую русскую печь. Кроме того, пришлось разыскивать и восстанавливать предметы обихода 60-летней давности. Благо, экспонаты у геологов в те времена ещё были. На стене уже дома-музея повесили мемориальную доску, а торжественный митинг по случаю открытия новой городской достопримечательности начался с зачитывания благодарственной телеграммы от самого Н.Н. Урванцева. «Заполярная правда» писала: «Сегодня домик выглядит так, каким он был 57 лет назад, гарантия тому — чертежи и описания, присланные Н.Н. Урванцевым. Отныне первый дом станет филиалом музея с развёрнутой экспозицией».
В этом качестве домик служил до 1985 года, когда смерть забрала одного за другим чету Урванцевых. Отдавая дань памяти основателю города, на основе действующего дома-музея был создан целый мемориальный комплекс «Первооткрывателям и первостроителям». Экспозицию значительно расширили. Кроме первого домика, в её состав вошёл ещё один заново отстроенный дом с довольно удачной имитацией конторы комбината 30-х годов и кабинетом Завенягина. Соединяла две постройки кирпичная галерея, где была создана великолепная диорама «Северный город» заслуженного художника РСФСР Е.И. Дешалыта. Это произведение ранее с успехом экспонировалось в США, Японии, Италии, Болгарии и на Кубе. В стене этой галереи поместили урны с прахом супругов Урванцевых, как завещал сам Николай Николаевич.
«Мемориал строился «народным методом» — это когда предприятие строит, а затраты «прячет» в другие статьи расходов. Не при мне было, деталей не знаю», — вспоминала директор Музея истории освоения и развития Норильского промышленного района Лилия Григорьевна Печерская.
Так город обрёл одну из своих главных реликвий, однако радовала норильчан эта композиция недолго.
В организационной суматохе про вечную мерзлоту и техническое подполье забыли, потому уже к 1990 году грунты в основании «поплыли». Дом Завенягина провалился, а урванцевский домик устоял, но стал опасен. Поговаривали в народе, что именно тяжёлая стена стала причиной разрушений, ведь стояли же постройки до этого годами. Однако официально признали: «растепление грунта основания вызвало деформацию несущих и ограждающих конструкций». Специалисты сетовали, что при строительстве мемориала, ещё в 1985 году, не сделали отводную трубу в общий сток. С наступлением морозов, чтобы не замёрзли трубы, воду сливали под здание, и первые признаки деформации обнаружились уже через 9 месяцев после открытия. Выяснилось, что комплекс был сдан без акта приёмки госкомиссией и представления исполнительной документации. Предпринятые в 1986-1989 годах меры не изменили положения. Латали стены, мерзлотники пытались заморозить то, что было основанием под здание, но в 1990-м разрушения стали необратимыми: провалился пол, провис потолок, стены покрылись множеством глубоких трещин, сломались коробки дверей, здание покосилось, пострадали экспонаты, диорама. Все выставки покинули мемориальный комплекс, а постройки были заброшены, многие экспонаты и детали интерьера разворовали.
В 1991-м урны с прахом Урванцевых хранились в музее.
Переломным в судьбе первого домика Норильска стал 1992 год. За всю историю существования с ним не произошло такого количества невероятных событий, как в этот период. Кроме того, несчастное строение стало разменной монетой в городской политической борьбе.
Всё началось 5 июня 1992 года, когда состоялась встреча Лилии Григорьевны Печерской, директора музея и председателя общества «Мемориал», с главным инженером комбината коммунальных предприятий ПО «Норильскбыт» Борисом Петровичем Вьюковым. Городская газета сообщала: «Именно им на месте, не дожидаясь решения высоких инстанций, следовало определить, что делать с одной из главных достопримечательностей нашего города. Построенный в 1921 году руками первооткрывателя Норильска, дом сегодня являет печальное зрелище. Войти в него удалось через просевшее вместе со стенами и варварски выломанное кем-то окно. Этим же путём, очевидно, кто-то вытащил из домика всё, что оставалось здесь на зиму — столики, табуретки, светильник, даже печурки, которые перед тем пытались разжечь, чудом не спалив всё строение…»
Собравшиеся на Нулевом пикете решили изрядно изношенный домик никуда не перемещать, а начать восстановительные работы на месте: отремонтировать окна, двери, отопление, освещение, оборудовать дом сигнализацией, обустроить территорию и здесь же поместить урны с прахом Урванцевых. Работы начали незамедлительно, не дожидаясь официального решения, которое было принято только 15 июля. Однако, пока велись ремонтные работы, политические силы города раскололи общественность на два лагеря. Одни поддерживали реконструкцию и восстановление мемориала на историческом месте, другие обоснованно выступали за перенос первого домика в город, ближе к музею, чтобы не допустить повторения «фактов вандализма и утраты экспозиции». Основным аргументом противников реконструкции на месте была дороговизна работ по восстановлению основания и фундаментов, в то время как противники переноса сокрушались по поводу утери исторической целостности объекта. К концу лета дебаты в печати достигли крайней степени напряжённости. Неотвратимо приближалась юбилейная дата — столетие со дня рождения Н.Н. Урванцева, а выполненные работы по реконструкции никого не устраивали. «Вставить окна и двери оказалось делом невероятной сложности, — с издёвкой писала газета. — Три месяца Комбинат коммунальных предприятий силами двух полупьяных плотников реконструировал памятник. Обычно они «забывали» прихватить инструмент, оббить штапиком рамы внутри и снаружи тоже «забыли», как и вставить стёкла в кухонном окне…»
Несмотря на то, что в реконструкции принимали участие многие организации, часть из которых добросовестно выполнила поставленные задачи (сигнализация, электричество), к первому снегу общий вид мемориала был ниже всякой критики. Даже рекомендации «Норильскпроекта» по установке домика на бетонную подушку, чтобы не повторить разрушения объекта из-за растаявшей мерзлоты, выполнены не были.
«…Племянница Урванцева Г.Ф. Журкина прислала в музей письмо, полное горестного недоумения. В своё время родственники уступили честь захоронить дорогой прах городу Норильску. И что из этого вышло?..
…Жлобы-норильчане» — грубоватая, но по-моему очень уместная в данном случае характеристика…
…Город будет наказан за то, что так обошёлся с прахом Урванцевых», — утверждает Марта Романовна Домникова, директор кинотеатра «60 лет Октября»…» — эти газетные строки как нельзя лучше отражают ситуацию, сложившуюся вокруг первого домика осенью 1992 года.
«К счастью, столетний юбилей перенести нельзя, поэтому есть уверенность, что первый домик будет восстановлен», — заметил тогда норильский историк Анатолий Львов.
В надежде кардинально решить проблему восстановления мемориала, 16 октября 1992 года первый домик без лишнего шума начали переносить в центр города. Новый адрес определили рядом с действующим тогда музеем, за кафе «Цыплята табака», которое в дальнейшем должно было уступить месту пантеону — целому комплексу памятных сооружений: «Убогий, закусочный пейзаж предполагается заменить художественно организованным, оригинально вписанным в окружающую среду». Сторонники переноса здания победили.
И тут же раздался хор возмущённых голосов от сторонников сохранения памятника на историческом месте. Особенно энергично против переноса выступала Альбина Петровна Кузина, одна из жительниц Старого города. В этот раз администрация уже никого не слушала и, наплевав на плюрализм мнений, довела работы до конца. Правда, пантеон так и не появился.
Несчастному строению на новом месте тоже не сразу смогли обеспечить сохранность: «Вечером и ночью объект не охраняется, уже трижды взламывали замок и крали инструменты. И домик, и экспонаты нужно охранять уже сейчас», — надрывалась газета.
Напомним, что ещё при строительстве на коньке домика был сооружён флюгер самого простого вида — металлический штырь и плоская поперечина. Это была часть расположившейся внутри метеостанции. За время эксплуатации здания эта деталь была утеряна, но в 1985 году, при сооружении мемориального комплекса, флюгер решили восстановить. Директор норильской метеослужбы Леонид Соломаха нашёл на одной из старых метеостанций полный аналог того самого флюгера и водрузил его на крышу обновлённого дома. При переносе здания на Ленинский проспект флюгер был снят и долгое время обитал в музейной коллекции, вызывая недоумение у посетителей — слишком уж непрезентабельно он выглядел. Сотрудники вспоминали, что однажды, в качестве основы для этого экспоната, была применена швабра, что не на шутку разгневало музейную уборщицу. В октябре 2008 года, домик, уже поселившийся в сквере за музеем, снова ремонтировали. Флюгер решили вернуть на его законное место. Фирма «Проспект-М» восстановила утраченные детали и отреставрировала устройство.
Когда до юбилея оставалось около месяца, политические силы Норильска вспомнили и о прахе супругов Урванцевых. Урны во время всех коллизий с переносом исторического объекта хранились в музее и, казалось, были забыты. Депутатская комиссия по культуре предложила осуществить захоронение праха Урванцевых в январе 1993 на городском кладбище. В свою очередь администрация города рекомендовала обустроить захоронение на новом мемориале. Возникла очередная конфронтация, во время которой впервые прозвучал вопрос о памятнике основателю города. Малый совет остановился на первом варианте. Но споры не утихли. Многие аргументировано стояли за новый мемориал и захоронение в нём. Обратились даже к отцу Сергию, который подтвердил возможность упокоения вне кладбища, аргументировав это положением из Священного синода от 10 января 1723 года, которое действует и по сей день. В параграфе «Место погребения» говорилось о возможности такого захоронения для знатных особ, к коим первооткрыватель, конечно же, относится.
В эти дни у всех на устах были слова мэра Норильска Василия Ткачёва: «Николай Николаевич везде ходил, мог и здесь проходить. Следовательно, в любом месте его и можно захоронить». Как говорится, ни убавить, ни прибавить.
Месяцем позже, в феврале, прах четы Урванцевых захоронили на кладбище, при входе, где он теперь и находится. После того, как отец Сергий отпел усопших, один из депутатов произнёс знаменитую для Норильска фразу: «Издевательства над здравым смыслом позади». К вопросу памятника больше не возвращались, ограничились православным крестом на асфальте.
Празднования начались за несколько дней до юбилейной даты — 26 января 1993 года. В первом домике у музея, получившем официальный адрес (Ленинский, 47 «а») состоялось открытие новой экспозиции, посвящённой 100-летию Урванцева. В этот раз интерьер экспедиции 1923-1924 годов воссоздавали по рукописи Виктора Корешкова, участника событий, присланной им в музей в 1960 году.
Это был вторник, будний день. Ленточку перерезали Людмила Фёдоровна Журкина — племянница — и Людмила Николаевна Урванцева — внучка основателя Норильска. Настоятель храма отец Сергий окропил вновь восставший домик. Присутствующие выпили поминальной водки, закусили чёрным хлебом. В тот год праздничные мероприятия продолжались много дней. Сменяя друг друга, проходили выставки, концерты, чтения и т.д. Издавались буклеты, показывались фильмы.
Судьба первого домика, оказавшегося на задворках ресторана, ещё долго продолжала волновать норильчан: «По утрам на латунном кресте, вкопанном в метре от дома, раскачиваются ребятишки, пришедшие на экскурсию из детских садов. К углам дома «прикладываются бродячие собаки». Зачастую дверь открывают случайные прохожие: «Ой, а я думала здесь магазин», — писали жители города. Они же переживали за сохранность «самого большого экспоната музея». Было даже традиционное для Норильска предложение укрыть дом прозрачным куполом, защитить его от вандалов и собак. Но постепенно всё наладилось, дом прижился и благополучно служил около десяти лет.
