Мой отец – Владимир Беринг. Откровения дочери «врага народа»

Но в Ленинграде тоже не дали жить. Через какое-то время после приезда участковый предупредил маму, что нам нужно срочно покинуть город, так как ее со дня на день арестуют, а меня отдадут в детский дом. Мы спешно собрались и уехали в Ташкент, к родственникам отца. И вот мы в Ташкенте. Мама без профессии и средств к существованию с маленьким ребенком на руках. Радости от нашего приезда ни у кого из родственников нет, все боятся за себя и свои семьи. Такое было время. Начался поиск работы. В садик меня не берут, денег нет, живем на птичьих правах у сестры отца.

В архиве хранится соглашение, заключенное в апреле 1935 года между Саймой Иоганновной и родственниками мужа, о том, что последние предоставляют ей полкухни для проживания. Однако Сайма Иоганновна обязана освободить помещение по первому требованию без обязательств со стороны хозяев подыскать ей квартиру.

Папина тетка уступила нам эту летнюю кухню, вспоминает Марина Беринг, до нас в ней держали кур, мама ее оборудовала под жилище и мы там стали жить. В кухне-сарайчике было маленькое оконце и большая русская печь, на которой спал дядя отца, спившийся и опустившийся человек. Когда-то он был талантливым скрипачом и способным юристом, но страдал запоями. Но для меня он стал другом на всю жизнь, не смотря на то, что по его вине мы едва не погибли. А случилось так: вернувшись поздно ночью, он закрыл вьюшку печки, а там еще оставался жар и мы едва не угорели насмерть.

Мама проснулась от того, что от угарного газа ее начало рвать, она схватила меня и выскочила во двор, а дальше нас спасал доктор Евдокимов, живший в соседнем дворе. После этого мама перегородила кухню так, что вьюшка оказалась на нашей половине. Родне это не понравилась и они потребовали, чтобы мама убрала перегородку или сама убиралась вон, но вмешался начальник ЖЭКа и не позволил нас выгнать, сказал: если жилплощадь освободится, вместо нас вселят других людей.

***

«Пиши мне почаще, примерно три раза в месяц, ведь у тебя нет настроений забыть о моем существовании?? Ты как была так и осталась единственным дорогим для меня и любимым человеком. Другого не было, нет и не будет… Целую крепко тебя и Мариночку. Будьте бодры и здоровы». Это коротенькое письмецо-весточка принадлежит Владимиру Берингу, обвиненному «органами» во вредительской деятельности и расстрелянному в дудинском лагере. Нам он интересен не только как главный конструктор оружейного завода, под руководством которого была произведена противотанковая пушка, положившая начало массовому семейству так называемых «сорокапяток», модернизированная модель которой составляла основу противотанковой артиллерии нашей армии на всем протяжении Великой Отечественной войны. Интересен он не только как человек трагической судьбы, но и как потомок того самого Витуса Беринга, который руководил Великой Северной экспедицией – о ней мы рассказывали в предыдущих выпусках газеты.

Стеллочка, родная моя…

Все письма Владимира Беринга из неволи пронизаны любовью и нежностью к жене и дочери, самым близким для него людям. И хотя он в каждом письме шлет приветы родственникам – дядьям, теткам, сестрам, но это скорее как обязательный ритуал в завершении основного общения с женой. Не смея упрекать родственников в плохом, а порой, откровенно оскорбительном отношении к его жене, Владимир Беринг дает ей самой понять, чтобы как-то приноравливалась к условиям жизни. Кто не знает истинных причин появления этих строк-напутствий, может показаться, что муж читает жене нотации, но как он — зависимый, лишенный свободы и всяких человеческих прав – мог реагировать на жалобы жены? Он знал, конечно, что родственники притесняют жену и в ее отсутствие бесцеремонно вскрывают письма от него. Все, что он мог – это еще и еще повторять о своей любви. В его письмах — любовь, жалость, нежность, напутствие, поддержка, ободрение – всего понемногу, хотя казалось бы, какое ободрение мог дать человек, лишенный свободы, возможности видеть и касаться любимых лиц.