Всех скорбящих радость

Сегодня историю норильского православия восстановить сложно, если вообще возможно.

Официально норильский приход был учреждён в 1989 году на волне перестроечных настроений и растущей гласности. Собрание православных прихожан состоялось в большом зале Дома политического просвещения (главном центре коммунистической идеологии города!), где такого наплыва посетителей ещё не видели. Зал был забит до отказа, а люди всё шли и шли. Чтобы не допустить массовых беспорядков, в фойе поставили телевизоры и вели прямую трансляцию со сцены. Это собрание узаконило православие на норильской земле и сразу официально поставило вопрос о строительстве собственного храма.
Как словом, так и делом. Уже в 1990 году на собрании Норильской городской организации Союза архитекторов РСФСР обсуждался выбор места для возведения православного храма. Варианты размещения первой в Норильске церкви представил главный архитектор города В. Шихов. В дискуссии принимали участие архитекторы С. Малых, Л. Назарова, Г. Друбецкой, Ю. Никитин, А. Чернышёв. Кроме того, самое активное участие в архитектурных спорах принял настоятель ещё не построенной церкви иконы «Всех скорбящих радость» отец Сергий. Из множества вариантов расположения храма были одобрены несколько: в районе Комсомольского парка (место не забыли — там сейчас строится деревянная церковь) и на пересечении улиц Талнахской и Орджоникидзе (там сейчас торговый центр «Руслан»). Были также предложения о возведении храма рядом с бассейном и на пустыре в районе Соцгорода. Но наибольшее предпочтение было отдано месту снесённой пожарной части на улице Кирова.
Действительно, проработавшая около 40 лет живописная пожарная часть с каланчой и гаражом, была расположена очень удачно — на пересечении нескольких улиц города и неподалёку от его центра. При этом стояла она несколько в стороне, не бросаясь в глаза. Не случайно именно здесь по воскресеньям собирался стихийный норильский рынок, которого официально не существовало. Там спекулянты, которых как бы не было в нашей стране, продавали дефицит, которого тоже не было. На то он и дефицит.
Здание пожарной части начало разрушаться ещё в 80-х и впоследствии было снесено, а рынок переехал в новое здание на улице Нансена, став одним из легальных объектов городской торговли. На освободившееся место претендовали несколько новостроек из разных планов реконструкции 17-го квартала, таких как, например, детская поликлиника или универсам.
Летом 7 июля 1991 на рождество Иоанна Крестителя был заложен камень в основание будущего храма. Епископом Красноярским и Енисейским Антонием было освещено место под строительство двух храмов в честь образа Божией Матери «Всех скорбящих Радость» и крестильного — во имя Рождества святого пророка и Крестителя Господня Иоанна. А в конце месяца институтом «Норильскпроект» был закончен проект большого храма. Задание на проектирование тоже утверждал лично владыка Антоний. Тогда, в качестве аналога, было предложено здание одной из церквей Новокузнецка. Однако, готовый проект разочаровал заказчика — Управление капитального строительства Норильского горно-металлургического комбината (УКС НГМК).

Здание пожарной части на улице Кирова было снесено в 1991 году по причине необратимых разрушений в несущих конструкциях и в соответствии с планами реконструкции всего квартала. Жаль было расставаться с этим шедевром сталинского барокко, выполненным одним из почти забытых архитекторов нашего города Фёдором Усовым. Но время никого не щадит, и отслужившее свой срок здание должно было уступить место новым городским объектам, которые буквально «толкались» на планах реконструкции этого района, стремясь занять удачное место.
Новый район, после реконструкции, получил номер 15 и вместил в себя несколько старых кварталов — 17-й, 22-й и 28-й. Эти кварталы состояли из двухэтажных живописных зданий, по большей части каменных, занимавших площадь между улицами Талнахской и Кирова. Лестничные пролёты и перекрытия этих домов были деревянные, квартиры в них, в основном, коммунальные, а коммуникации (водоводы и канализация) — наружные. Для того, чтобы трубы не мешали горожанам и транспорту, между домами были поставлены гипсовые заборчики и арки, выполненные в общей стилистике того времени и создающие особый уют в этом районе. Кроме пожарного депо, здесь находилось немало других важных административных зданий: народный суд, музыкальная школа, институт сельского хозяйства, клуб юных техников и другие. Гордостью квартала был гастроном «Дудинский», где постоянно стояли очереди — это «выкидывали» очередной дефицит. Говорили, что товары в этот магазин везут прямо из столицы Таймыра, портового города, известного своим продуктовым изобилием.
Все сносимые административные объекты со временем переехали в новостройки, а на их месте должны были встать новые, современные сооружения — плавательный бассейн, поликлиника с диспансером, баня и прачечная, кафе и несколько школ. Был проект строительства в этом месте сразу целого блока обслуживания (почта, сберкасса, аптека, вторая детская поликлиника). Согласно планам, стадион тоже должен был стать одним из объектов блока. Его собирались перекрыть ещё тогда, так же, как и рынок.
Почти ничего из этого списка построено не было, а планы постоянно менялись. Реконструкция длилась много лет, и ещё в 90-х старые дома жили, вызывая скрипом своих стёртых деревянных ступеней жестокую ностальгию. Их сменили новые девятиэтажные здания с квартирами улучшенной планировки. Бывший 17-й квартал стал современным спальным районом, а о грандиозных, но забытых планах реконструкции напоминают лишь «фантомные» адреса. Например, улица Талнахская, 15 — по этому несуществующему адресу могло встать круглое здание новой бани, такой же, как в Талнахе, около автовокзала. Но сейчас там лестница, ведущая к храму.