Очередная волна тревоги за судьбу домика поднялась весной 2002 года. Музей к тому времени уже два года как уютно разместился в здании бывшего кинотеатра им. Ленина, а вот главный экспонат в очередной раз оказался забыт, а соответственно, бесхозен и заброшен. «…Недавно я решила проведать домик Урванцева, который в народе уже окрестили «злосчастным». С прежнего «постамента» его недавно сняли, отделив от пристроенных сеней. Теперь заколоченная избушка зябнет на металлической платформе в ожидании переезда. Любопытный народ вытянул паклю из околодверных щелей: интересно же посмотреть, что там внутри. Я тоже искусилась, заглянула в просветы, хотя точно знала, что дом внутри совершенно пуст. В одну из щелей просунула жёлтый цветок из прихваченного с собой букета…» — так описывала Ирина Даниленко состояние постройки.
Странно, но дорогостоящая реконструкция здания кинотеатра под музей и перенос основной экспозиции не вызвали никаких дискуссий, а вот такой «пустяшный» вопрос, как второй переезд домика, вновь стал предметом всенародной полемики. Доходило до абсурда. Просто перетащить не получилось — порвался трос. Тогда домик предлагали распилить пополам и перетащить частями, перенести вертолётом и даже вовсе уничтожить, оставив для обозрения фрагмент стены и дюжину фотографий: «Всё равно от дома осталось два-три живых бревна». Интересно, что отбоя не было от предложений частных лиц организовать бережный перенос строения на новое место или научить соответствующие организации как это сделать. Вот только вопрос места уже не обсуждался. Жители как один сошлись во мнении: пусть хоть куда, лишь бы в безопасное место и уже навсегда.
К концу 2002 года справились. В очередной раз отреставрированный домик с обновлённой экспозицией принял первых посетителей по своему третьему адресу (Ленинский, 14) в официальный (недавно принятый*) день рождения Н.Н. Урванцева 29 января 2003 года.
Опубликовано в альманахе «Неизвестный Норильск, № 20, апрель 2014 г.
Удача — вот что порой является определяющим в работе исследователя.
К счастью, именно удачи сопровождали нас во время подготовки к экспедиции «Легенды реки Пясины. Продолжение», а потом уже и во время самой экспедиции. Напомним читателям, что первая экспедиция «Легенды реки Пясины», организованная руководителем музея оганерской школы N№41 Анной Карловой, состоялась в 2011 году (о её результатах и находках подробно писал наш альманах). И в обоих случаях честь быть научными руководителями экспедиций выпала авторам «Неизвестного Норильска». Непочатый край работы в обследовании территорий вокруг старых русских станков на реке Пясине подтолкнул Анну Николаевну к организации новой поездки, которая состоялась благодаря финансовой поддержке грантовой программы Горно-металлургической компании «Норильский никель».
Станок Введенское в качестве основного пункта назначения для вторых «Легенд» был выбран не случайно. Во-первых, в прошлый заезд на станке удалось побывать всего сутки и за такой короткий срок участники экспедиции не успели обследовать район, сверить с существующей картой местоположение и наличие венцов — остатков старинных строений. Будучи охраняемым памятником истории и культуры регионального значения, на деле станок представляет собой техногенную помойку, оставшуюся после развала советского госпромхоза. Нам хотелось удостовериться самим и показать старшеклассникам — участникам экспедиции, что остатки старинных изб всё же не исчезли полностью с лица земли. Во-вторых, не отпускало желание обиходить два уцелевших надгробия, ибо запомнилось с последнего посещения, что столбики вокруг них сильно покосились, а цепь проржавела и выглядит довольно удручающе.
Введенское — известная точка на карте Затундры. Через него проходил зимний санный путь из Дудинки на Хатангу. О нём упоминалось ещё в ясачных мангазейских книгах, здесь бывал Харитон Лаптев, недалеко от него Александр Миддендорф пробурил скважину, изучая вечную мерзлоту, Николай Урванцев организовал здесь перевалочную базу во время Пясинской экспедиции 1922 года. Об этом знают многие, ибо многие читали и книги Урванцева, и городскую газету и другие открытые источники.
И про памятники Елене и Прокопию Поповым на Введенском тоже знает практически каждый, кто хотя бы раз побывал на Пясине или у кого есть знакомые рыбаки-промысловики. Известна и дата их смерти (гибели?) — всё это выбито на одном из надгробий — 1916 год. Но — неизвестно больше ничего. Даже в реестре Главного управления памятников истории и культуры (ещё Министерства культуры РСФСР) о надгробии Поповых сказано, что, по всей видимости, каменный памятник мог поставить только богатый человек — в память о тех, кто чем-то особо заслужил его расположение. Так долгое время считали и мы. Но сегодня, имея на руках сведения, которые удалось найти в процессе работы над экспедицией, мы вплотную приблизились к разгадке, кем были эти люди и кто мог поставить им каменные надгробия.
Как известно, клады ищут в архивах, поэтому, готовя теоритическую базу экспедиции, объединив всю имеющуюся у нас инофрмацию и собирая дополнительные сведения, мы отправились в Дудинку — искать сохранившиеся документы тех лет, например, метрические книги Дудинской Введенской церкви. До Октябрьской революции функции загса лежали на церковных служащих, именно они совершали все требы, касающиеся рождения новых членов общества, заключения браков и отпевания умерших. Недолгие поиски и умозаключения привели нас к начальнику управления записи актов гражданского состояния Ирине Михайловне Пановой. К огромному сожалению, в стенах современного дудинского загса обнаружилось только две метрических книги. Найти их Ирине Михайловне не составило большого труда, и она принесла их нам для изучения. И вот тут как раз пришло время говорить об удаче — иначе как назвать тот факт, что в книгах всего за два года — 1907-й и 1910-й — оказались сведения о людях, судьбой которых мы заинтересовались! С неимоверным восторгом и трепетом, который понятен тому, кто ищет и находит, мы, наконец, увидели запись в I части Метрической книги за 1910 год (1907-й уже тщательно просмотрен к этому времени!): 3 декабря 1909 года на станке Введенском (!) родилась дочь Варвара — у крестьянина Затундринского общества Прокопия Никандровича Попова и законной жены его Елены Никитичны! Слава богу, теперь мы знаем доподлинно отчества Прокопия и Елены! Дело в том, что в упомянутом описании Главного управления охраны памятников истории и культуры, на который была ссылка выше, высказано предположение, что похороненный на Введенском Попов был сыном лесного ненца Немке Попова, крещёного ещё в 1860-1861 году, судя по записи в аналогичной метрической книге, и наречённого Семёном. А в материалах похозяйственных карточек переписи 1926-1927 гг. по северу Красноярского края записаны дети Немки, среди которых значится Прокопий (Перимча) Семёнович Попов. Благодаря найденной нами записи, мы теперь можем утверждать, что Прокопий Попов, похороненный на станке Введенском, не был сыном Немке.
А был ли он ненцем? Скорее всего — нет. На такие размышления нас наталкивает, во-первых, упоминание Харитона Лаптева в его «Записках…» о том, что «…по сей реке (Пясине — ред.) с самой вершины живут русские промышленники… которые промышляют, как и протчие, песцов». Во-вторых, сама запись в Метрической книге определяет сословную принадлежность Поповых — крестьяне. Напомним, что крестьянами Затундринского общества назывались оседло живущие люди, в противовес кочующим тундровикам, которые в метрических книгах значились совсем иначе, например: «Карасинской управы самоедин…» или «Долгано-Тунгусской управы долган…»
Справедливости ради надо сказать, что затундринские крестьяне, имея в своей крови немалую долю крови кочующих родов, внешне иногда ничем не отличались от инородцев. Об этом свидетельствует и Урванцев в своей книге «Норильск»: «…вплоть до Октябрьской революции в официальных документах пясинское население именовалось «затундринскими крестьянами», считалось и сами считали себя русскими, хотя внешне ничем не отличались от коренного населения…» В данном контексте уместно будет привести описание этих же людей из книги М.Ф. Кривошапкина «Енисейский округ и его жизнь», изданной ещё в середине XIX века, которых автор называет коренными туруханцами:
«…Крепкий сложением, смуглый, стройный, мужественный, добрый, безвозмездно делящий с каждым последний кусок, верный в исполнении своего слова, хоть бы то стоило жизни, и простой без лукавства, тот, говорю, туруханец, с которого маточную слизь обмыли снеговой водицей, которого усыпляли воющие ветра, а будили неожиданно проносившиеся и стучавшие в окна пурги…»
Удачей оказалось и наличие в Таймырском краеведческом музее единственной Ведомости Дудинской Введенской церкви, но за (лучшего нельзя было и ожидать!) 1916-1917 гг. — списка жителей посёлков, находившихся на территории современных Дудинского и Усть-Енисейского районов. Пока главный хранитель музея Ирина Анатольевна Скатова выносила нам драгоценный список, мы, честно говоря, размечтались о том, что сходу в составе жителей станка Введенское найдём и Поповых — ведь они погребены были как раз в 1916 году. Но, увы, к моменту составления этого списка, Прокопий и Елена были уже в мире ином. И вот ещё одна удача! Если бы не запись в Метрической книге, находящейся в загсе, мы никогда не обратили бы внимания на Варвару, 8 (!) лет отроду, записанную среди племянников Филимона Лаптукова, живущих в дер. Введенское (так в списке 1916-1917 гг. поименован наш станок). Ведь воспреемником, т.е. крёстным отцом девочки, судя по записи в Метрической книге, был именно Лаптуков — Никита Алексеевич. Значит, это та самая Варвара, что родилась у Поповых в 1909 году!
Но почему нет в списках жителей Введенского самого Никиты Алексеевича? Не вместе ли с Поповыми он погиб?
Во всяком случае, теперь мы можем почти со 100-процентной уверенностью утверждать, что осиротевшая Варвара Попова была принята в семью Алексея Алексеевича Лаптукова (приписана она именно к его двору) и вместе с другими тремя ребятишками-племянниками (тоже дети Поповых?) стала Лаптуковой.
Кстати, этот же список помог восстановить правильное имя урванцевского помощника с Введенского, которого Николай Николаевич называл Филиппом Никитичем Лаптуковым, по прозвищу Лимка. В действительности, подходящий по возрасту из жителей Введенского в 1916-1917 годах Филипп (52 года) был Яковлевичем и по фамилии Щукин. А вот тот самый Филимон — как раз Лаптуков, 34 лет от роду. Вполне логично предположить, что именно о нём говорил Урванцев, ибо производное уменьшительное имя от Филимона, конечно же, Лимка, а посему это вовсе не прозвище. В 1929 году Филимон (Лимка) Лаптуков был ещё жив — о нём пишет в своём отчёте, вышедшем в свет в 1937 году, ихтиолог Н.А. Остроумов (именно в этом году состоялась одиночная экспедиция учёного). Он же упоминает о том, что в 1931-м Лаптуков был раскулачен, а строения на Введенском заняты под склады Таймырсоюза…
Лаптуковы, кстати, также оказались потомками русских поселенцев и кочевых родов. В статье П. Третьякова, опубликованной в 1869 году в «Записках Русского географического общества», посчастливилось найти свидетельство одного из Лаптуковых, который говорил, что прадед его казак Лаптуков находился на Ессейском озере для усмирения взбунтовавшихся тунгусов. После ездил с ясаками в Якутскую область, где и дослужил до отставки. По возвращении в Туруханский край перебрался на реку Пясину, где и основал себе жилище. «Ласковостью и гостеприимством он не только приобрёл себе дружбу окрестных самоедов, — написано в статье, — но даже вошёл с ними в родственные связи, женившись на 16-летней дочери одного из этих дикарей. Девушка оказалась умною, преданною и отличною хозяйкой. Впоследствии, когда она освоилась с русским языком и бытом, Лаптуков обвенчался с ней в с. Дудинке. В это время было ему 70 лет. От этой четы родилось 19 человек детей, из коих осталось живых 5 сыновей и столько же дочерей. Все девицы вышли замуж за пришлецов, прибывших с р. Енисея и поселившихся по рр. Дудыпте и Пясина…»
Впрочем, вернёмся к Поповым. Увы, в четырёх дворах станка Введенское образца 1916-1917 гг. среди 15 его жителей уже не значится ни одного представителя этой фамилии — только Лаптуковы (в церковных книгах их фамилия пишется то через «а», то через «о») и Щукины. Были ли среди оставшихся трёх детей, записанных вместе с Варварой при дворе Алексея Лаптукова как племянники Филимона (от 5 до 12 лет), отпрыски погибшей четы, пока неизвестно. Но уже то, что удалось узнать — далеко продвинуло нас в понимании жизни и быта одного отдельно взятого станка русской Затундры.
