Культура и повседневность
ЧЕСТЬ ИМЕЮ?
Как это часто бывает в русском языке, однокоренные слова «честь» и «честность» далеко не идентичны. Особенно это заметно при образовании производных форм: сразу ясно, что «нечестность» и «бесчестие» — вещи совершенно разные. Первое отчетливо ориентировано на мелкие бытовые проступки: соврал жене, проехался в трамвае без билета, стырил в супермаркете творожный сырок. Второе – дело куда более серьёзное.Сейчас весь мир обсуждает катастрофу круизного суперлайнера «Коста Конкордиа». В ходе расследования этого происшествия выяснилось, что последние пассажиры покинули тонущий корабль около 6 утра в субботу. А капитан – около полуночи (23.40) в пятницу. Уверен, что профессиональная карьера Франческо Скеттино (так зовут капитана) на этом закончена. И не потому, что он привлечен к уголовной ответственности. А потому, что он покрыл себя позором бесчестья. Веками вырабатывался флотский кодекс нравственности: «Капитан покидает тонущее судно последним». Нарушить этот кодекс – пожизненное бесчестье.
Кодекс чести существует во многих важнейших сферах человеческой деятельности. Его сила в том, что он не введен чьим-то приказом, а вызрел сам по себе, коллективным разумом (точнее, совестью) людского сообщества. Тут много запретов—вещей, которые нельзя делать ни при каких обстоятельствах. Враги, пришедшие с белым флагом для переговоров, безусловно, неприкосновенны. Нельзя убивать сдавшихся в плен врагов. Врач не имеет права отказать в помощи никому – и здесь не имеют значения ни расовая, ни религиозная принадлежность. В пьесе Эдварда Олби «Смерть Бесси Смит» рассказана история о том, как величайшая негритянская певица блюза после автомобильной аварии умерла от кровопотери из-за того, что её отказались принять в больницу для белых, и это сыграло едва ли не решающую роль в победе над расизмом.
Интересно, что самые злостные нарушители неписанных правил всё же стыдятся своего поведения: не оттого ли советское руководство столько десятилетий упорно скрывало правду о Катыни (расстрел 20 000 польских военнопленных – тяжкое бесчестье режима). При этом остаются в тени куда более серьёзные прегрешения режима, допущенные в ходе Гражданской войны в
России: в ноябре 1920 года Красная армия взяла Крым и «недобитым» врангелевцам была обещана амнистия. Троцкий, Калинин, Каменев и Брусилов подписали «Воззвание», гарантировавшее сдавшимся в плен жизнь. 54.696 белогвардейцев поверили этим обещаниям, озвученным в специальном радиообращении Михаилом Васильевичем Фрунзе, красным командиром с безупречной репутацией. Но это не понравилось Ленину, который приказал всех пленных расстрелять. О том, что чувствовал действительно достойный человек М. В. Фрунзе после исполнения этого людоедского приказа, можно только догадываться.
Не следует думать, будто неписанные кодексы проявляют себя только в экстремальных условиях – войны, катастрофы или вообще «жизни — смерти». Именно формула «Лучше смерть, чем бесчестье» заставляла русских инженеров становиться под мостом в момент первого прохождения поезда по только что построенному под их руководством мосту. Уверен, что даже в наши дни повсеместно пропагандируемая корпоративная солидарность (под лозунгом «честь фирмы») берет свое начало в знаменитом «братстве ремесленников», зародившемся ещё в Средневековье, когда на тех или иных изделиях стало проставляться «личное клеймо». Тогда же, видимо, появилось и поначалу имевшее исключительно военное происхождение понятие «честь мундира». Жаль только, что со временем оно стало синонимом корпоративного упрямства, отказывающегося признавать очевидные «проколы» и безобразия под предлогом сохранения авторитета ведомства.