Он оказался неожиданно больше и, соответственно, дороже задуманного вначале. Причём значительно дороже — вместо запланированных изначально 4 миллионов рублей, теперь надо было изыскать от 12 до 15. В августе 1991 года Антоний попросил переделать проект. Оплачивать работу проектантов УКСа отказался, несмотря на то, что проект имел успех на выставке «Стройиндустрия-91». Так было положено начало конфликту и общественной дискуссии вокруг строительства первой церкви нашего города.
В 1992 году Красноярская епархия, желая конструктивно повлиять на ситуацию, вышла с предложением привезти в Норильск проект храма, разработанный для одного из небольших сибирских городков — Юрги Кемеровской области. Речь шла о готовом и недорогом проекте. Раздосадованный директор института «Норильскпроект» А.И. Козюра, понимая, что сделанный им проект останется невостребованным, предложил, по причине малой заинтересованности власти в храме, вернуться к намёткам десятилетней давности и поставить на «святом» месте детскую поликлинику. Городская газета стала настоящим полем боя для противоборствующих сторон. Руководство УКСа в лице В.М. Анишина обвинило проектантов в намеренном завышении объёмов строительства и поддержало внедрение юрговского проекта как уже хорошо зарекомендовавшего себя в аналогичном по численности прихожан городе. Кроме экономичности и простоты, этот проект занимал меньшую площадь, что в перспективе позволяло развивать территорию и позднее достроить у церкви хозпостройки, школу, трапезную и т.д.
Точку в спорах поставил горисполком, одобрив уменьшенный проект, причём все подсобные и другие помещения было решено строить во вторую и третью очередь. Расходы на строительство разделили между городом и комбинатом. Рабочую документацию подготовили архитекторы супруги Татьяна и Владислав Козыревы. В этой работе принимали участие архитекторы, конструкторы и планировщики: С.Н. Теряев, В.В. Захаров, М.Е. Смоляр и А.В. Чернышёв. «В проектном плане, на сравнительно небольшой площадке удалось удачно вписать два храма и двухэтажное здание церковно-приходской школы, создав при этом ощущение парящего простора и увязки в доминантном узле множества дорог, ведущих к храму», — писала «Заполярка».
Строительство началось 24 июня 1992 года, когда в основание храма была торжественно вбита первая свая. Но надеждам прихожан суждено было сбыться ещё не скоро. Начиналась эпоха политического и экономического хаоса и гиперинфляции. Строительство остановилось из-за нехватки средств. Но в отличие от многих других объектов нашего города, навсегда брошенных в этот период, храм не был забыт. Отец Сергий с оптимизмом и надеждой обратился к прихожанам в поисках средств на строительство и был услышан. Горсовет также обратился к жителям и предприятиям с просьбой помочь деньгами на строительство храма. Начался сбор средств на специально созданный счёт.
События следующих трёх лет некоторые называют долгостроем, что само по себе показательно, ведь сейчас строительство подобного объекта может затянуться и на более длительный срок. В моём понимании это был скорее гражданский подвиг тех людей, что приняли участие в строительстве. Каждый, кто помог храму словом, делом или деньгами, внёс свой вклад в то, что позднее назвали чудом. Действительно, в эти годы деньги не стоили ничего, зарплаты не платились по многу месяцев, стройматериалы отсутствовали, а люди были озлоблены. В таких условиях были навсегда забыты и более значимые объекты, но храм был построен.
Справедливости ради стоит отметить, что первый проект храма был всем хорош, кроме размеров и, главное, затрат на воплощение. Красноярская епархия понимала, что освоить строительство такого масштаба очень трудно. Храм включал в себя просветительский центр, библиотеку, воскресную школу и другие функциональные помещения. Он занимал всю территорию и был очень представительным и величественным. Настолько, что вызвал неожиданно обратную реакцию у тех, кто его видел: остряки называли его ГЦК с крестом. Не удивительно, что проект не прошёл экспертизу в Красноярской епархии. Были найдены нарушения канонов храмового строительства. Такие, например, как библиотека под алтарём!

Норильск на удивление упорно и сплочённо строил свою церковь, а настоятель будущего храма, отец Сергий, оказался не только духовным лидером прихожан, но и замечательным организатором. Настоятель не боялся брать на себя ответственность и проявлял недюжинное упорство в достижении цели. Например, когда основной подрядчик СУ «Горстрой» покинул объект и перешёл на строительство универсама в Кайеркане, нашим священникам во главе с отцом Сергием пришлось согласовывать отход от канонов проекта. Пришлось расширять хоры для лучшей акустики, перестраивать звонницу, поднимать трубы над полами, чтобы потом не взламывать мрамор…
Многие замечательные мастера остались в памяти прихожан. Например, мастер каменной кладки Анатолий Станиславович Москалёв. Все сложные операции по возведению стен — дело его рук. Трудились на отделке и оформлении внутреннего убранства приглашённые из Москвы мастера-реставраторы по купольным покрытиям В.А. Струков и А.Д. Бурнашкин. Это они ранее восстанавливали Новодевичий монастырь в Москве и Казанский собор в Петербурге. Красноярские специалисты сделали иконостас, норильский художник Юрий Пищик расписал стены…
Много простых прихожан работало на строительстве в свободное время совершенно бесплатно, как раньше, во времена народных строек. Комбинат всё время курировал объект, а его директор А.В. Филатов постоянно держал вопрос строительства храма на контроле.
Первым в 1995 году был построен Крестильный храм, освящённый в честь святого Иоанна Предтечи. Из временных помещений и квартир церковь переехала туда. Основное здание церкви в это время только начали отделывать, потом приступили к интерьерам. Весь следующий год Норильск следил за рождением первого в Норильске православного храма. Летом 1996 года московские мастера покрыли медью главки. В Софрино были заказаны кресты, закупались паникадила, люстры, церковная утварь. Пятиярусный иконостас строили мастера из Красноярска, они уже зарекомендовали себя на таких же работах в Крестильном храме.
Окончание строительства затягивалось. Экономические сложности 90-х негативно отразились на всех процессах, но постепенно преодолевались. Храм официально приняли в эксплуатацию 7 ноября 1996 года. Когда-то наша страна отмечала в этот день годовщину Великой октябрьской социалистической Революции. Но теперь, 6 ноября (24 октября по старому стилю) отмечался день памяти иконы Божией Матери Всех скорбящих Радость. Для нашего храма — это главный, престольный, праздник и в этот день храм начал свою работу. Однако до окончательного завершения всех строительных работ было ещё далеко.
По мере того, как очертания храма принимали законченный вид, в обществе нарастало предвкушение праздника открытия. Пресса 1997 года наполнялась светлыми тонами: «На нашем соборе Всех Скорбящих Радость уже возведены две главки. Всего их будет пять. Что это количество означает?
Пять маковок на храме указывают на Главу церкви — Иисуса Христа и четырёх Евангелистов. У нас это соответственно центральный золочёный купол и синие главки по бокам. Три из них ещё будут установлены до Пасхи и украшены золотыми звёздами. Увенчание центральным крестом предполагается в Великий пост, видимо, на Крестопоклонной неделе.
Количество глав на православных храмах различно. Одна — указывает на Иисуса Христа. Две — на два Его естества: Бог и человек. Три — на три лица Святой Троицы. Семь глав — семь Вселенских соборов. Девять маковок — девять чинов Архангельских. Тринадцать глав — Иисус Христос и двенадцать апостолов.
В старину возводились храмы и с большим количеством глав. Дай бог наш поскорее закончить».
Закончили действительно на Крестопоклонной неделе — 16 апреля 1997 года. В этот день установили крест на центральный купол нового храма. По церковным канонам этот вечный символ христианства является последним элементом конструкции и означает строительную готовность всего сооружения.