Когда же всё-таки были установлены надгробия? Кажущийся очевидным ответ — в 1916 году или около того — на поверку оказался не таким уж очевидным. Первое и самое главное сомнение внесли свидетельства Николая Урванцева, который, как было написано выше, не раз бывал на станке Введенском в 1922 году. По его описаниям, к тому времени станок был практически опустевшим (о причинах этого скажем чуть ниже), на двух кладбищах «уцелело на одном шесть, на другом восемь крестов». Не сказать о каменных надгробиях Николай Николаевич не мог. Значит, в 1922 году, спустя 6 лет со дня смерти Елены и Прокопия Поповых, их ещё не было. Что же касается запустения, наблюдаемого в тот период практически по всем станкам Пясины, Енисея да и всей Затундры, то это объясняется нарушением отлаженных веками схем жизнеобеспечения на Севере Красноярского края. С приходом новых времён после Октябрьской революции поставки продовольствия, необходимых товаров для жителей Затундры практически прекратились, закупки у них же промысловой добычи оказались временно никому не нужны. А жить оседло и выживать в тяжёлых северных условиях без элементарных вещей (спичек, патронов) и продуктов питания (муки, соли) практически невозможно. И люди стали уходить с родных мест, спасая себя и своих детей. Такое в истории Севера случалось не раз (первое запустение случилось после варварского уничтожения пушного зверя в XVII веке, когда у промысловиков физически закончился объект их зарабатывания средств к существованию). Но как только жизнь налаживалась, люди снова тянулись к богатствам Таймыра и снова заселяли всерьёз и надолго неприветливые места.
Подсказку, когда были установлены надгробия Поповых, может дать материал, из которого они отлиты. Безусловно, впереди специальные исследования, но сегодня, навскидку, мы можем предположить, что отлиты они были на норильском кирпично-бетонитовом заводе (КирБЗ) — очень уж похожи визуально вкрапления бетононаполнителя на продукцию первых производств. И если это так, то заказ мог произойти только после 1935 года — именно тогда заработал первый кирпичный завод на территории. К тому времени Варваре, например, должно было исполниться 26 лет…
Но, может быть, надгробия установлены были ещё позже. Косвенным признаком этого могут служить монетки, лежащие в углублениях обоих памятников. Говорить о том, что оставлять на могилах или других памятных местах дары для духов — это традиция кочевых племён, не совсем верно. Что касается кладбищ, так, например, у нганасан или эвенков вообще не принято приходить на место упокоения умерших родственников. Наоборот, они обходят их стороной. А вот русские промысловики, долганы — потомки русских, эвенков и якутов, — одиночные путешественники не преминут задобрить неведомых духов, будь даже трижды христианами. Даже мы, современные атеисты, попадая в дикий и суровый мир северной природы, нет-нет да и оставим на удачу в памятном месте или конфету, или глоток водки, или денежку. Таким своеобразным местом первобытного поклонения стали и надгробия Поповых. Но, насколько удалось рассмотреть монетки (брать с таких мест предметы категорически запрещено!), старше 60-х годов ни одной не нашлось…
Экспедиция закончилась, мы отремонтировали и покрасили ограду памятника чете Поповых, которая, надеемся, будет стоять ещё не одно десятилетие. Но не закончена работа над загадкой этой семьи. О всех новых находках и открытиях мы обязательно напишем на страницах нашего альманаха.
Имеет ли к ним отношение ещё одна примечательная находка, которую мы сделали в двух километрах от Введенского и которая находится сейчас в музее 41-й школы, это ещё тоже предстоит узнать. О самой же находке (вот, кстати, ещё одна удача экспедиции!), судя по всему, старинной деревянной конструкции, которой участники экспедиции дали кодовое название «ковчег» — мы расскажем в следующем номере «Неизвестного Норильска».
Опубликовано в альманахе «Неизвестный Норильск», № 21, ноябрь 2014 г.
«Бедный, бедный Николай Николаевич!» — именно эта фраза всякий раз приходит на ум, как речь касается темы возведения памятника первооткрывателю и основателю нашего города…
Вновь перелистывая в памяти страницы его удивительно насыщенной событиями жизни, диву даёшься, сколько у этого человека было физических, а главное, моральных сил, чтобы преодолеть всё, что выпало на его долю, дождить до глубокой старости и не запятнать своей чести…
Когда-то давно, почти сто лет назад, Урванцев сидел со своими коллегами-друзьями в построенном собственными руками уютном деревянном доме и мечтал: представляете, говорил он, пройдёт не много времени и здесь, на этом месте, будут стоять большие светлые и тёплые дома, люди будут сидеть в мягких кожаных креслах и над их головами будут светить красивые хрустальные люстры! Мечтая о будущем Норильска, эти люди сидели на выструганных из брёвен чурбанах в полутёмных, освещаемых керосинками, комнатушках домика под горами Рудная и Шмидтиха, а вокруг буйствовала зимняя норильская пурга… Может быть, кому-то из собеседников и не верилось в такие перспективы, но Николай Николаевич, по его собственному признанию, не сомневался нисколько. Впрочем, по-другому и нельзя — если не верить в успех того, что делаешь.
Но это было чуть позже. А несколькими годами ранее два молодых человека — Александр Сотников и Николай Урванцев — пришли к норильским горам в ту самую первую совместную, и как выяснилось после, трагическую экспедицию. Оказавшись здесь на сломе времён, они вовсе и не думали о политическом строе, о правильности линии большевистской партии или реакционности белого движения, тем более что через несколько десятков лет потомки вновь переоценят исторические события. И уже Октябрьская революция станет всё чаще называться большевистской смутой. Но тогда именно тот факт, что экспедиция организовывалась колчаковским правительством, стоил одному жизни, а другому долгих лет лагерей и преследований.
Начиная серию публикаций в норильских средствах массовой информации о необходимости увековечивания памяти начала нашего города, мы высказывали мысль о том, что неплохо бы было сделать памятник двойным — запечатлеть и Сотникова, и Урванцева как символы белой и красной России, вернее, одного как символа ушедшей в небытие великой Российской империи, а другого — не менее великого Советского Союза. Как свидетельство того, что промышленное освоение нашей территории пришлось на трагическую эпоху слома времён… Но, оказалось, что не все готовы принять такой тандем — для кого-то Сотников всё ещё остаётся белогвардейцем, душегубом и мироедом… Тогда начали звучать предложения, что, мол, необходимо поставить памятник Николаю Николаевичу и Елизавете Ивановне, его верной жене, потом — Урванцеву и Завенягину… Не трудно заметить, что в каждом варианте звучала одна константа — Николай Николаевич Урванцев. Эту мысль мы и высказали на градостроительном совете, куда нас, Норильское отделение Союза журналистов России, пригласили озвучить свои соображения по увековечиванию памяти основателю города. Соображения были приняты, и градостроительный совет 25 октября 2012 года решил — памятнику быть! Но — денег в бюджете нет, а к «Норильскому никелю» не очень удобно обращаться при каждом случае (именно в таком контексте это прозвучало), поэтому отделу по связям с общественностью и СМИ решением градостроительного совета было рекомендовано разместить информацию о сборе средств на народный памятник. И в этот момент началась другая, не менее драматическая история.
Народ — понятие растяжимое и аморфное. Народ — это кто? Раньше, в советские времена, было более менее понятно: коммунистическая партия — законный представитель и выразитель чаяний народа. А нынче — кто? В стране — многопартийность. Каждая партия выражает чаяния только части, а не всего народа. Администрация города? Нас уверили — нет, это только работа, такая же, как и любая другая. Городской совет депутатов? Но там тоже многопартийность и вообще это законодательный орган… В случае с памятником основателю города выяснилось, что народом вполне может быть Норильское отделение Союза журналистов России и что инициатива — наказуема. Роман Борисович Сотников, собирая в декабре 2012 года первую встречу в стенах администрации Норильска по поводу размещения информации о сборе средств, поинтересовался у нас: «Ну, и на какой счёт вы будете собирать деньги?» Оказалось, по словам Романа Борисовича, что администрация может помочь народу только с организационной точки зрения — дать возможность осветить проблему в СМИ, собрать представителей рекламных агентств, чтобы народ попросил у них содействие в широкой огласке акции, посодействовать в правовых моментах, касающихся установки памятника и т.д. А уж всю работу по этой затее, раз народ хочет, он должен делать сам…
Ну, сам, так сам… Мы обратились к Виктору Петровичу Коновалову — организатору и держателю Благотворительного фонда «Территория добра» — с просьбой стать аккумулятором для сбора денег на памятник основателю города. Виктор Петрович, будучи, естественно, тоже частью народа, любезно согласился, и — акция началась в конце января 2013 года. Предполагалось, что если даже треть населения Норильска скинется по 100 рублей — уже будет больше шести миллионов. Но… Народ безмолвствовал.
Вернее, нет, совсем наоборот, народ начал высказывать вполне объективные замечания. Два из них, безусловно, имеют веские резоны. Один — на что собирать деньги, если неизвестны ни итоговая сумма, ни вид будущего памятника. Второй — почему памятник основателю города должен быть народным? Николай Николаевич — ведь это не народный герой, а официальный первооткрыватель медно-никелевого месторождения, благодаря которому живёт ныне и здравствует лидер мировой металлургии «Норильский никель»?
В результате, перед очередным градостроительным советом в начале 2014 года, на котором Норильское отделение Союза журналистов России должно было инициировать (по решению предыдущего градсовета) повторное рассмотрение вопроса, было собрано чуть больше 600 тысяч рублей. Надо отдать должное работникам администрации города, которые, вне работы, тоже являются народом. Именно в частном порядке представители власти нашего города внесли в Фонд почти половину тех средств. Были и отдельные жители, которые разово вносили и 15, и 20 тысяч рублей. Среди них, например, Игорь Петлин, или Дмитрий Мурзин, кстати, вовсе не норильчанин, но путешественник, хорошо знающий нашу территорию. На долю остальных (если иметь в виду озвученную треть населения) пришлось меньше рубля с человека…
Ответы на вопросы по стоимости проекта так или иначе были. Управление архитектуры города и, в частности, Ирина Альфридовна Соболева, которые и по долгу службы, и по зову сердца делают нашу городскую среду красивой и запоминающейся, не похожей на другие, стали отправлять запросы в различные художественные мастерские страны — благо есть наработанный опыт и все достойные мастера России так или иначе работали со специалистами управления. Начали поступать первые предложения и цены. И оказалось, что создать памятник, да ещё силами заслуженных деятелей искусств — дело не дешёвое. Например, специалисты из Екатеринбургского художественного фонда озвучили цифру в более чем шесть миллионов рублей с изготовлением памятника, доставкой и благоустройством территории. А признанный мастер России Александр Рукавишников запросил пять миллионов только за изготовление. Что касается эскизов, то на очередном собрании — ещё в январе 2013 года — выяснилось, что просто так показывать их народу возможности нет, ибо могут нарушиться авторские права. Но для организации конкурса тоже нужны средства, а их, понятно, не было, поэтому и решили на последнем совещании в администрации подождать результатов сбора средств, завершение которого определили на конец декабря 2013 года.