Одному из лучших произведений русской классической литературы – повести «Капитанская дочка» — предпослан эпиграф: «Береги честь смолоду». А интересно, насколько «смолоду»? Ответ на этот нелегкий вопрос я нашёл в детском рассказике Алексея Пантелеева «Честное слово». Напомню тем, кто не читал (или забыл): герой гуляет по осеннему парку, уже темнеет, накрапывает дождик и вдруг его внимание привлекает тихий детский плач. Подходит и видит мальчика лет семи. «Ты что тут делаешь?» Выясняется, что мальчик – «часовой, охраняющий важный объект» (дети играли в войну), и он дал честное слово не уходить с поста без приказа командира. «Командир», видимо, забыл о своём часовом, но для того это не повод нарушать «честное слово». Он проголодался, ему холодно, страшно, но честное слово сильнее. К чести взрослого персонажа, он быстро понял, насколько это серьёзно, и нашёл на улице майора, который столь же быстро включился в игру: как командир действующей армии освободил «часового» от исполнения приказа.
Рассказ написан в 1941 году и мне никак не удается «отвязать» этого храброго и верного слову мальчика от целого поколения его старших товарищей, со школьной скамьи шагнувших в самое пекло страшнейшей в истории человечества войны. Те из них, кто выжил, могут с полным правом сказать сегодня традиционное армейское: «Честь имею!»
ПРИГЛАШЕНИЕ К ПУТЕШЕСТВИЮ
Когда я пытаюсь рассказать своим студентам, как происходило оформление поездки советского человека за границу, мне, как правило, не верят, и я очень радуюсь этому неверию: оно лишний раз доказывает вздорную противоестественность этого, слава богу, канувшего в Лету «порядка» (кстати, абсолютно самодеятельного, то есть ни в каких официальных документах, вроде Конституции СССР, не прописанного). Итак, для выезда за границу существовало всего три повода: служебная командировка, туризм (обязательно коллективный, то есть в составе тургруппы) и наконец «по вызову» — от родственников, друзей-однополчан и т. д. Кроме того для будущего путешественника весь мир делился на две части: социалистические страны и капиталистические страны. И в таком делении был далеко идущий смысл: считалось, что свиданию с капиталистическим «Адом» должно предшествовать социалистическое «Чистилище» (съездил, положим, в Болгарию, тогда уж можно обсуждать твои перспективы на Италию или, не дай Бог, на США). И уж вовсе сюрреалистичными кажутся моим юным собеседникам кажутся рассказы о том, через что надо было пройти будущему туристу (характеристика с места работы, завершающаяся сакраментальным «морально устойчив», обязательное собеседование в райкоме КПСС).
Будучи вечно беспартийным, я реалистично считал себя вечно «невыездным» (ещё один специфический термин тех времён) и потому даже не рыпался, пока вдруг в конце 80-х годов у моей жены (архитектора по профессии) не появилась перспектива съездить в ГДР («соцстрана») в составе тургруппы советских архитекторов «с членами семей». Как «член семьи» я прошёл проверку по упрощенной схеме (наличие жены как бы гарантировало мою «моральную устойчивость») и совершил поездку в Берлин, Лейпциг, Дрезден и Эрфурт. Правда, через месяц после нашего возвращения ГДР объединилась с ФРГ, что дало моим злоязычным коллегам повод добродушно пошутить: «Ну вот, стоило выпустить Василенко за границу, как там сразу же рухнула Берлинская стена». Шутки шутками, но примета исправно работала и в дальнейшем: через месяц после нашего возвращения из Таиланда там начались митинги и демонстрации, завершившиеся отставкой правительства, через месяц после возвращения из Испании там прогремели террористические взрывы на вокзалах и в электричках, а весной 1989 года я на тот же месяц «разошёлся» с печально известными событиями на площади Тяньаньмэнь в Пекине, куда ездил в служебную командировку. Ну и окончательное подтверждение я получил полтора года назад: отдыхали мы всем семейством на острове Крит (это Греция) – и что бы вы думали: через месяц Греция вошла в до сих пор чреватое дефолтом финансовое пике. Может, миру станет спокойнее, если я перестану даже думать о путешествиях?