Православная гимназия. Фактически гимназия начала работать в январе 1999 года и ютилась в приспособленных под классы помещениях Крестильного храма. Однако развитие православного образования требовало отдельного помещения. Место для строительства гимназии было зарезервировано ещё при проектировании, но приступить к строительству смогли только в 2002 году в Международный день защиты детей. Комбинат выделил кирпич и сваи для строительства, а организаторы, в числе которых был предприниматель Вадим Наговицын, призвали людей для помощи. Откликнулись всего 15 мужчин, стали помогать делать фундамент. Было желание поставить здание за лето…
Летом 2003 года работы продолжились. Для работы была приглашена бригада армянских строителей, живущих в Красноярске. Нашёл их всё тот же отец Сергий, поверив в их желание помочь, и не ошибся. Строители, чтобы успеть к началу учебного года, трудились без выходных по 16 часов в сутки. В итоге 1200 м2 оригинального трёхэтажного строения в русском стиле появилось за год с небольшим. В этот раз тоже не обошлось без пожертвований, спонсоров и вечного «метода народной стройки».
Никогда ещё норильские ученики не имели учебного заведения такого высокого класса. В здании было всё, что нужно для современной школы, причём оснащено всё было по последнему слову техники. Классы были немногочисленны, а учителя — талантливы. Помню, как моя дочь отказывалась идти домой, настолько комфортным и интересным был процесс обучения.
Всё закончилось летом 2011, когда работу гимназии приостановили на неопределённый срок. А здание было занято под постоянно растущие нужды нашего прихода.

Ровно в 9 утра два огромных крана приступили к подъёму креста на святое место. Надо сказать, что в практике храмового строительства такой технический способ применялся не часто. Обычно кресты устанавливают с помощью лебёдок и спецприспособлений, поднимая их по строительным лесам. Подъём автокранами имел свои сложности. Свободно висящий на стропах крест высотой 4,5 метра крепить надо было очень тщательно. Даже незначительный перекос мог создать нешуточные проблемы. Кроме того, работу осложнял ветер. Высота нового храма — 42 метра — не позволяла надеяться на полный штиль. Отец Сергий лично принял участие в процессе установки креста.
«Когда крест ставится на главку, — сказал он в одном из интервью, — это венец. И это означает, что храм завершён в своём высочайшем понятии. Закон Божий и свет животворящего креста распространяются далеко и оберегают нас, жителей всего норильского региона. В преддверии Пасхи это особенно отрадно».
Кресты устанавливались при огромном стечении народа, под пение тропаря Животворящему Древу Господню. После строительства храм был освящён Малым чином. Это был начальный обряд, означающий превращение построенного здания церкви в святое место. Следующий — Великое освящение престола и помазание стен святым миром* — совершил позднее владыка Антоний, 19 июля 2003 года, в дни городского юбилея. Тогда храм «Всех скорбящих Радость», рассчитанный на 800 человек, был удостоен статуса собора.
Так появился первый заполярный собор, официально признанный духовным центром православного Таймыра. Для Норильска это стало очень значимым событием. Соборный храм служит для совершения богослужений священнослужителями высокого сана, духовенством нескольких церквей. По преимуществу соборами именуются кафедральные храмы в епархиальных городах, затем главные храмы в городах, больших монастырях и имеющие большое значение храмы в столицах. С получением нового статуса, норильский собор получил важное право совершать таинство хиротонии — рукоположения в священники.
С тех пор здание Норильского храма никогда не оставалось без внимания. Его ремонтировали в 2008 и в 2014 годах, сохраняя основным цветом стен голубой. Этот цвет связан с Богородицей — покровительницей храма. Во время службы ей, священники традиционно облачаются в голубые одежды. Стены храма красиво подсвечены и здание в полярную ночь выглядит очень торжественно, как и полагается православному кафедральному собору.

Опубликовано в альманахе «Неизвестный Норильск», №21

Дайте оценку материалу:

Путешествие первого домика

Оказывается, не все сегодняшние норильчане знают о том, что первый домик Норильска стоит вовсе не там, где был изначально построен. Мы расскажем нашим читателям, почему и когда произошли события, связанные с утратой домиком своих «корней».

Подробности быта впоследствии описывали сами жильцы: «Внутри стояли перегородки, делящие помещение на три комнаты и кухню. В одной из них жили Урванцевы, во второй, где стоял большой обеденный стол из лиственничных досок, обитали завхоз А.И. Левкович и его помощник В.В. Корешков. В третьей расположились горный техник Ф.А. Клемантович и профорг Ф.Я. Богач. В кухне жила стряпуха, жена пекаря по фамилии Коротких. Это в 1923. А в 1921 в доме была только одна женщина — жена Левковича.