Внимательно отслеживая всем Союзом журналистов темп сбора средств, уже к концу лета мы поняли, что ни о каком из предложенных памятников, а тем более о памятнике работы Рукавишникова не может быть и речи. И тогда пришла мысль — а не обратиться ли через интернет-сообщество к молодым, но неизвестным скульпторам с просьбой согласиться за не очень большие для этой сферы деятельности деньги поставить народный памятник основателю города Норильска? На зов откликнулось Региональное отделение Союза художников России во главе с Сергеем Евгеньевичем Ануфриевым. Именно он предложил подойти к вопросу профессионально и организовать конкурс эскизов для памятника Урванцева. Союз художников помог нам и правильно составить положение о конкурсе, и определить его реальные сроки. А представитель интернет-сообщества Андрей Озорнин помог запустить конкурс на сайте «Йополис» — поистине получилась народная акция: без всяких средств навалились всем миром и — дело пошло.
15 ноября 2013 года приём заявок на конкурс закончился, и у норильчан появилась возможность не только увидеть эскизы памятнику Урванцева, но и проголосовать за понравившийся вариант на сайтах газет «Заполярная правда», «Заполярный вестник», а также на сайте «Йополис». И как бы ни закончилось голосование, какое бы решение не приняло жюри конкурса (туда вошли, кроме шести членов от Союза журналистов и Союза художников России, ещё и представитель власти — депутат горсовета Леонид Антонович Соломаха), участникам этого конкурса мы благодарны безмерно. Потому что участвовать в конкурсе, где наградой (что прописано в Положении) является лишь гарантия того, что Норильское отделение Союза журналистов России представит победителей на градостроительном совете — для этого надо иметь большое мужество, решимость и веру в себя. Пока мы не знаем имён участников конкурса — так лучше для объективности оценки. Мы даже не знаем, насколько они маститы и заслуженны — может быть, среди них есть не только молодые и неизвестные… Но, в любом случае, какое бы решение не принял градостроительный совет, мы обязательно озвучим позже имена всех участников со словами искренней благодарности от жителей города Норильска за участие в этом конкурсе…
Как уже было сказано, в начале 2014 года состоялся градостроительный совет, на котором нами была повторно озвучена инициатива и рассказано практически всё, о чём написано выше. К тому времени окончательного решения жюри по эскизам не было, в лидерах оказались два — под N№2 и N№3. Но, в качестве бонуса, появился и ещё один, вернее два проекта от одного маститого красноярского скульптора. Их представило управление архитектуры и градостроительства. Как быть с этим?
Видя такой неутихающий интерес к проблеме установки памятника первооткрывателю города, градостроительный совет принял мудрое и взвешенное решение — рекомендовать Благотворительному фонду продолжить сбор средств, необходимых для установки народного памятника Н.Н. Урванцеву, а также об экспонировании эскизных проектов в местах сбора средств и при организации благотворительных мероприятий. На просьбу (а практически это была мольба) Союза журналистов избавиться в этой акции от аморфного понятия «народный» и назначить ответственного представителя власти, имеющего определённый административный ресурс и возможность решать организационные задачи, градостроительный совет также откликнулся и назначил Л.А. Соломаху, председателя постоянной комиссии Норильского городского Совета депутатов по законности и местному самоуправлению: «…ответственным лицом за реализацию проекта вплоть до установки…» — так сказано в протоколе заседания от 17 января 2014 года. Пожалуй, именно это решение вселило в нас уверенность, что дело всё-таки будет доведено до конца.
К слову, за прошедший небольшой период — до момента выхода этого номера альманаха в свет — Леонид Антонович организовал два благотворительных концерта Творческого объединения «Планёрка», средства от которых в размере порядка 260 тысяч рублей уже пошли в копилку памятника…
Что же касается вопросов, задаваемых народом по поводу «Норильского никеля», мне лично кажется, что это совсем не тот случай, когда «неудобно каждый раз обращаться к ним за помощью». Поэтому мы написали ещё в начале 2013 года письменное обращение от имени Союза журналистов России на имя гендиректора Заполярного филиала с просьбой внести посильную лепту в создание памятника первооткрывателю Норильского месторождения. Ответа пока мы не получили, но уверенность, что «Норильский никель» не сможет оказаться в стороне от этой акции — присутствует.
В заключении хотелось бы сказать, что попытка установить памятник основателю нашего города — отнюдь не первая. В 90-х годах прошлого века тема бурно обсуждалась в местных СМИ, высказывались разные доводы «за» и «против» — как экономические, так и политические. История заглохла, памятник так и не поставили. Но тогда были «лихие 90-е». А сейчас что может помешать городу отдать должное человеку, благодаря которому вместо старого русского станка Норильский на карте появился современный промышленный гигант?
Бедный, бедный Николай Николаевич…
Опубликовано в альманахе «Неизвестный Норильск», № 20, апрель 2014 г.
Акция газеты «Сельская жизнь» Сухобузимского района.
Более 200 лет назад в нашем селе Сухобузимском крестьяне выстроили красивейший белокаменный храм Святой Троицы. В него ходила на службы семья великого художника Василия Сурикова. Здесь крестили Александра, младшего брата живописца, пошла под венец его сестра Лиза. От этих стен Суриковы проводили в последний путь отца .
80 лет стоит на ветру обезглавленная церковь. Нет на ней куполов, крыши, нет пола, дверей и окон. Но вандалы так и не смогли разрушить стены. Руины и поныне вызывают всеобщее восхищение. Однако, когда люди заходили внутрь, испытывали новое потрясение.. . в святых стенах разрасталась свалка.
Редакция газеты «Сельская жизнь» решила навести порядок в историческом месте и обратилась за помощью к читателям.
Субботник прошел замечательно. Более всего радует, что в уборке территории поруганной святыни приняли участие дети, в том числе воспитанники Центра семьи и детства «Сухобузимский». Пространство церкви преобразилось.
… С тех пор в руинах больше не появляется свалка. По просьбе участников акции газета подготовила и опубликовала серию материалов из истории Троицкого храма – с уникальными старинными фотографиями.
Сложно подсчитать, сколько человек за восемьдесят лет существования «Ангарской правды» несли трудовую вахту в стенах ее редакции и типографии.
Для кого-то работа в районной газете промелькнула коротким эпизодом биографии, для других стала значимой частью жизни. В тетрадях приказов, ведущихся все эти годы, бесстрастно отражены даты появления в «Ангарке» и ухода из нее корреспондентов, печатников, водителей, бухгалтеров…
Есть там записи и о Владимире Александровиче Демидове, работавшем в «Ангарской правде» в 60-е – 70-е годы, человеке с непростой судьбой, героическим военным прошлым и замечательным литературным талантом.
К сожалению, Владимира Александровича уже нет в живых, и мы обратились к его супруге А. С. Демидовой с просьбой рассказать о нем. Анна Семеновна с радостью откликнулась. И предложила нам изучить архив мужа, хранящийся в семье много лет: документы, фотографии, записные книжки, журналы с литературными опытами, вырезки из газет…
— Я-то на память уже не надеюсь, все-таки возраст не шуточный – 84 года, могу что и напутать, – извиняется Анна Семеновна. – А вот в документах все четко зафиксировано. И Демидов свои записи всегда в порядке держал, под каждым рассказом, стихотворением – дата и место написания. Так что, думаю, архив вам лучше поможет.
Вместе с Анной Семеновной мы перебираем пожелтевшие от времени бумаги. Неприглядные на вид, они являются ценным источником информации о жизни человека. Вдова Владимира Александровича давно не вынимала из шкафа документы мужа, и теперь, читая их, как будто вновь возвращается в далекие годы его и своей молодости, восстанавливает происходившие в их жизни события. Опираясь на воспоминания Анны Семеновны, архивные данные семьи Демидовых и редакции «Ангарской правды», мы попытаемся рассказать, каким Владимир Александрович Демидов был солдатом в годы Великой Отечественной войны, чем занимался долгими зимними вечерами на полярной станции мыса Надежды о. Новая Земля и о ком писал, работая корреспондентом в районных газетах Красноярского края…
Герой-разведчик
Послужной список и перечень наград участника Великой Отечественной войны В.А. Демидова впечатляет. А сохранившиеся на него характеристики в полной мере помогают представить, каким он был комсомольцем, командиром, боевым товарищем.
В 1941 году воспитанник детского дома Володя Демидов окончил 10 классов, успешно сдал выпускные экзамены и строил планы на будущее. Когда 22 июня над страной прогремела страшная весть «Война!», комсомолец, не раздумывая, в этот же день пришел в военкомат и попросился на фронт. Добровольца взяли.
Первая запись в военном билете: «06.41-05.42 – рядовой, 446 отдельный зенитный артиллерийский дивизион Карельского Фронта».
С мая 1942 года по март 43-го Владимир командовал отделением разведки. Затем был направлен на полгода в г. Кировск для прохождения курсов младших лейтенантов. Возвратившись на фронт, молодой офицер был назначен командиром взвода разведчиков, а с марта 1944 года – разведывательной роты. Завершал войну гвардии младший лейтенант В. Демидов командиром истребительно-противотанковой батареи 176 стрелковой дивизии 3-го Белорусского фронта. Вот что мы узнаем о Владимире Александровиче из характеристик, данных на него в годы войны.
«…тов. Демидов показал себя храбрым, честным, волевым, дисциплинированным офицером-разведчиком. Пользуется исключительно большим авторитетом среди солдат и офицеров. Своей отвагой и мужеством вдохновляет бойцов на ратные подвиги.
…Его рота за два с небольшим года уничтожила до трех с половиной тысяч немцев, 13 танков, 194 автомашины, 53 бронетранспортера, 18 бронеавтомобилей, 4 самолета и много другой техники врага. Всегда подтянутый, веселый, тов. Демидов не падает духом в трудные минуты, за что его крепко любят солдаты. В любой обстановке он может принять правильное решение.
…Командуя развед.ротой, тов. Демидов широко развернул политмассовую работу среди личного состава. Все поручения комсомольской организации выполняет добросовестно и своевременно. В передышках между боев тов. Демидов всегда информирует личный состав о международной обстановке и о положении на фронтах отечественной войны.
… Своей ротой разведчиков тов. Демидов наводит ужас на немецких захватчиков. За короткий промежуток времени его рота уничтожила до 700 солдат и офицеров противника, 13 танков, 6 бронетранспортеров, 9 бронеавтомобилей и взяла 127 «языков», в т.ч. 13 офицеров. Сам тов. Демидов лично взял 9 языков, из них – 3 офицера.
…тов. Демидов пользуется большим авторитетом среди комсомольцев роты, а также несоюзной молодежи и всего личного состава.
