Культура и повседневность
Не без тайного сожаления перехожу от этой красивой сказки к современному состоянию дел. Сегодня в нашем городе насчитываются сотни аптек, но большая их часть оправдывают своё название лишь ассортиментом (здесь действительно торгуют не пивом или колбасой, а лекарствами). При этом отношение значительной части населения к лекарствам носит какой-то механистический характер: нажал на кнопку (принял таблетку) и сработало – голова не болит. Между тем, любая боль, как и температура, есть лишь сигнал о том, что в организме что-то не в порядке, и только врач может определить природу этого непорядка, потому выражение «сбить температуру», с врачебной точки зрения, совершенно бессмысленно. Медицинская неграмотность населения проявляется и в странном смешении функций аптекаря и врача: то, о чем следует рассказывать в поликлинике или больнице, рассказывается фармацевту. Да вы и сами это не раз наблюдали: «Ох, дочка, и тут болит, и тут болит, и голова кружится, а таблетки «ххх» не помогают. Может, попробовать «zzz»? Тут бы молодой аптекарше отправить болезную бабушку к врачу. Или хотя бы вспомнить саркастический вопрос Жванецкого: «Лекарства будем брать какие есть или те, которые лечат, и какая между ними разница?» Но чаще всего дело кончается тем, что «дочка» , прекрасно понимая, что «те, которые лечат», бабушке не по карману, отпускает ей таблетки «zzz».
Я до сих пор не задавал самого страшного вопроса: сколько в городе аптек? Сколько новых открылось за последние 20 лет? И нужно ли их столько? Существует ли какая-то научно обоснованная норма – типа количество аптек на тысячу населения? Наверняка существует, только этого никто не знает. А пока – личный опыт, основанный на эксперименте: однажды на карте Красноярска я очертил круг с радиусом в 500 метров вокруг своего дома (рядом с «Квантом») и посчитал, сколько аптек оказалось в пределах этого круга. Более тридцати. Самый гротескный пример – новая аптека на углу улиц Ленина и Декабристов, она открылась в 50 шагах от старой. Мои попытки выяснить, кому и зачем это нужно, всякий раз натыкались на многозначительные фразы типа «это бизнес», словно бизнес не для людей, а для самого себя. Потом, когда выяснилось, что аптечный бизнес – сфера интересов разных людей и структур, я понял, что разбираться с этим можно до конца жизни и так ничего и не понять. Особенно культурологу.
Итак, мы выяснили, чем аптека, по крайней мере, у нас никогда не станет (молодежным клубом, как в довоенной Америке). Чем она может стать (и местами уже становится) – Храмом Здоровья: в ближайшей к моему дому аптеке устраиваются беседы о диабете и гипертонии с замерами давления и сахара в крови, выставки тонометров и распространение санпросветовских мериалов, постоянные клиенты получают дисконтные карты – да мало ли чего можно придумать вокруг такой вечно актуальной темы, как здоровый образ жизни. Чем она не должна быть ни в коем случае – любительским суррогатом поликлиники и больницы с идиотскими диагнозами и рецептами – «от головы», «от живота» и т. п. И чем она реально становится – «аптечным супермаркетом», местом продажи лекарств и медицинских товаров со всеми вытекающими из этого бизнес-интересами (не буду касаться широко обсуждаемой сейчас темы полукоррупционных соглашений между фармацевтическими корпорациями и практикующими врачами, так как знаю о них не больше вашего).
Интересно, что петербургские аптеки, одну из которых упоминал Александр Блок («Ночь, улица, фонарь, аптека…»), в его время держали исключительно выходцы из Германии. И это неудивительно: в поговорку вошли немецкая точность и пунктуальность, без которых нет фармацевтики. Даже яды в одном случае убивают, а в другом исцеляют – всё зависит от точности дозировки. Непостижимые японцы на этом даже играют: вкуснейшая рыба фугу при малейшей неточности приготовления становится смертельно ядовитой – в Японии это знают, но всё равно фугу едят, а повар в этой ситуации просто вынужден стать искусным фармацевтом. О том, что будет, если мода на фугу дойдет до России (мода на суши ведь дошла), мне даже думать страшно. О русской пунктуальности хорошо сказал философ Василий Розанов: «Там, где немец капнет, русский плеснёт». А конкретный (хотя и сказочный) пример русской искусности явлен в истории про Левшу, который в одноименном рассказе Лескова блоху подковал. Правда, не все обратили внимание, что после этой операции Блоха перестала прыгать и танцевать. Как-то это очень по-русски: самое трудное, почти невозможное, сделать первыми и лучше всех, а прозаическими «мелочами» пренебречь, положась на авось. Из-за этого авось у нас падают спутники, тонут подлодки, взрываются реакторы…
Надо было капнуть, а мы плеснули.
В ЗДОРОВОМ ТЕЛЕ…
Не правда ли, услужливая память предлагает вам вроде бы общеизвестное продолжение: «…здоровый дух». К сожалению, память эта не простирается до первоисточника, где сказано нечто совершенно иное. Обратимся к 10-й сатире римского поэта Ювенала: Orandum est, tit sit mens sana in corpore sano («Надо молить богов, чтоб дух здоровый был в теле здоровом»). Предполагают, что в основе этой строчки Ювенала лежит известная в Древнем Риме поговорка: «В здоровом теле здоровый дух — редкое явление». Фраза Ювенала стала популярной после того, как ее повторили английский философ Джон Локк (1632—1704) и французский писатель-просветитель Жан Жак Руссо (1712—1778). Все эти авторы исходили из того, что наличие здорового тела отнюдь не гарантирует наличие здорового духа. Напротив, они говорили о том, что должно стремиться к этой гармонии, поскольку она в реальности встречается крайне редко. Таким образом, традиционное понимание этого крылатого выражения является полной противоположностью изначально вкладывавшегося в него смысла.
В самом деле, что за невидаль для античности – здоровое тело?! Культ физического совершенства, пронизывавший все сферы жизни, нашедший отражение в искусстве, в Олимпийских играх, наконец, — он не был для древних проблемой. Да и бессмертные, вошедшие в историю подвиги совершались не столько силой мышц, сколько силой духа – те же 300 спартанцев, конечно, были отнюдь не изнеженными слабаками, но и их враги тоже были не мальчиками. Однако, легендой стали именно сильные духом спартанцы.
Рискну даже обобщить: сильный дух всегда предпочтительнее сильного тела. Школьное воспоминание: в пятом классе я подружился с неким Петей Пироженко. Кроме смешной фамилии, он отличался щуплым телосложением и очками, которые перед дракой всегда прятал в портфель. Но как он дрался!.. Не обращая внимания на численное и силовое превосходство нападавших, всегда бил первым, никогда, даже с расквашенным носом, не сдавался и не убегал. Смешно было слушать, как на последующих разборках в учительской трое здоровенных лбов жаловались завучу на то, как Петя их избивал. Надо ли говорить, что на пару с Пироженко я никого не боялся.