Здесь же была и первая Норильская метеостанция с флюгером на крыше. Обитатели дома издавали рукописный сатирический журнал с названием «Чайник».
Здесь уместно подчеркнуть, что участие в описанных выше экспедициях своей первой жены Урванцев, мягко говоря, никогда не афишировал, резонно опасаясь гонений за связь с дочерью богатейшего промышленника, владельца приисков, земель и недвижимости. А Варвара Михайловна, в свою очередь, всю жизнь боялась навредить бывшему мужу неосторожным признанием. В результате, о её работе в числе первых норильчан мы узнали относительно недавно из рассекреченных архивов и личной переписки. Поэтому полагаем, что в 1921 году не только жена Левковича, но и В.М. Урванцева была в числе первых жителей новостройки. Правда, на зимовку она не осталась.
В ту самую первую зимовку в доме жили семь человек из экспедиции и один житель Дудинки: горнорабочие С.Д. Базанов, С. Сидоров, Б.М. Пушкарёв, М.М. Сумов, начальник горных работ А.К. Вильм, завхоз А.И. Левкович с женой Е.С. Левкович и начальник экспедиции Н.Н. Урванцев. А вот в 1923 в одной из комнат Николай Николаевич жил уже с Елизаветой Ивановной, хорошо известной норильчанам многих поколений.
Тот ли самый дом стоит сегодня у городского музея, доподлинно неизвестно. Одинаковых домов было в то лето построено несколько, как минимум два. А сомнения в подлинности заронил Ефим Григорьевич Юдовный, друг и коллега Урванцева, более 15 лет работавший с ним в одном кабинете в НИИ геологии Арктики, часто бывавший в доме первооткрывателя. Он рассказал нам, что, по словам самого Николая Николаевича, самый первый домик сгорел скоро после строительства. Поэтому музейным экспонатом стал его близнец, к счастью, сохранившийся до наших дней. Тем не менее, это подлинная постройка 1921 года — одна из опорных точек истории нашего города.
Став частью первой улицы, домик Урванцева благополучно прожил несколько десятков лет в качестве рядового здания Старого города, исправно выполняя свои функции. Он был свидетелем строительства комбината и города, пережил лагерные времена и политические перемены. Известно, что в 1949-м году в домике располагался магазин N№7. Кроме того, в разное время в его стенах жили люди, работали чиновники и управленцы, располагался склад.
В 1959 году норильская общественность активно приступила к сохранению памятных объектов. На заседании городской архитектурной комиссии 9 июня был поднят вопрос об организации дома-музея. Инициатором выступил один из столпов норильской архитектуры Екабс-Ольгерт Трушиньш (Я.К. Трушин). От него и поступило предложение о реконструкции «одного из первых домов в городе Норильске (всё-таки не самого первого! — С.С.), построенного в 1921 году геологической экспедицией, и организации в нём музея», — так записано в протоколе. Реставрировать домик тогда не стали, однако к инициативе прислушались и приняли решение сохранить его как исторический объект. Видимо, до лучших времён. Внутри домика расположился склад ТМЦ, обеспечив одновременно и охрану строения и его продуктивное использование.
Лучшие времена наступили лишь в 1978 году. Восстанавливать первый домик взялись сами геологи. Сотрудниками НКГРЭ домик был перебран по брёвнышку и в нём собрана экспозиция, посвящённая первым экспедициям 20-х. В этой работе помогали энтузиасты госпромхоза «Таймырский», СУ «Строймеханизация», РСУ управления торговли — вся общественность нашего города во главе с ВООПИК*. Удалось найти точно такую же лиственницу и заменить сгнившие стволы. Деревья тогда привезли из окрестностей Снежногорска.
С огромным трудом нашли единственного (!) в Норильске че­ловека, знающего, как сложить на­стоящую русскую печь. Кроме того, пришлось разыски­вать и восстанавливать предметы обихода 60-летней давности. Благо, экспонаты у геологов в те времена ещё были. На стене уже дома-музея повесили мемориальную доску, а торжествен­ный митинг по случаю открытия но­вой городской достопримечательно­сти начался с зачитывания благодар­ственной телеграммы от самого Н.Н. Урванцева. «Заполярная правда» писала: «Сегодня домик выглядит так, каким он был 57 лет назад, гарантия тому — чертежи и описания, присланные Н.Н. Урванцевым. Отныне первый дом станет филиалом музея с развёрнутой экспозицией».
В этом качестве домик служил до 1985 года, когда смерть забрала одного за другим чету Урванцевых. Отдавая дань памяти основателю города, на основе действующего дома-музея был создан целый мемориальный комплекс «Первооткрывателям и первостроителям». Экспозицию значительно расширили. Кроме первого домика, в её состав вошёл ещё один заново отстроенный дом с довольно удачной имитацией конторы комбината 30-х годов и кабинетом Завенягина. Соединяла две постройки кирпичная галерея, где была создана великолепная диорама «Северный город» заслуженного художника РСФСР Е.И. Дешалыта. Это произведение ранее с успехом экспонировалось в США, Японии, Италии, Болгарии и на Кубе. В стене этой галереи поместили урны с прахом супругов Урванцевых, как завещал сам Николай Николаевич.
«Мемориал строился «народным методом» — это когда предприятие строит, а затраты «прячет» в другие статьи расходов. Не при мне было, деталей не знаю», — вспоминала директор Музея истории освоения и развития Норильского промышленного района Лилия Григорьевна Печерская.
Так город обрёл одну из своих главных реликвий, однако радовала норильчан эта композиция недолго.
В организационной суматохе про вечную мерзлоту и техническое подполье забыли, потому уже к 1990 году грунты в основании «поплыли». Дом Завенягина провалился, а урванцевский домик устоял, но стал опасен. Поговаривали в народе, что именно тяжёлая стена стала причиной разрушений, ведь стояли же постройки до этого годами. Однако официально признали: «растепление грунта основания вызвало деформацию несущих и ограждающих конструкций». Специалисты сетовали, что при строительстве мемориала, ещё в 1985 году, не сделали отводную трубу в общий сток. С наступлением морозов, чтобы не замёрзли трубы, воду сливали под здание, и первые признаки деформации обнаружились уже через 9 месяцев после открытия. Выяснилось, что комплекс был сдан без акта приёмки госкомиссией и представления исполнительной документации. Предпринятые в 1986-1989 годах меры не изменили положения. Латали стены, мерзлотники пытались заморозить то, что было основанием под здание, но в 1990-м разрушения стали необратимыми: провалился пол, провис потолок, стены покрылись множеством глубоких трещин, сломались коробки дверей, здание покосилось, пострадали экспонаты, диорама. Все выставки покинули мемориальный комплекс, а постройки были заброшены, многие экспонаты и детали интерьера разворовали.
В 1991-м урны с прахом Урванцевых хранились в музее.
Переломным в судьбе первого домика Норильска стал 1992 год. За всю историю существования с ним не произошло такого количества невероятных событий, как в этот период. Кроме того, несчастное строение стало разменной монетой в городской политической борьбе.
Всё началось 5 июня 1992 года, когда состоялась встреча Лилии Григорьевны Печерской, директора музея и председателя общества «Мемориал», с главным инженером комбината коммунальных предприятий ПО «Норильскбыт» Борисом Петровичем Вьюковым. Городская газета сообщала: «Именно им на месте, не дожидаясь решения высоких инстанций, следовало определить, что делать с одной из главных достопримечательностей нашего города. Построенный в 1921 году руками первооткрывателя Норильска, дом сегодня являет печальное зрелище. Войти в него удалось через просевшее вместе со стенами и варварски выломанное кем-то окно. Этим же путём, очевидно, кто-то вытащил из домика всё, что оставалось здесь на зиму — столики, табуретки, светильник, даже печурки, которые перед тем пытались разжечь, чудом не спалив всё строение…»
Собравшиеся на Нулевом пикете решили изрядно изношенный домик никуда не перемещать, а начать восстановительные работы на месте: отремонтировать окна, двери, отопление, освещение, оборудовать дом сигнализацией, обустроить территорию и здесь же поместить урны с прахом Урванцевых. Работы начали незамедлительно, не дожидаясь официального решения, которое было принято только 15 июля. Однако, пока велись ремонтные работы, политические силы города раскололи общественность на два лагеря. Одни поддерживали реконструкцию и восстановление мемориала на историческом месте, другие обоснованно выступали за перенос первого домика в город, ближе к музею, чтобы не допустить повторения «фактов вандализма и утраты экспозиции». Основным аргументом противников реконструкции на месте была дороговизна работ по восстановлению основания и фундаментов, в то время как противники переноса сокрушались по поводу утери исторической целостности объекта. К концу лета дебаты в печати достигли крайней степени напряжённости. Неотвратимо приближалась юбилейная дата — столетие со дня рождения Н.Н. Урванцева, а выполненные работы по реконструкции никого не устраивали. «Вставить окна и двери оказалось делом невероятной сложности, — с издёвкой писала газета. — Три месяца Комбинат коммунальных предприятий силами двух полупьяных плотников реконструировал памятник. Обычно они «забывали» прихватить инструмент, оббить штапиком рамы внутри и снаружи тоже «забыли», как и вставить стёкла в кухонном окне…»
Несмотря на то, что в реконструкции принимали участие многие организации, часть из которых добросовестно выполнила поставленные задачи (сигнализация, электричество), к первому снегу общий вид мемориала был ниже всякой критики. Даже рекомендации «Норильскпроекта» по установке домика на бетонную подушку, чтобы не повторить разрушения объекта из-за растаявшей мерзлоты, выполнены не были.
«…Племянница Урванцева Г.Ф. Журкина прислала в музей письмо, полное горестного недоумения. В своё время родственники уступили честь захоронить дорогой прах городу Норильску. И что из этого вышло?..
…Жлобы-норильчане» — грубоватая, но по-моему очень уместная в данном случае характеристика…
…Город будет наказан за то, что так обошёлся с прахом Урванцевых», — утверждает Марта Романовна Домникова, директор кинотеатра «60 лет Октября»…» — эти газетные строки как нельзя лучше отражают ситуацию, сложившуюся вокруг первого домика осенью 1992 года.
«К счастью, столетний юбилей перенести нельзя, поэтому есть уверенность, что первый домик будет восстановлен», — заметил тогда норильский историк Анатолий Львов.
В надежде кардинально решить проблему восстановления мемориала, 16 октября 1992 года первый домик без лишнего шума начали переносить в центр города. Новый адрес определили рядом с действующим тогда музеем, за кафе «Цыплята табака», которое в дальнейшем должно было уступить месту пантеону — целому комплексу памятных сооружений: «Убогий, закусочный пейзаж предполагается заменить художественно организованным, оригинально вписанным в окружающую среду». Сторонники переноса здания победили.
И тут же раздался хор возмущённых голосов от сторонников сохранения памятника на историческом месте. Особенно энергично против переноса выступала Альбина Петровна Кузина, одна из жительниц Старого города. В этот раз администрация уже никого не слушала и, наплевав на плюрализм мнений, довела работы до конца. Правда, пантеон так и не появился.
Несчастному строению на новом месте тоже не сразу смогли обеспечить сохранность: «Вечером и ночью объект не охраняется, уже трижды взламывали замок и крали инструменты. И домик, и экспонаты нужно охранять уже сейчас», — надрывалась газета.