…тов. Демидов систематически, в свободное время работает над повышением своих политических знаний. Идеологически выдержан, морально устойчив, противник всякого зазнайства, систематически помогает разбираться в различных вопросах личному составу роты, за что все уважают его как командира и товарища-комсомольца…»
23 февраля 1943 года, в День Советской Армии и Военно-Морского флота, Владимира Демидова отметили нагрудным знаком «Отличный артиллерист». А ровно через год от имени командующего 3-м Белорусским фронтом генерала армии И.Д. Черняховского ему вручили именной пистолет «Вальтер» калибра 6,35 мм.
Владимир Александрович был дважды тяжело контужен, дважды – ранен. Также из характеристики узнаем, что он, «…будучи в боях за Кенигсберг, проявил себя отважным, мужественным и, несмотря на ранение, оставался на поле боя, командуя ротой». Второе осколочное ранение гвардии младший лейтенант Демидов получил 9 мая 1945 года в Берлине, когда уже было известно о Победе.
Свой путь в Великой Отечественной войне от начала до конца В.А. Демидов прошел героически, о чем свидетельствуют два ордена Красной Звезды, пять медалей «За отвагу», медали «За оборону Советского Заполярья», «За оборону Москвы», «За оборону Кавказа», «За освобождение Праги», «За взятие Кенигсберга», «За взятие Берлина», «За победу над Германией», немало благодарностей от Верховного Главнокомандующего Вооруженными силами СССР тов. Сталина и командования полка.
Только 12 апреля 1947 года офицер Демидов был уволен в запас.
Дар от природы
Средняя школа и курсы младших лейтенантов – вот и все образование Владимира Александровича. После войны он так нигде больше и не учился – сначала не до этого было, а в 1949 году образовалась молодая семья Демидовых, и тут уже в первую очередь приходилось думать не о своих желаниях. Но природная грамотность В.А. Демидова, способности к литературе, умение общаться с людьми и постоянное самообразование помогли ему найти себя в жизни – он стал корреспондентом.
Не сразу Владимир Александрович пришел в журналистику. После увольнения в запас он уехал на Сахалин, в г. Невельск. Работал на рыбзаводе, ходил матросом на катере. В то время его имя появлялось в газете не как автора статей, а как ударника производства, как лучшего комсомольца-агитатора. Первым его рабочим местом как корреспондента стала газета «Ленинец» Невельского моррыбпорта в 1956 году. Через два года он стал внештатным корреспондентом газеты «Советский Сахалин» – ее уже читала вся Сахалинская область, включая Курильские острова.
В Богучаны семья Демидовых приехала в сентябре 1963 года. К тому времени у Анны Семеновны и Владимира Александровича уже подрастали дочь Наташа и сын Коля.
По рекомендации крайполиграфиздата Демидова зачислили в штат «Ангарской правды» на должность заведующего промышленным отделом. Писать о передовиках производства было Владимиру Александровичу не впервой. Но на Сахалине он в основном освещал события и людей, связанные с рыболовецкой промышленностью, а здесь, на Ангаре, он с удовольствием стал вникать в процесс заготовки и переработки леса.
Анна Семеновна вспоминает, с каким интересом муж рассказывал, на каких предприятиях ему удалось побывать в поселках, с какими людьми познакомиться.
— Командировки чаще всего длились два-четыре дня. Ездили они по всему району на чем придется: то члены райкома по делам на машине едут, то еще с кем договорятся. Володе нравилась работа, он хорошо писал. Правда, очень переживал, когда приходилось фельетоны на кого-нибудь писать – люди обижались. Но критиковал он всегда по делу.
Листая подшивку «Ангарской правды», находишь материалы за подписью «В. Демидов». Леспромхозы, химлесхозы, лесхозы, деятельность комсомольцев и коммунистов… О многом и многих рассказывал Владимир Александрович со страниц районной газеты. Писал он и об участниках Великой Отечественной войны, не понаслышке зная, что тем пришлось увидеть и пережить. А еще у него был замечательный проект «Приангарье: от Кодинки до Каменки»: на последней странице номера газеты выходила подборка небольших сообщений из разных поселков и деревень. И после ухода Владимира Александровича из редакции начатая им рубрика продолжала жить, правда, в связи с изменением границ района уже под названием «От Ангары до Чуны».
В книге приказов нахожу запись: «За организацию тематических полос – комсомольской, рабочей, лесохимиков, пропагандистской и других, а также за своевременную сдачу своих и авторских строк премировать литсотрудника промотдела Демидова Владимира Александровича 25 (двадцатью пятью) рублями. Редактор: Б. Харьков». Что ж, это одно из документальных свидетелсьтв того, каким активным корреспондентом был наш коллега.
Мыс Желания
На роль идеального человека Владимир Александрович никогда не претендовал. О своих недостатках он знал и старался избавиться от них, как мог, как умел. Получалось не всегда. Одним из горьких эпизодов жизни стало его исключение из КПСС, в которой он состоял с 1953 года и делу которой был искренне предан. Переживая случившееся, он завербовался на полярную станцию, находящуюся на мысе Желания острова Новая Земля – чтобы быть подальше от людей.
О чем думал Владимир Александрович во время работы на станции, о чем жалел, можно предположить по его записям, оставшимся в блокнотах и журналах. Нет, там не дневниковые исповеди, в них – небольшие рассказы о жизни полярников, о богучанцах, стихи об Ангаре, собранные цитаты знаменитых писателей, поэтов, философов… Все, что наболело, он выплескивал на листы бумаги. Теперь можно только догадываться, становилось ли ему от этого легче.
А еще со времен его добровольной ссылки остались телеграммы: ответы из Москвы, из ЦК КПСС о рассмотрении просьбы бывшего коммуниста об апелляции. Партбилет фронтовику вернули. Но вернуться после этих событий к нормальной, трезвой, жизни полностью он уже не смог.
Похоронен Владимир Александрович Демидов на богучанском кладбище. Ветеран войны, талантливый творческий человек, умеющий рассказать о буднях района интересно и правдиво, искренне радуясь успехам героев своих репортажей и зарисовок и также искренне переживая за тех, кто стал объектом его фельетонов, он навсегда вписал свое имя в летопись «Ангарской правды».
Опубликовано в газете «Ангарская правда» 28.02.2014 г.
Всё романтично и увлекательно в книгах Макаренко: беспризорная и, как бы сейчас сказали, криминальная детвора бодро перевоспитывается трудом и коллективизмом в лучах завтрашней радости.
А как в нынешних условиях, в наступившем совсем другом завтра, перевоспитывают юных правонарушителей? Есть ли шанс у общества получить добропорядочных граждан из числа тех, кто в «нежном возрасте» преступил закон? Да ещё как преступил — тяжко, зачастую не по-детски жестоко и мерзко…
За ответами на эти вопросы наш корреспондент отправилась в Канскую воспитательную колонию ГУФСИН России по Красноярскому краю.
Книга на флаге
На сегодня для несовершеннолетних преступников в крае действует единственная колония. Появилась она в 1939 году, когда произошло разделение городской тюрьмы Канска на тюрьму и трудовую колонию, которая сначала была не только для подростков. В разные годы менялись статус и название учреждения, она была и трудовой, и воспитательно-трудовой. В 1997 году произошло реформирование системы исполнения наказаний, вследствие чего Канская колония стала воспитательной, нацеленной на создание условий для формирования социально-адаптированных и законопослушных молодых людей.
На сегодняшний день с точки зрения применения прогрессивных методик пенитенциарной науки и практики, гуманизации системы наказания и современного уровня обустройства Канская ВК считается лучшей в России и по форме, и по содержанию.
Много здесь бывало именитых визитёров, депутатских и зарубежных делегаций. Уезжали все в потрясении. Рассказывают, что уполномоченный по правам ребёнка при президенте России Павел Астахов, также побывавший в колонии, в сердцах воскликнул: «В тюрьме так хорошо не должно быть!» Признаюсь, и меня покалывали противоречивые чувства — нужно ли уж так пестовать «деток», за которыми не одно правонарушение? Да что там, у некоторых такие преступления за спиной, что содрогнёшься: убийства, изнасилования малолетних, разбои, серии дерзких угонов… И возраст далеко не пионерский, только одному из 62 воспитанников исполнилось 15 лет. Улыбчивый такой, рыженький, будто солнышко, глазами так доверчиво хлопает, что хочется по стриженой головке погладить. Осуждён этот «лапочка» за разбой. Неслабый такой…
— И всё-таки они дети! И до каждого ещё можно достучаться, нужно только такой молоточек найти! — говорит начальник колонии, полковник внутренней службы Олег Гутник.- Из опыта работы со взрослыми осуждёнными могу сказать, что несовершеннолетние — непредсказуемые. Порой не знаешь, чего от них ожидать, как твоё слово отзовётся… Вроде на словах всё понял, соглашается, признаёт, но тут же делает всё наоборот. Психика ещё неустойчивая, много наносного от криминальной романтики. Но хоть они и детины по росту, в душе каждого из них живёт ребёнок, где-то недолюбленный, непонятый, непринятый, чем-то травмированный в детстве. Вот наблюдаешь, как они увлечённо занимаются в кружках, как смотрят кино, как выходят на сцену выступать — ну нормальные ребятишки, радостно открывающие мир и себя. Как-то демонстрировали фильм о матери, так «самые-самые» носами хлюпали. Порой и понять невозможно, что их душу перевернёт.
Увидев строй этих «недобрых молодцев», поначалу и не представить, как они могут хоровод на Масленицу водить, поздравительные открыточки вырезать или в кружке юного натуралиста заниматься (этот факт меня вообще в ступор ввёл). А занимаются с охотой! Приходят сюда по рекомендации психологов, но «прикипают» все. Наверное, знающим их на свободе тоже не представить, как отпетый хулиган и неуч возится со зверушками, как заворожённо слушает щегла Гошу, трепетно ухаживает за рыбками, заботливо потчует морского свина Фрола…
Детство, затменное мраком, непрожитое всласть, прорывается и в рисунках участников художественной студии. На мольбертах, что расставлены в красочно убранной просторной комнате,- рыцари, фантастический кот, цветы. На стеллаже — ярко и забавно расписанные матрёшки. Из книг в библиотеке (очень даже не скудной) самыми читаемыми являются сказки. Многие впервые открывают для себя сказочный мир, всерьёз приобщаются к чтению. Характерно, что на флаге колонии, придуманном самими ребятами, изображены гусиное перо и открытая книга. Как символ хороших знаний и творчества, что открыли здесь?..
В 2010 году по решению ГУФСИН России было начато перепрофилирование Канской ВК в воспитательный центр для лиц, совершивших преступление в несовершеннолетнем возрасте. Этот проект сейчас практически завершён, основные задумки исполнены. И как! В апреле этого года в колонии был открыт спорткомплекс с самым современным оборудованием, актовым залом и кабинетами дополнительного образования.
Для воспитанников, рассказывают сотрудники, это самое притягательное место. Спортзал — на зависть многим школам и училищам. Актовый зал (он же кинозал в формате 3D) оснащён самой ультрасовременной звуко- и видеотехникой. Для «артистов» (а таких здесь немало, в том числе и призёров Всероссийского конкурса среди осуждённых «Калина красная») есть отдельные гримёрные.
