Мой отец – Владимир Беринг. Откровения дочери «врага народа»
Мне все-таки кажется, что надо тебе попробовать токарное дело. Если бы ты смогла поработать некоторое время ученицей, у тебя много практического подхода к работе и ты вполне можешь изучить подобного рода дело. Такая работа мне представляется лучше конторской. Вот мои мысли. На работе ты, конечно, будешь активной и сознательной ударницей. Осмотрись внимательно, разберись в обстановке и людях. Вот мои советы тебе, моя родная. Относительно оставления Мариночки и выезда сюда, мне кажется это трудновыполнимо. Подождем еще, потом подумаем на эту тему. Ехать тебе в незнакомый город с Мариночкой, все это принесет огорчения особенно зимой. Все равно приезжать и видеться удастся только во время отпуска на работе, а это будет редко. Лучше сейчас жить в Ташкенте… Ничего ужасного нет и падать духом никак не следует. Верно, дорогая моя? Я послал тебе специальную открытку с поздравлением, послал заблаговременно… Целую тебя крепко, привет всем родным. Твой Владимир Беринг».
В ташкентском житье-бытье было так мало радостей, что самыми счастливыми были дни, когда приходили письма от отца. «Мы с мамой смеялись и плакали над его письмами, — годы спустя вспоминала Марина Владимировна, — потом начинали собирать ему посылку с яблоками и сухофруктами. Чтобы яблоки не портились в дороге, каждое яблочко мама окунала в растопленный парафин, заворачивала в бумагу и аккуратно укладывала в ящик. Папа писал, что яблоки доходили, порченных не было. Но больше всего я любила писать папе письма. Конечно, писать, громко сказано: мама клала мне в руку карандаш, зажимала ее в своей ладони и мы писали. Я время от времени подергивала руку, чтобы получалась какая-нибудь закорючка. Мама сердилась, а я спрашивала: что я там написала?
Мне папа тоже отвечал, рассказывал о погоде, о северном сиянии».
«… Что же сообщить тебе про здешний климат? К морозам мы так привыкли, что градусов 15 (мороза) считается: «сегодня очень тепло – почти лето». И, действительно, кажется, что на воздухе жарко. Занятно бывает, когда гудит пурга (так было последние три дня), ветер до 30-35 метров в секунду, пурга завывает, ветер сшибает с ног… Я расскажу, что такое северное сияние, а ты прочитай Мариночке. Дорогая моя дочурка, посмотри сначала на радугу, видела ли ты ее? Северное сияние – это много, много радуг на небе, они такие же разноцветные. Только они все время меняются по ширине, делаются то уже, то покрывают сразу полнеба, края у них неровные, с зубчиками. Вот когда много таких радуг бегает по небу – это северное сияние. Целую тебя, дочурка. Крепко люби мамочку. Пиши мне регулярно, Стеллочка. Хотя и с опозданием, письма дойдут. Будьте бодры и здоровы. Никаких уныний. Все имеет конец. Твой Владимир Беринг» (письмо к жене, С.И. Беринг).
От «сорокопятки» до безвестности
Нашелся человек, который помог Сайме Беринг устроиться в ирригационный институт препаратором – она должна была отмывать посуду от химикатов и убирать в лаборатории. Сайма работала и училась в вечерней школе, надеялась получить аттестат о среднем образовании и учиться дальше. Она училась жить заново и должна была рассчитывать только на собственные силы. Со временем ее перевели на должность лаборанта кафедры химии, потом – на должность старшего лаборанта. Скромное повышение в должности давало небольшую, но необходимую прибавку к зарплате. Да и просто работать было интересно. Кроме того, Сайма не чуралась общественных нагрузок, одно из любимых занятий – инструкторская деятельность в Осоавиахиме (общественно-политическая оборонная организация, предшественник ДОСААФ – прим. автора). Со временем им с дочерью дали квартиру – крохотную комнатку размером в шесть квадратных метров, но как они были счастливы, ведь это было их собственное жилье!
Письма от отца приходили все реже, а потом их и вовсе не стало. «31 декабря 1937 года мы собрались в доме моей двоюродной бабушки (папиной тети), — вспоминает Марина Владимировна. — Там наряжали елку, было очень весело. Уже темнело, как вдруг почтальон принес маме письмо. Мама вскрыла конверт и заплакала. Это было письмо не от папы — назад вернулось наше письмо к отцу с надписью на конверте: «Адресат освободился. Выехал на магистраль и подпись: Полканов». Кто-то из родных сказал маме: «Что же ты плачешь? Володя едет домой, его освободили». Я до сих пор помню тот день — день радости, надежд, смеха и слез. Это был канун 1938 года с живым, как мы думали, отцом. Потом потянулись недели ожидания, слезы радости сменились слезами отчаяния…