Опубликовано в альманахе «Неизвестный Норильск, № 20, апрель 2014 г.

Материал на полосах:

Дайте оценку материалу:

Легенды превращаются в быль

Удача — вот что порой является определяющим в работе исследователя.

Станок Введенское в качестве основного пункта назначения для вторых «Легенд» был выбран не случайно. Во-первых, в прошлый заезд на станке удалось побывать всего сутки и за такой короткий срок участники экспедиции не успели обследовать район, сверить с существующей картой местоположение и наличие венцов — остатков старинных строений. Будучи охраняемым памятником истории и культуры регионального значения, на деле станок представляет собой техногенную помойку, оставшуюся после развала советского госпромхоза. Нам хотелось удостовериться самим и показать старшеклассникам — участникам экспедиции, что остатки старинных изб всё же не исчезли полностью с лица земли. Во-вторых, не отпускало желание обиходить два уцелевших надгробия, ибо запомнилось с последнего посещения, что столбики вокруг них сильно покосились, а цепь проржавела и выглядит довольно удручающе.
Введенское — известная точка на карте Затундры. Через него проходил зимний санный путь из Дудинки на Хатангу. О нём упоминалось ещё в ясачных мангазейских книгах, здесь бывал Харитон Лаптев, недалеко от него Александр Миддендорф пробурил скважину, изучая вечную мерзлоту, Николай Урванцев организовал здесь перевалочную базу во время Пясинской экспедиции 1922 года. Об этом знают многие, ибо многие читали и книги Урванцева, и городскую газету и другие открытые источники.
И про памятники Елене и Прокопию Поповым на Введенском тоже знает практически каждый, кто хотя бы раз побывал на Пясине или у кого есть знакомые рыбаки-промысловики. Известна и дата их смерти (гибели?) — всё это выбито на одном из надгробий — 1916 год. Но — неизвестно больше ничего. Даже в реестре Главного управления памятников истории и культуры (ещё Министерства культуры РСФСР) о надгробии Поповых сказано, что, по всей видимости, каменный памятник мог поставить только богатый человек — в память о тех, кто чем-то особо заслужил его расположение. Так долгое время считали и мы. Но сегодня, имея на руках сведения, которые удалось найти в процессе работы над экспедицией, мы вплотную приблизились к разгадке, кем были эти люди и кто мог поставить им каменные надгробия.
Как известно, клады ищут в архивах, поэтому, готовя теоритическую базу экспедиции, объединив всю имеющуюся у нас инофрмацию и собирая дополнительные сведения, мы отправились в Дудинку — искать сохранившиеся документы тех лет, например, метрические книги Дудинской Введенской церкви. До Октябрьской революции функции загса лежали на церковных служащих, именно они совершали все требы, касающиеся рождения новых членов общества, заключения браков и отпевания умерших. Недолгие поиски и умозаключения привели нас к начальнику управления записи актов гражданского состояния Ирине Михайловне Пановой. К огромному сожалению, в стенах современного дудинского загса обнаружилось только две метрических книги. Найти их Ирине Михайловне не составило большого труда, и она принесла их нам для изучения. И вот тут как раз пришло время говорить об удаче — иначе как назвать тот факт, что в книгах всего за два года — 1907-й и 1910-й — оказались сведения о людях, судьбой которых мы заинтересовались! С неимоверным восторгом и трепетом, который понятен тому, кто ищет и находит, мы, наконец, увидели запись в I части Метрической книги за 1910 год (1907-й уже тщательно просмотрен к этому времени!): 3 декабря 1909 года на станке Введенском (!) родилась дочь Варвара — у крестьянина Затундринского общества Прокопия Никандровича Попова и законной жены его Елены Никитичны! Слава богу, теперь мы знаем доподлинно отчества Прокопия и Елены! Дело в том, что в упомянутом описании Главного управления охраны памятников истории и культуры, на который была ссылка выше, высказано предположение, что похороненный на Введенском Попов был сыном лесного ненца Немке Попова, крещёного ещё в 1860-1861 году, судя по записи в аналогичной метрической книге, и наречённого Семёном. А в материалах похозяйственных карточек переписи 1926-1927 гг. по северу Красноярского края записаны дети Немки, среди которых значится Прокопий (Перимча) Семёнович Попов. Благодаря найденной нами записи, мы теперь можем утверждать, что Прокопий Попов, похороненный на станке Введенском, не был сыном Немке.
А был ли он ненцем? Скорее всего — нет. На такие размышления нас наталкивает, во-первых, упоминание Харитона Лаптева в его «Записках…» о том, что «…по сей реке (Пясине — ред.) с самой вершины живут русские промышленники… которые промышляют, как и протчие, песцов». Во-вторых, сама запись в Метрической книге определяет сословную принадлежность Поповых — крестьяне. Напомним, что крестьянами Затундринского общества назывались оседло живущие люди, в противовес кочующим тундровикам, которые в метрических книгах значились совсем иначе, например: «Карасинской управы самоедин…» или «Долгано-Тунгусской управы долган…»
Справедливости ради надо сказать, что затундринские крестьяне, имея в своей крови немалую долю крови кочующих родов, внешне иногда ничем не отличались от инородцев. Об этом свидетельствует и Урванцев в своей книге «Норильск»: «…вплоть до Октябрьской революции в официальных документах пясинское население именовалось «затундринскими крестьянами», считалось и сами считали себя русскими, хотя внешне ничем не отличались от коренного населения…» В данном контексте уместно будет привести описание этих же людей из книги М.Ф. Кривошапкина «Енисейский округ и его жизнь», изданной ещё в середине XIX века, которых автор называет коренными туруханцами:
«…Крепкий сложением, смуглый, стройный, мужественный, добрый, безвозмездно делящий с каждым последний кусок, верный в исполнении своего слова, хоть бы то стоило жизни, и простой без лукавства, тот, говорю, туруханец, с которого маточную слизь обмыли снеговой водицей, которого усыпляли воющие ветра, а будили неожиданно проносившиеся и стучавшие в окна пурги…»
Удачей оказалось и наличие в Таймырском краеведческом музее единственной Ведомости Дудинской Введенской церкви, но за (лучшего нельзя было и ожидать!) 1916-1917 гг. — списка жителей посёлков, находившихся на территории современных Дудинского и Усть-Енисейского районов. Пока главный хранитель музея Ирина Анатольевна Скатова выносила нам драгоценный список, мы, честно говоря, размечтались о том, что сходу в составе жителей станка Введенское найдём и Поповых — ведь они погребены были как раз в 1916 году. Но, увы, к моменту составления этого списка, Прокопий и Елена были уже в мире ином. И вот ещё одна удача! Если бы не запись в Метрической книге, находящейся в загсе, мы никогда не обратили бы внимания на Варвару, 8 (!) лет отроду, записанную среди племянников Филимона Лаптукова, живущих в дер. Введенское (так в списке 1916-1917 гг. поименован наш станок). Ведь воспреемником, т.е. крёстным отцом девочки, судя по записи в Метрической книге, был именно Лаптуков — Никита Алексеевич. Значит, это та самая Варвара, что родилась у Поповых в 1909 году!