Оборудование такого же уровня и в хореографическом зале, где парни воодушевлённо оттачивают мастерство хип-хопа. А настолько шикарно оснащённой студии игры на гитаре нет, наверное, ни в одной музыкальной школе края! Почти десять лет при колонии действует и студия кабельного телевидения — воспитанники небезуспешно пробуют себя в тележурналистике. В этом году студийцы заняли первое место на Всероссийском конкурсе «Амнистия души» за фильм «Один день из жизни колонии».
Помимо прочего, есть в колонии кружок по судо- и авиамоделированию. Новый станок позволяет объёмно проектировать «в цифре» изделия самой большой сложности, так что изготовленные из щепочек крейсеры и ладьи ждёт большее совершенство.
Учиться и трудиться!
В профтехучилище при колонии готовят специалистов по 12 направлениям, самым востребованным на рынке труда — от автослесаря, озеленителя до пекаря и каменщика, отделочника. Будущие строители осваивают производство инновационных панелей, навесных потолков. Некоторые уже трудятся на производстве. В учебном классе хранятся дипломные работы бывших выпускников училища. Так, от бывшего воспитанника, по общему признанию, рукастого парня, остался макет камина «Акула», который он спроектировал и сделал сам.
Руководство колонии намеревается построить свинарник, разводить свиней. Ребята, находящиеся на льготном режиме, рассуждает Олег Гутник, вполне могли бы там работать — желающие найдутся, особенно из сельских.
— Я сторонник предельной занятости воспитанников. В работе они совсем другие: уходят замашки, сглаживаются отрицательные черты, вообще как-то открываются по-новому. И особенно энтузиазм появляется, когда сотрудники с ними рядом работают. Я и сам с ними землю кидаю, когда новый стадион строим или территорию обустраиваем. В этом мы продолжаем традиции Макаренко. Однако на современном этапе от коллективного уходим, сейчас в колонии нет отрядов, воспитанники разделены по четырём режимам наказания. Труд остаётся нашим главным принципом. Я убеждён, что это «золотой гвоздь» перевоспитания. Думается, если бы в жизни всех подростков было больше «рабочего момента», занятости, то и не дошли бы они до правонарушений. Как говорится, не искали бы приключений…
Трудно спорить с полковником Гутником, глядя, как некогда лихие пацаны охотно возятся с цветниками на территории, работают в теплице. Горделиво рассказывают: помидоров в прошлом году вырастили столько, что заработали на их засолке хорошую сумму. В некоторых просыпается талант ландшафтного дизайнера, благодаря чему территория украшена цветочными композициями и поделками. Красиво! Вот и мастер Александр Безруких, что обучает парней столярному ремеслу, доволен — ученики работают добросовестно, стараются всему научиться. Сейчас сооружают клетки для кур, руководство колонии замыслило построить птичник на 40 квадратных метров.
Лишь воли не хватает
В спальном корпусе, как в хорошей гостинице,- комнаты на четверых, с санузлом. Современная мебель, аккуратно застеленные кровати, стол, стулья. В некоторых комнатах, где живут те, кто на облегчённом режиме, компьютер — можно общаться по скайпу, но только с родственниками. Не у всех дома так комфортно! Но всё равно безрадостно. На прикроватных тумбочках у каждого фотография в рамочке. Чаще там мамы или сестрёнки, братишки. Самые родные, любимые люди, кто ждёт и всё-таки верит в них. Кто одинёшенек на этом свете, ставит своё изображение. И хоть улыбаются и кичливо смотрят в объектив, но горько так, настороженно.
Неволя напоминает о себе повсюду. В каждую комнату дверь с окошечком, жёсткие правила — подъём в 6.30, отбой в 22.00, днём и вечером на кровать нельзя ни прилечь, ни присесть. Это уже нарушение! Как и расстёгнутая куртка, и любое дополнение к одежде. Наказание за такие вольности хоть и не очень строгое, но ощутимое — лишение на месяц посещения тренажёрного зала или кинотеатра. Нет у ребят и общих посиделок, нельзя свободно передвигаться по корпусу и территории — только строем или в сопровождении сотрудников.
Серьёзно провинившихся отправляют в ДИЗО — дисциплинарный изолятор. Крайний срок для несовершеннолетних — 7 суток, но обычно там находятся до трёх. Вот где воли не видно! Классическая шконка — кровать, привинчивающаяся на день к стене. Днём можно сидеть на табуретке или ходить по комнате в пять шагов. На прогулку выводят, но в одиночестве. Обычно хватает одного дня пребывания здесь, чтобы оценить преимущества хорошего поведения.
Но, наверное, самый значимый признак несвободы — отсутствие сотовых телефонов. Безмобильная зона для новеньких вообще как безвоздушное пространство. Телефоны запрещены для всех, в том числе и для сотрудников. Что для молодых, вросших в сотики, особенно мучительно. И никакого курева!
Криминологические исследования выявили чёткую взаимосвязь: чем раньше до взросления попадают в колонию, тем выше возможность рецидива. Свести юнцов с уголовной дорожки, увлечь другой, нравственно здоровой, интересной жизнью, подготовить к ней трудовыми и бытовыми навыками, добротным образованием, а также психологически — из этого складывается региональная модель ресоциализации, которой так славно и целенаправленно следует Канская воспитательная колония.
На протяжении пяти лет в этом существенно помогают колонии студенты юридического института СФУ, работая по международному экспериментальному социально-психолого-правовому проекту «Шаг навстречу». Руководитель проекта, заведующий кафедрой уголовного процесса СФУ, кандидат юридических наук Александр Назаров знает дела и судьбы всех воспитанников и «выпускников», в курсе всех дел колонии, во всём принимает участие. Он возглавляет Общественный совет при ГУФСИН России по Красноярскому краю и Красноярский краевой общественный комитет по правам человека. «Назаровцы» не раз получали гранты Фонда защиты детей, оказавшихся в трудной жизненной ситуации, президента России, правительства края. Методические наработки учёных СФУ сейчас активно используются специалистами колонии.
Вернуться другим
Возвращение в общество перевоспитанного, морально устойчивого подростка — это главная задача, определяющая деятельность всех служб колонии. Но легко сказать — «перевоспитать»… А сам-то юный преступник хочет перевоспитываться, по-настоящему ли раскаивается в содеянном? Эти вопросы я задала начальнику психологической лаборатории Канской ВК Эмилии Кожеко.
— Приходя в колонию, все говорят о раскаянии. Но очевидно, что декларируют социально ожидаемый ответ, ведь перед колонией они все прошли через СИЗО, общение со «знатоками». Адвокаты подсказали, что, если скажешь на суде «раскаиваюсь», срок скостят. До искреннего, глубинного раскаяния доходят единицы. Что характерно для всех — внешняя обвинительная позиция («если бы меня не спровоцировали», «если бы не подбили на дело»). И вот эту установку — виноват кто-то, но не я — за несколько месяцев и даже год не исправишь, это закладывается в раннем детстве. Поэтому мы нацелены вложить понятие ответственности за свои поступки. Этого, как показывает практика, недостаёт всем подросткам.
Большая помощница в перевоспитании — школа. Педагогический коллектив успешно работает по гуманистической системе «Школа индивидуального воспитания» с использованием наследия А. С. Макаренко. В 2006 году за счёт краевого бюджета в колонии было построено новое, прекрасно оборудованное здание школы. Но как же сложно сеять разумное, доброе, вечное на испорченную «пашню»! И как отрешиться от статей учеников, не думать, что перед тобой сидит убийца, насильник?.. Какой же должен быть профессионализм и как бесконечна душевная доброта педагогов!
— Конечно, мы знаем статьи, по которым осуждены наши ученики, их уголовные дела в общих чертах, чтобы понимать, чего от них ожидать,- говорит заместитель директора школы Виктория Башкирова.- Но на мысли, на свои эмоции у нас табу. Стараемся вытаскивать из заблудших душ что-то святое, светлое, выращивать это и культивировать. Конечно, это сложные ребята. Новенькие обычно ершистые. Много ребят с серьёзными пробелами в знаниях. Есть и парнишка из цыганской семьи, ученик 2-го класса в 16 лет. Но вот второй наш цыган — Рома — стал лучшим учеником среди воспитательных колоний России. Он ещё и работает, по специальности швец. Вообще очень способный, даже талантливый. А недавно позвонила мама нашего бывшего ученика 12-го класса, он освободился в декабре. Поблагодарила за хорошее образование сына. Сдал ЕГЭ по русскому на 5, по математике на 4. Приятно.
Как рассказывает Виктория Геннадьевна, самые популярные предметы у большинства — информатика и физкультура (мальчишки же!). Но немало тех, кто интересуется краеведением и историей края. Обычно увлечение начинается с краеведческого мини-музея «Сибирская изба». Создавали его учителя, собирая предметы крестьянского обихода от жителей Канска. У многих гостей и посетителей колонии это вызывает удивление — интересно ли это подросткам, дерзкому хулиганью?
— А знаете, на интерес не жалуемся,- улыбается Виктория Геннадьевна, проводя нас по музею.- Руководитель краеведческого кружка Наталья Ивановна Ерёмкина так поставила работу, что музей стал своего рода учебным пособием к урокам истории и исследовательской лабораторией. У мальчишек глаза загораются, когда они впервые приходят сюда. Старина, да которую можно руками потрогать! Музей существует почти десять лет, и есть раритетные экземпляры. Особо ценный — газета «Искра» за 1900 год. Один из воспитанников так заинтересовался её историей, что написал об этом исследовательскую работу.
Тесные связи школа поддерживает с родителями. Активно работает родительский комитет. Есть мамы, которые и после освобождения своих сыновей продолжают принимать участие в общественной работе. Но многих мам и не слышали, и не видели не только в школе, но и в колонии.
— Из наших учеников ребята в основном из неполных семей, много из неблагополучных. Из полных, обеспеченных семей — единицы. Шестеро — социальные сироты. А вообще в каждом прочитывается семья, условия и родительские методы воспитания.
Что на скамью подсудимых приводит недосмотр родителей, «семейный сбой», убеждён и начальник колонии Олег Гутник:
— Всё родом из детства! По историям воспитанников убеждаюсь в этом каждый раз. Если отец бьёт мать, тиранит семью, то и у мальчишки подсознательно формируется агрессия, жестокость к женщине. Пережитые унижения он выплёскивает на других. Я уверен, что в воспитании мальчиков главное — пример отца. Не случайно же есть у нас немало «наследников», чьи отцы когда-то были в колонии. Тем более хороший отец нужен ребятам в возрасте от 14 до 18, чтобы он рассказал, что творится в это время с организмом, что есть настоящее хорошо и плохо. Но у большинства нет отцов. А мамы-одиночки зачастую заласкивают своих сыновей, портят их всепрощением. Вот одна мама всё требовала особых льготных условий для сына, коль он такой умный и талантливый. «Он же звезда!» — убеждала всех. А «звезда» был участником группового и просто-таки зверского изнасилования малолетнего мальчика…
Но мамы — мощная сила! Как парни по-детски ждут весточку от матерей, как радуются свиданиям! Мама — то единственное, что есть светлого в их жизни. В школе рассказывают: получив первые хорошие отметки, просят отксерокопировать табель, чтобы срочно переслать маме. Что измучили матерей плохим поведением на свободе, растерзали душевно совершённым преступлением — это вряд ли осознаётся ими до конца. Всё-таки юнцы… Взрослыми они будут завтра. Каким оно будет для них и для нас?..
Опубликовано в газете «Красноярский рабочий» 31.07.2014 г.
— Кого ты делашь? Дай сюды, а то так до завре будешь эту рыбу мусолить! – ругает меня баба Галя, забирает нож и берет в свои руки начатое мною дело.