Но почему нет в списках жителей Введенского самого Никиты Алексеевича? Не вместе ли с Поповыми он погиб?
Во всяком случае, теперь мы можем почти со 100-процентной уверенностью утверждать, что осиротевшая Варвара Попова была принята в семью Алексея Алексеевича Лаптукова (приписана она именно к его двору) и вместе с другими тремя ребятишками-племянниками (тоже дети Поповых?) стала Лаптуковой.
Кстати, этот же список помог восстановить правильное имя урванцевского помощника с Введенского, которого Николай Николаевич называл Филиппом Никитичем Лаптуковым, по прозвищу Лимка. В действительности, подходящий по возрасту из жителей Введенского в 1916-1917 годах Филипп (52 года) был Яковлевичем и по фамилии Щукин. А вот тот самый Филимон — как раз Лаптуков, 34 лет от роду. Вполне логично предположить, что именно о нём говорил Урванцев, ибо производное уменьшительное имя от Филимона, конечно же, Лимка, а посему это вовсе не прозвище. В 1929 году Филимон (Лимка) Лаптуков был ещё жив — о нём пишет в своём отчёте, вышедшем в свет в 1937 году, ихтиолог Н.А. Остроумов (именно в этом году состоялась одиночная экспедиция учёного). Он же упоминает о том, что в 1931-м Лаптуков был раскулачен, а строения на Введенском заняты под склады Таймырсоюза…
Лаптуковы, кстати, также оказались потомками русских поселенцев и кочевых родов. В статье П. Третьякова, опубликованной в 1869 году в «Записках Русского географического общества», посчастливилось найти свидетельство одного из Лаптуковых, который говорил, что прадед его казак Лаптуков находился на Ессейском озере для усмирения взбунтовавшихся тунгусов. После ездил с ясаками в Якутскую область, где и дослужил до отставки. По возвращении в Туруханский край перебрался на реку Пясину, где и основал себе жилище. «Ласковостью и гостеприимством он не только приобрёл себе дружбу окрестных самоедов, — написано в статье, — но даже вошёл с ними в родственные связи, женившись на 16-летней дочери одного из этих дикарей. Девушка оказалась умною, преданною и отличною хозяйкой. Впоследствии, когда она освоилась с русским языком и бытом, Лаптуков обвенчался с ней в с. Дудинке. В это время было ему 70 лет. От этой четы родилось 19 человек детей, из коих осталось живых 5 сыновей и столько же дочерей. Все девицы вышли замуж за пришлецов, прибывших с р. Енисея и поселившихся по рр. Дудыпте и Пясина…»
Впрочем, вернёмся к Поповым. Увы, в четырёх дворах станка Введенское образца 1916-1917 гг. среди 15 его жителей уже не значится ни одного представителя этой фамилии — только Лаптуковы (в церковных книгах их фамилия пишется то через «а», то через «о») и Щукины. Были ли среди оставшихся трёх детей, записанных вместе с Варварой при дворе Алексея Лаптукова как племянники Филимона (от 5 до 12 лет), отпрыски погибшей четы, пока неизвестно. Но уже то, что удалось узнать — далеко продвинуло нас в понимании жизни и быта одного отдельно взятого станка русской Затундры.
Когда же всё-таки были установлены надгробия? Кажущийся очевидным ответ — в 1916 году или около того — на поверку оказался не таким уж очевидным. Первое и самое главное сомнение внесли свидетельства Николая Урванцева, который, как было написано выше, не раз бывал на станке Введенском в 1922 году. По его описаниям, к тому времени станок был практически опустевшим (о причинах этого скажем чуть ниже), на двух кладбищах «уцелело на одном шесть, на другом восемь крестов». Не сказать о каменных надгробиях Николай Николаевич не мог. Значит, в 1922 году, спустя 6 лет со дня смерти Елены и Прокопия Поповых, их ещё не было. Что же касается запустения, наблюдаемого в тот период практически по всем станкам Пясины, Енисея да и всей Затундры, то это объясняется нарушением отлаженных веками схем жизнеобеспечения на Севере Красноярского края. С приходом новых времён после Октябрьской революции поставки продовольствия, необходимых товаров для жителей Затундры практически прекратились, закупки у них же промысловой добычи оказались временно никому не нужны. А жить оседло и выживать в тяжёлых северных условиях без элементарных вещей (спичек, патронов) и продуктов питания (муки, соли) практически невозможно. И люди стали уходить с родных мест, спасая себя и своих детей. Такое в истории Севера случалось не раз (первое запустение случилось после варварского уничтожения пушного зверя в XVII веке, когда у промысловиков физически закончился объект их зарабатывания средств к существованию). Но как только жизнь налаживалась, люди снова тянулись к богатствам Таймыра и снова заселяли всерьёз и надолго неприветливые места.
Подсказку, когда были установлены надгробия Поповых, может дать материал, из которого они отлиты. Безусловно, впереди специальные исследования, но сегодня, навскидку, мы можем предположить, что отлиты они были на норильском кирпично-бетонитовом заводе (КирБЗ) — очень уж похожи визуально вкрапления бетононаполнителя на продукцию первых производств. И если это так, то заказ мог произойти только после 1935 года — именно тогда заработал первый кирпичный завод на территории. К тому времени Варваре, например, должно было исполниться 26 лет…
Но, может быть, надгробия установлены были ещё позже. Косвенным признаком этого могут служить монетки, лежащие в углублениях обоих памятников. Говорить о том, что оставлять на могилах или других памятных местах дары для духов — это традиция кочевых племён, не совсем верно. Что касается кладбищ, так, например, у нганасан или эвенков вообще не принято приходить на место упокоения умерших родственников. Наоборот, они обходят их стороной. А вот русские промысловики, долганы — потомки русских, эвенков и якутов, — одиночные путешественники не преминут задобрить неведомых духов, будь даже трижды христианами. Даже мы, современные атеисты, попадая в дикий и суровый мир северной природы, нет-нет да и оставим на удачу в памятном месте или конфету, или глоток водки, или денежку. Таким своеобразным местом первобытного поклонения стали и надгробия Поповых. Но, насколько удалось рассмотреть монетки (брать с таких мест предметы категорически запрещено!), старше 60-х годов ни одной не нашлось…
Экспедиция закончилась, мы отремонтировали и покрасили ограду памятника чете Поповых, которая, надеемся, будет стоять ещё не одно десятилетие. Но не закончена работа над загадкой этой семьи. О всех новых находках и открытиях мы обязательно напишем на страницах нашего альманаха.
Имеет ли к ним отношение ещё одна примечательная находка, которую мы сделали в двух километрах от Введенского и которая находится сейчас в музее 41-й школы, это ещё тоже предстоит узнать. О самой же находке (вот, кстати, ещё одна удача экспедиции!), судя по всему, старинной деревянной конструкции, которой участники экспедиции дали кодовое название «ковчег» — мы расскажем в следующем номере «Неизвестного Норильска».

Опубликовано в альманахе «Неизвестный Норильск», № 21, ноябрь 2014 г.

Материал на полосах:

Дайте оценку материалу:

И это все о…

«Бедный, бедный Николай Николаевич!» — именно эта фраза всякий раз приходит на ум, как речь касается темы возведения памятника первооткрывателю и основателю нашего города…

Когда-то давно, почти сто лет назад, Урванцев сидел со своими коллегами-друзьями в построенном собственными руками уютном деревянном доме и мечтал: представляете, говорил он, пройдёт не много времени и здесь, на этом месте, будут стоять большие светлые и тёплые дома, люди будут сидеть в мягких кожаных креслах и над их головами будут светить красивые хрустальные люстры! Мечтая о будущем Норильска, эти люди сидели на выструганных из брёвен чурбанах в полутёмных, освещаемых керосинками, комнатушках домика под горами Рудная и Шмидтиха, а вокруг буйствовала зимняя норильская пурга… Может быть, кому-то из собеседников и не верилось в такие перспективы, но Николай Николаевич, по его собственному признанию, не сомневался нисколько. Впрочем, по-другому и нельзя — если не верить в успех того, что делаешь.
Но это было чуть позже. А несколькими годами ранее два молодых человека — Александр Сотников и Николай Урванцев — пришли к норильским горам в ту самую первую совместную, и как выяснилось после, трагическую экспедицию. Оказавшись здесь на сломе времён, они вовсе и не думали о политическом строе, о правильности линии большевистской партии или реакционности белого движения, тем более что через несколько десятков лет потомки вновь переоценят исторические события. И уже Октябрьская революция станет всё чаще называться большевистской смутой. Но тогда именно тот факт, что экспедиция организовывалась колчаковским правительством, стоил одному жизни, а другому долгих лет лагерей и преследований.
Начиная серию публикаций в норильских средствах массовой информации о необходимости увековечивания памяти начала нашего города, мы высказывали мысль о том, что неплохо бы было сделать памятник двойным — запечатлеть и Сотникова, и Урванцева как символы белой и красной России, вернее, одного как символа ушедшей в небытие великой Российской империи, а другого — не менее великого Советского Союза. Как свидетельство того, что промышленное освоение нашей территории пришлось на трагическую эпоху слома времён… Но, оказалось, что не все готовы принять такой тандем — для кого-то Сотников всё ещё остаётся белогвардейцем, душегубом и мироедом… Тогда начали звучать предложения, что, мол, необходимо поставить памятник Николаю Николаевичу и Елизавете Ивановне, его верной жене, потом — Урванцеву и Завенягину… Не трудно заметить, что в каждом варианте звучала одна константа — Николай Николаевич Урванцев. Эту мысль мы и высказали на градостроительном совете, куда нас, Норильское отделение Союза журналистов России, пригласили озвучить свои соображения по увековечиванию памяти основателю города. Соображения были приняты, и градостроительный совет 25 октября 2012 года решил — памятнику быть! Но — денег в бюджете нет, а к «Норильскому никелю» не очень удобно обращаться при каждом случае (именно в таком контексте это прозвучало), поэтому отделу по связям с общественностью и СМИ решением градостроительного совета было рекомендовано разместить информацию о сборе средств на народный памятник. И в этот момент началась другая, не менее драматическая история.
Народ — понятие растяжимое и аморфное. Народ — это кто? Раньше, в советские времена, было более менее понятно: коммунистическая партия — законный представитель и выразитель чаяний народа. А нынче — кто? В стране — многопартийность. Каждая партия выражает чаяния только части, а не всего народа. Администрация города? Нас уверили — нет, это только работа, такая же, как и любая другая. Городской совет депутатов? Но там тоже многопартийность и вообще это законодательный орган… В случае с памятником основателю города выяснилось, что народом вполне может быть Норильское отделение Союза журналистов России и что инициатива — наказуема. Роман Борисович Сотников, собирая в декабре 2012 года первую встречу в стенах администрации Норильска по поводу размещения информации о сборе средств, поинтересовался у нас: «Ну, и на какой счёт вы будете собирать деньги?» Оказалось, по словам Романа Борисовича, что администрация может помочь народу только с организационной точки зрения — дать возможность осветить проблему в СМИ, собрать представителей рекламных агентств, чтобы народ попросил у них содействие в широкой огласке акции, посодействовать в правовых моментах, касающихся установки памятника и т.д. А уж всю работу по этой затее, раз народ хочет, он должен делать сам…
Ну, сам, так сам… Мы обратились к Виктору Петровичу Коновалову — организатору и держателю Благотворительного фонда «Территория добра» — с просьбой стать аккумулятором для сбора денег на памятник основателю города. Виктор Петрович, будучи, естественно, тоже частью народа, любезно согласился, и — акция началась в конце января 2013 года. Предполагалось, что если даже треть населения Норильска скинется по 100 рублей — уже будет больше шести миллионов. Но… Народ безмолвствовал.
Вернее, нет, совсем наоборот, народ начал высказывать вполне объективные замечания. Два из них, безусловно, имеют веские резоны. Один — на что собирать деньги, если неизвестны ни итоговая сумма, ни вид будущего памятника. Второй — почему памятник основателю города должен быть народным? Николай Николаевич — ведь это не народный герой, а официальный первооткрыватель медно-никелевого месторождения, благодаря которому живёт ныне и здравствует лидер мировой металлургии «Норильский никель»?
В результате, перед очередным градостроительным советом в начале 2014 года, на котором Норильское отделение Союза журналистов России должно было инициировать (по решению предыдущего градсовета) повторное рассмотрение вопроса, было собрано чуть больше 600 тысяч рублей. Надо отдать должное работникам администрации города, которые, вне работы, тоже являются народом. Именно в частном порядке представители власти нашего города внесли в Фонд почти половину тех средств. Были и отдельные жители, которые разово вносили и 15, и 20 тысяч рублей. Среди них, например, Игорь Петлин, или Дмитрий Мурзин, кстати, вовсе не норильчанин, но путешественник, хорошо знающий нашу территорию. На долю остальных (если иметь в виду озвученную треть населения) пришлось меньше рубля с человека…