Хлопотливая, суетливая, резкая в движениях коренная иркинеевка Галина Феофановна Скурихина, несмотря на свой солидный возраст, бабушка шустрая. Каждого отругала за начатое или уже сделанное, но не по «еённому». Все не по ней, все не так. Вредная, подумаете вы, бабуля? Нет – это совсем другое, это подлинная черта хозяйственных, самодостаточных чалдонов, которая не знающих особенностей нрава ангарцев может и спугнет. Меня же она только умиляла.
На грозные, а иногда с издевкой фразочки: «Гляди, чаво руки делат!», «Туды надо, а не сюды!», «Ты, мила моя, прикруживаешь!» я реагировала спокойно и пыталась не забыть эти слова, до тонкостей понять, узнать этого особенного человека и в очередной раз возгордиться душой ангарцев – тех, которые пережили военные годы, поднимали колхозы, были передовиками совхозов, не сдались в перестройку и лихолетье…
На рассвете
… Эта командировка, пожалуй, лучшая из всех, которые были за семь лет работы в редакции. Не похожая на другие. Я не брала интервью, не задавала вопросов, а была наблюдателем всего и училась… доить корову и печь в русской печи калачи и ангарский пирог. Делали мы это с одногруппницей Полиной, которой нужно было подготовить сюжет для телеканала «Енисей». Вместе с ней и оператором мы отправились покорять деревенские дела. Скажем так, окунулись в сельский быт.
Старт был назначен на 6:30, чтобы прибыть аккурат к утренней дойке. А потом, управившись по хозяйству, приступить к домашним делам – к стряпне.
Легла я спать далеко за полночь. В полудреме вместо задуманного подъема в 5:30 поставила будильник на час позже. Проспала…
… Выехали в начале восьмого. На улице только светало. Дорогой все время любовались пейзажем. Я вела длинный рассказ о том, чем живет район, что интересного происходит и чем примечательны местные жители. Не знаю, интересно ли было горожанам, я не задумывалась об этом, а испытывала истинное удовольствие – не от своего владения ораторским искусством, конечно же, а от того, что имею возможность говорить об этом, поскольку знаю своих земляков, живу здесь и горжусь этим.
Рассвет во всем его величии встретили в Иркинеево. Деревня дремала, окутанная легкой дымкой тумана. Даже собаки не проснулись от звука чужой машины и громких голосов приезжих. Неслышно было и птиц – они, видимо, замерли в ожидании. Бездонная тишина – такую обычно величают звенящей. Сразу отметила запах осени, именно деревенской осени. Там она пахнет как-то иначе, по-своему. Хочется дышать глубоко-глубоко, но дрожь в теле от утренней свежести и сиюминутная встреча с чем-то важным перехватывают дыхание. Смотрим вдаль, на вершину сопки – там вот-вот покажется солнышко: родится новый день, начнется новая жизнь. На небе не видно ни облачка. Боюсь шелохнуться, чтобы не спугнуть… не спугнуть ожидание, волнение, нахлынувшие чувства. Наконец, показались миллиметры светила. И тут удается наполнить легкие воздухом. Тонкий лучик, увеличивающийся каждую секунду, пробуждает земную жизнь. С ним, с первым, запели и первые петухи. Через пару минут заскрипела калитка – вышла девочка с огромным рюкзаком за плечами. Школьница… … Так впервые для себя я открыла рассвет. И раньше его, конечно, встречала, но не чувствовала. Чего именно не чувствовала – понять не могу: природу или себя…
Глаза велики
… Наплавной иркинеевский мост несколько смутил городского водителя, но он все же решился пуститься в путь. Опасаться, действительно, было чего. Отдыхающие за лето «расхлябали» переход. Желающих резво, с ветерком прокатиться по нему было много, и от этого к осени выглядеть он стал удручающе: «высунулись» гвозди, «разъехались» доски. По утрам уже в первых числах октября мост покрывается тонкой коркой льда, поэтому езда по нему очень опасна – моргнуть не успеешь, как машина ухнет в воду. Но мы, к счастью, перебрались благополучно.
В Артюгина нас ждала долго сопротивлявшаяся, но все же поддавшаяся моим занудным уговорам и просьбам научить нас доить корову мама моей одноклассницы – Валентина Евгеньевна Скурихина, которая, думаю, не обидится, если я ее и здесь буду называть тетей Валей.
В 8 лет тетя Валя уже умела доить. Вместе с мамой-дояркой она ходила на работу – была ее незаменимой помощницей, потом сама работала в совхозе, по два раза в день доила 28 коров. Когда вышла замуж, обзавелась кормилицей, все время на ее дворе была корова, а иногда и две. Поэтому она с лихвой получила опыт по ведению домашнего хозяйства…
… Уже во дворе мы услышали жалобное мычание. Понимаю: с дойкой припозднились. Вот тетя Валя задаст!
— Я их к семи уж выгоняю на выпас. А время девятый час! Вы где так долго? – негодовала тетя Валя. И была права. Вспомнилась причина опоздания, и стало жутко стыдно. Но врать не решилась, только промолчала.
Тетя Валя, еще не зайдя в стайку, по моей просьбе показала незамысловатые движения рук и пальцев, которые помогут добиться результата. Теория о двух техниках доения была освоена успешно. Но то была теория.
— Знаете хоть с какой стороны к корове подходить?
Округлив глаза и подумав о том, имеет ли это какое-то значение, мы в голос сказали: «Нет»!
— Эх, доярки!
— Вот так, – показывала опытная хозяйка, – пальцами зажимаешь, и пошла.
Всю жизнь я прожила в сельской местности и, как выяснилось, боюсь коров. Увидела ее – такую большую Дочку, такие ее большие рога, такие ее длинные ноги, такие ее огромные глаза, и стало до жути страшно.
— Давайте, садитесь кто-нибудь, пока она не доела, иначе не подпустит, – поторапливала наша учительница.
Обе замешкались. Поняв, что моя коллега боится больше меня, делаю шаг вперед.
— Надо было хоть косынки вам повязать – не дело это! Ладно, что ж теперь-то, приступай!
Слабая струйка молока ударялась о край железного ведерка, и этот продолговатый звук до сих пор при воспоминании словно звенит в ушах. Тр-р-р-ыыы-нь-тр-р-р-ыыы-нь, тр-р-р-ыыы-нь-тр-р-р-ыыыы-нь. Тетя Валя, устав видеть сие издевательство над животным, вернулась к процессу. У нее все получалось куда веселей: протяжное Тр-р-р-ыыы-нь изменилось на звонкое и непрерывистое трынь-трынь-трынь-трынь. Такое мастерство не продашь и не купишь.
… Из ведерка парило. Чувствовался запах молока.
— Теперь ты садись, – указала хозяйка на мою коллегу. Та заулыбалась. Вообще, отметила я, у Полинки появилась новая, весьма странная привычка широко-широко улыбаться, когда страшно или неловко. Видимо, издержки профессии.
Так, не расставаясь с улыбкой, она училась доить. Я с гордостью отметила, что у нее получается хуже, чем у меня. Одна рука что-то выдаивает, у другой совсем ничего не выходит. Две струйки – на ногу, одна – в ведро.
Спрашивать у тети Вали, насколько мы хорошо справлялись, я не стала. Все было ясно и без слов.
Домик в деревне
«Управившись» по хозяйству, мы поспешили в Иркинеево. Там нас ждала свекровь тети Вали – Галина Феофановна – единственная в деревне, кто «дружит» с русской печкой, умеет в ней готовить и отлично знает ангарскую кухню. Еще нас встречала замечательная женщина, добрейшей души человек – Елена Гордеева. Без нее командировка и вся эта задумка с пирогами точно бы не удалась. Елена нашла нам домик, в котором уже давно никто не живет, но в котором хорошо сохранилась печь. С вечера натопила избу, завела опару, замесила тесто, подготовила все необходимое. Конечно, тесто могла поставить я сама, но вряд ли на нем бы хорошо сказался переезд. А еще… вряд ли бы его одобрила баба Галя…
… Изба нас встретила странным запахом. Сначала мне казалось, что пахнет нежилым домом, но вскоре я засомневалась. Здесь наоборот чувствовался хозяйский дух. Полы были застелены самоткаными дорожками, и даже ощущался слегка уловимый аромат свежевыбеленной печки.
— Семь лет уж дом стоит без жильцов, на зиму двери отпираем, чтобы вымерзала сырость. Хозяева его, Степан Тихонович и Матрена Макаровна Воробьевы, умерли, принадлежит он их дочке, Ольге Степановне Соколовой, а я за ним присматриваю, поскольку живу рядом, – пояснила Лена.
Мы прошлись по двору, заглянули в каждую постройку: там хорошо сохранился амбар со всеми закромами и сусеками, емкостями из-под съестного. Побывали мы и в мастерской и поняли, что здесь жил настоящий мастер. Помимо режуще-пилящих-строгающих и прочих инструментов стояла старая алюминиевая механическая мясорубка, которую хозяин приводил в движение не руками, а посредством техники: к ней подсоединена цепь, когда она крутится за счет «не помню какого станка», работает и мясорубка. Фарш в деревнях не продавали, мясо перекручивали сами, и не килограммами, а десятками килограммов. У дедушки Степана, полагаю, это получалось очень ладно.
На чердак мы забираться не стали, но узнали, что там и сейчас хранится много разной лечебной травы – столько, что хватит «корову в зиму прокормить». Я еще раз убедилась, что ангарцы, закаленные нелегкой жизнью, были людьми запасливыми и дюже крепкими. Сам дом, печь в нем и надворные постройки возведены хозяином, Степаном Тихоновичем, и простоят еще невесть сколько лет и «не скажут», что их пора починить. И сейчас почти все там расставлено по своим местам, везде порядок – дабы хозяева и в том мире были спокойны. Все намекает об их присутствии: рубанок в мастерской, в котором застряла стружка, слегка запылившаяся швейная машинка, домотканые дорожки, ножовка, гвозди, молоток, топор… Казалось, вот-вот хлопнет калитка, послышатся грузные шаги, войдет глава семьи и разгонит нашу шумную компанию…
Калачи из печи
…Экскурсия закончилась. Пришла баба Галя – хозяйка другого дома, и в избе сразу сменилась атмосфера.
— А печку-от с вечера истопили? Пока жару мало, надо б яшо подкинуть, – распорядилась баба Галя и начала подбивать тесто.
Все тоже принялись за дело, дабы не разгневать главного в этом доме человека. Сомнения ни у кого не возникало, что если баба Галя рассерчает, то любого словесно уложит на лопатки. Я молча взялась за рыбу, которую, к счастью, нам продали уже потрошеной. Скользкий налим елозил в руках и никак не поддавался ножу. За то время, пока я отрезАла один кусок, баба Галя успела пошерудить угли, подкинуть как полагается дров в печь, минут десять трудилась над тестом, подготовила место под калачи и все время поглядывала на меня. Хребет перерезать я так и не смогла – сил не хватило.
— А пошто ево так режешь?
— Дак, от костей чтобы потом отделить.
— По-доброму надо не эдак делать-то, мила моя. Их надо только надрезать.
И тут мы подивились силе пожилой женщины, когда она орудовала здоровенным затупленным ножом, которым я едва могла перерезать шкуру налима. Баба Галя быстро подготовила рыбу для пирога и распорядилась, чтобы остатки не выкидывали. Каждую голову она разрезала на несколько частей и велела ставить воду на уху.
Когда баба Галя взялась раскатывать калачи, настроение ее заметно улучшилось. Воздушное тесто в умелых руках легко обретало нужную форму. Калачики получались один к одному – равномерно витые, аккуратненькие. К этому процессу подключилась и я. Но сколько бы ни наблюдала, как это делает баба Галя, сколько бы ни катала, сколько бы сил ни вложила и стараний – ничего не выходило. Решила больше не маяться, а пустить в печь то, что вышло, и положила свой корявый калачик рядом с теми, что сделала баба Галя…
Заговорили о жизни. О молодежи, о работе и почему-то об алкоголизме. У бабы Гали то и дело в памяти возникали отсветы прошлого – воспоминания о том времени, когда она, молодой ударник производства, работала дояркой, о том, какая тО была жизнь. Не то, что эта… Мы поняли, что для людей той поры работа – это землю пахать или заводы строить, а остальное – удел не очень удачливых. И в этом есть своя правда. И мы ее понимали. От тоскливых воспоминаний что-то сжимало в груди…
… Печь почти прогорела, остались только едва тлеющие угольки. Я с опаской глянула на ряд калачей, боясь увидеть свой, резко выделявшийся от других, но не нашла. Оказывается, баба Галя, ничего не говоря, забраковала его и сняла с «производства».
Впервые я увидела предмет деревенской кухонной утвари, про который сложено немало русских пословиц – помело. Им в топке разметается зола и очищается под (нижняя часть горнила), на который без противня мы и выложили калачи.
Пеклись они недолго. Баба Галя, отрегулировав заслонки и задвижки, скомандовала браться за пирог. Решили так: сначала возьмем мастер-класс, а второй пирог сделаем самостоятельно. Умелица подробно нам объясняла, что и как делать. Но у нас выходило иначе. Под чутким приглядом мы все-таки раскатали тесто, посыпали его измельченным высушенным укропом, с места на место перекладывали рыбу, но вскоре разместили ее, как было велено, посыпали луком, нарезанным кольцами, посолили, полили подсолнечным маслом, «запаковали» и, переполненные гордостью, что собственноручно приготовили настоящий ангарский пирог, с трепетом положили его на противень.
Тем временем подоспели уха и калачи. Изба была наполнена ароматом рыбы и свежеиспеченного хлеба. Поставив в печь пироги, было решено отобедать. Горожане по достоинству оценили ангарский суп с налимом, но больше всего понравились калачи. Затрудняюсь припомнить, сколько их было съедено, но двумя точно не обошлось.
Через 45 минут поспел и пирог. Уже изрядно сытые, мы все же не могли не отведать блюдо, технология приготовления которого скоро останется только в теории. Оно было, пожалуй, главным, поскольку здесь-то мы руку приложили. Правда, наше творение «дало течь», из него выбежал весь сок, пирог же бабы Гали удался на славу.
Как оказалось, подается такой пирог тоже по-особенному. С него снимается верхняя часть, рыбу едят вилкой вприкуску с корочкой. Вдаваться в описание вкусовых качеств не могу. Время уже обеденное, и дома меня точно не ждет настоящий ангарский пирог. И ждать не будет, хотя бы потому, что нет русской печки.
Каждый из нас почувствовал преимущество деревенской жизни без изысков, пафоса, должностей, имен-отчеств. Правда, у всех разболелась голова. Баба Галя и Елена отметили, что такая беда случается с каждым приезжим. А все это от чистого воздуха и от непривычки им дышать…
… Уезжать не хотелось. Хотелось и дальше сидеть у русской печки, источающей тепло, вдыхать запах хлеба, слушать бабу Галю, впитывать мудрые рассуждения и тонкие замечания, запоминать эту напевную, самобытную, практически утраченную сегодня ангарскую речь.
Каждый на прощание обнял бабу Галю и заглянул в ее голубые, ясные-ясные глаза. Обратной дорогой уже не я рассказывала об исключительности ангарцев, а горожане делились впечатлениями от общения с местными жителями, от увиденного в деревне, которой уже 334 года…
… В машине сильно пахло пирогом. Его нам в тряпицу, чтобы не отсырел, заботливо завернула Лена. На душе было тепло от теплого приема и возникало желание обзавестись домиком… в деревне… И обязательно с русской печкой.
д. Иркинеево
Опубликовано в газете «Ангарская правда» 17.10.2014 г.
Отпуск – это замечательная возможность отдохнуть от повседневной рабочей рутины, встряхнуться, получить новые впечатления, путешествуя по миру, знакомясь с новыми людьми и достопримечательностями. Кто не погружался в сладкие мечты о таком отдыхе хотя бы раз в жизни?
За пять копеек
Но в реальности, если ты не житель мегаполиса, а живешь в небольшом селе, и твоя зарплата, следовательно, и долгожданные отпускные умещаются в скромные 20 тысяч рублей, на поездку в экзотические страны рассчитывать не приходится.
Причин на то несколько. Во-первых, это пресловутая стоимость той самой путевки. Во-вторых, немаловажный аспект сельской жизни: огород и домашнее хозяйство. Как не крути, а выжить сельчанам как раз помогают грядки с овощами, которые в летнее время невозможно оставить без присмотра, полива и прополки.
Но недавно мой сын Владимир предложил альтернативный вариант отдыха «за пять копеек», который давно используется студентами. В смету нашего отдыха вошли билеты на автобус для меня до Красноярска и обратно. И 200 рублей которые понадобятся нам на консервы. Перезагрузку своего сознания мне предстояло совершить в заповеднике «Красноярские Столбы».
Владимир показывает мне карту с маршрутами. Судя по его объяснениям, нам придется преодолеть первые 7 километров пути от Турбазы до кордона «Лалетино» по «пыхтуну» — так в народе называется эта тропа. Оттуда мы пройдем на Центральные Столбы. Затем нам предстоит путь по Каштаковской тропе через скалы «Первенец», Монахи, столбовскую видовку до смотровой площадки в фан-парке Бобровый Лог. Спуститься в город мы сможем по канатной дороге.
Пыхтун
Мы выходим из дома в восемь часов. Садимся на автобус, и едем до Турбазы. Путь из Северного микрорайона без пробок занимает около часа. Субботний Красноярск не торопится просыпаться. Несмотря на солнечное, теплое утро, на дороге почти нет транспорта и в автобусах практически нет людей. Собратьев по туризму мы узнаем по рюкзакам. Они сосредоточены и спокойны.
Наш подъем в «Столбы» начинается в 9.30. За плечами рюкзаки – запас воды, термос с горячим чаем, хлеб, консервы. По расчетам Владимира к шести часам вечера мы должны быть на канатной дороге.
Сын сразу задает быстрый темп подъема по «пыхтуну». Вначале восхождение вполне приемлемое и быстрое движение даже в удовольствие. Я чувствую, как городской воздух остается у подножия склона, а количества озона увеличивается пропорционально пройденному расстоянию. Журчащие ручьи, неповторимый запах леса привлекает в Столбы большое количество людей. Среди преодолевающих «пыхтун» много людей пожилого возраста. Кто-то с палками для скандинавской ходьбы, кто-то налегке. Мы несемся вверх по склону с крейсерской скоростью, но нас легко обгоняет группа юных альпинистов с инструктором. Градус подъема в гору постоянно увеличивается, идти становится все тяжелее, я начинаю тяжело пыхтеть, оправдывая название тропы. Чувствую, как улучшается кровообращение – лицо розовеет и настроение поднимается. Мы несколько раз останавливаемся на специально оборудованных площадках для отдыха. Почти ручные бурундуки носятся вокруг и выпрашивают у туристов семечки.
Последние полкилометра перед стоянкой на кордоне «Лалетино» самые сложные. Чтобы дыхание стало ровным, сын учит меня дышать правильно: два коротких вдоха на правую ногу, выдох на левую. Я старательно учусь новому искусству, но постоянно сбиваюсь.
– Ты нормально? – постоянно спрашивает он меня. – Все отлично – храбрюсь я, мысленно просчитывая свои физические возможности.
Неиссякаемый источник
Поднявшись почти к самим каменным Столбам, мы завтракаем. Там уже отдыхают другие туристы и тренируются спортсмены, обогнавшие нас в начале тропы. Их инструктор очень строг с ребятами, – горы не терпят безответственности. На стоянке все продумано – стоят мусорные контейнеры, биотуалеты. Там же расположен визит-центр, в котором туристы должны регистрироваться, выходя на маршрут. Но так как многие ограничиваются только прогулкой по Центральным Столбам, это правило игнорируется. А зря. Если зарегистрированные в визит-центре туристы заблудятся на маршруте, спасатели будут знать, сколько человек пропало в тайге, и в каком направлении их нужно искать.
Но заблудиться в Заповеднике – нужно очень постараться. Все маршруты разграничены, везде стоят указатели и цветные отметки нанесены на деревья, расположенные вдоль тропы. Сходить с нее запрещено правилами Заповедника, равно как и уничтожать окружающую красоту.
Бывалые утверждают, что Столбы – это место силы. Оставляя свой отзыв о их посещении, пользователь Ютуба dimapositive yakovlev пишет: «Энергия Столбов действительно нереально мощная и разнообразная, но в силу больших размеров территории встречается много разных видов выходов энергии. Особо сильно энергию Столбов можно ощутить, встав на границе Заповедника на скальных массивах в районе Чертова Пальца. При этом возникает чувство эйфории и ощущений, когда картинка начинает плыть. Скальная гряда выше Чертова Пальца интересна тем, что на нее выходит лог, идущий от Первого Столба. По этому логу и течет энергия, как по руслу реки, омывая эти возвышенности, и далее уходит к Енисею, сливаясь с энергией большой воды.
Мелочи жизни
Попадая на сами Столбы, диву даешься, каким образом среди таежных склонов оказались скальные объекты. Их величие завораживает. Мы с сыном поднимались на Деда, Львиные ворота, Первенец, столбовскую видовку. Вид, открывающийся перед глазами великолепен. За зеленью холмов открывается величественная панорама города. Люди у подножия камней кажутся мелкими, а проблемы, которые заботят нас в повседневной жизни, вдруг отходят на второй план, становясь ничтожными. Стоя на вершине, чувствуешь, что ты – малая, почти незаметная частица этого мира. И твое присутствие в нем – это часть природного равновесия. Очень трудно уловить эту гармонию, находясь в стремительном ритме жизни. И только природа дает ощущение гармонии, только сила солнца и ветра, новые впечатления производят перезагрузку сознания человека, уставшего от постоянных стрессов и проблем.
— Поздравляю мать, — весело похлопал меня по плечу сын, когда мы подошли к канатной дороге фан-парка «Бобровый Лог», по которой спустились к подножию склона. – Ты совершила геройский поступок — прошла сегодня 18 километров.
Как выяснилось на следующий день, мои ежедневные велопрогулки значительно укрепили физическое состояние организма: мышечных болей я совсем не ощутила. Зато настроение было бодрым, работоспособность повысилась и я ощутила душевное равновесие, к которому стремилась. – Нужно вернуться туда еще раз, — загадала я. И пусть моя мечта сбудется.
Заповедник «Красноярские Столбы» основан в 1925 году по инициативе жителей города для сохранения природных комплексов вокруг живописных сиенитовых останцев – «столбов». В настоящее время его площадь 47154 га. Расположен на северо-западных отрогах Восточного Саяна, граничащих со Средне-Сибирским плоскогорьем. Часть заповедника территориально относится к Красноярску. Хотя на самом деле, лишь небольшая часть доступна для туристов. 90% территории Столбов — зона строгого заповедного режима, нахождение там человека запрещено.