Ответы на вопросы по стоимости проекта так или иначе были. Управление архитектуры города и, в частности, Ирина Альфридовна Соболева, которые и по долгу службы, и по зову сердца делают нашу городскую среду красивой и запоминающейся, не похожей на другие, стали отправлять запросы в различные художественные мастерские страны — благо есть наработанный опыт и все достойные мастера России так или иначе работали со специалистами управления. Начали поступать первые предложения и цены. И оказалось, что создать памятник, да ещё силами заслуженных деятелей искусств — дело не дешёвое. Например, специалисты из Екатеринбургского художественного фонда озвучили цифру в более чем шесть миллионов рублей с изготовлением памятника, доставкой и благоустройством территории. А признанный мастер России Александр Рукавишников запросил пять миллионов только за изготовление. Что касается эскизов, то на очередном собрании — ещё в январе 2013 года — выяснилось, что просто так показывать их народу возможности нет, ибо могут нарушиться авторские права. Но для организации конкурса тоже нужны средства, а их, понятно, не было, поэтому и решили на последнем совещании в администрации подождать результатов сбора средств, завершение которого определили на конец декабря 2013 года.
Внимательно отслеживая всем Союзом журналистов темп сбора средств, уже к концу лета мы поняли, что ни о каком из предложенных памятников, а тем более о памятнике работы Рукавишникова не может быть и речи. И тогда пришла мысль — а не обратиться ли через интернет-сообщество к молодым, но неизвестным скульпторам с просьбой согласиться за не очень большие для этой сферы деятельности деньги поставить народный памятник основателю города Норильска? На зов откликнулось Региональное отделение Союза художников России во главе с Сергеем Евгеньевичем Ануфриевым. Именно он предложил подойти к вопросу профессионально и организовать конкурс эскизов для памятника Урванцева. Союз художников помог нам и правильно составить положение о конкурсе, и определить его реальные сроки. А представитель интернет-сообщества Андрей Озорнин помог запустить конкурс на сайте «Йополис» — поистине получилась народная акция: без всяких средств навалились всем миром и — дело пошло.
15 ноября 2013 года приём заявок на конкурс закончился, и у норильчан появилась возможность не только увидеть эскизы памятнику Урванцева, но и проголосовать за понравившийся вариант на сайтах газет «Заполярная правда», «Заполярный вестник», а также на сайте «Йополис». И как бы ни закончилось голосование, какое бы решение не приняло жюри конкурса (туда вошли, кроме шести членов от Союза журналистов и Союза художников России, ещё и представитель власти — депутат горсовета Леонид Антонович Соломаха), участникам этого конкурса мы благодарны безмерно. Потому что участвовать в конкурсе, где наградой (что прописано в Положении) является лишь гарантия того, что Норильское отделение Союза журналистов России представит победителей на градостроительном совете — для этого надо иметь большое мужество, решимость и веру в себя. Пока мы не знаем имён участников конкурса — так лучше для объективности оценки. Мы даже не знаем, насколько они маститы и заслуженны — может быть, среди них есть не только молодые и неизвестные… Но, в любом случае, какое бы решение не принял градостроительный совет, мы обязательно озвучим позже имена всех участников со словами искренней благодарности от жителей города Норильска за участие в этом конкурсе…
Как уже было сказано, в начале 2014 года состоялся градостроительный совет, на котором нами была повторно озвучена инициатива и рассказано практически всё, о чём написано выше. К тому времени окончательного решения жюри по эскизам не было, в лидерах оказались два — под N№2 и N№3. Но, в качестве бонуса, появился и ещё один, вернее два проекта от одного маститого красноярского скульптора. Их представило управление архитектуры и градостроительства. Как быть с этим?
Видя такой неутихающий интерес к проблеме установки памятника первооткрывателю города, градостроительный совет принял мудрое и взвешенное решение — рекомендовать Благотворительному фонду продолжить сбор средств, необходимых для установки народного памятника Н.Н. Урванцеву, а также об экспонировании эскизных проектов в местах сбора средств и при организации благотворительных мероприятий. На просьбу (а практически это была мольба) Союза журналистов избавиться в этой акции от аморфного понятия «народный» и назначить ответственного представителя власти, имеющего определённый административный ресурс и возможность решать организационные задачи, градостроительный совет также откликнулся и назначил Л.А. Соломаху, председателя постоянной комиссии Норильского городского Совета депутатов по законности и местному самоуправлению: «…ответственным лицом за реализацию проекта вплоть до установки…» — так сказано в протоколе заседания от 17 января 2014 года. Пожалуй, именно это решение вселило в нас уверенность, что дело всё-таки будет доведено до конца.
К слову, за прошедший небольшой период — до момента выхода этого номера альманаха в свет — Леонид Антонович организовал два благотворительных концерта Творческого объединения «Планёрка», средства от которых в размере порядка 260 тысяч рублей уже пошли в копилку памятника…
Что же касается вопросов, задаваемых народом по поводу «Норильского никеля», мне лично кажется, что это совсем не тот случай, когда «неудобно каждый раз обращаться к ним за помощью». Поэтому мы написали ещё в начале 2013 года письменное обращение от имени Союза журналистов России на имя гендиректора Заполярного филиала с просьбой внести посильную лепту в создание памятника первооткрывателю Норильского месторождения. Ответа пока мы не получили, но уверенность, что «Норильский никель» не сможет оказаться в стороне от этой акции — присутствует.
В заключении хотелось бы сказать, что попытка установить памятник основателю нашего города — отнюдь не первая. В 90-х годах прошлого века тема бурно обсуждалась в местных СМИ, высказывались разные доводы «за» и «против» — как экономические, так и политические. История заглохла, памятник так и не поставили. Но тогда были «лихие 90-е». А сейчас что может помешать городу отдать должное человеку, благодаря которому вместо старого русского станка Норильский на карте появился современный промышленный гигант?
Бедный, бедный Николай Николаевич…

Опубликовано в альманахе «Неизвестный Норильск», № 20, апрель 2014 г.

Материал на полосах:

Дайте оценку материалу: