Культура и повседневность
«В городах того времени стояла вонь, почти невообразимая для нас, современных людей. Улицы воняли навозом, дворы воняли мочой, лестницы воняли гнилым деревом и крысиным пометом, кухни — скверным углем и бараньим салом; непроветренные гостиные воняли слежавшейся пылью, спальни — грязными простынями, влажными перинами и остросладкими испарениями ночных горшков. Из каминов несло серой, из дубилен — едкими щелочами, со скотобоен — выпущенной кровью. Люди воняли потом и нестираным платьем; изо рта у них пахло сгнившими зубами, из животов — луковым соком, а из тела, когда они старели, начинали пахнуть старым сыром, и кислым молоком, и болезненными опухолями. Воняли реки, воняли площади, воняли церкви, воняло под мостами и во дворцах. Воняли крестьяне и священники, подмастерья и жены мастеров, воняло все дворянское сословие, вонял даже сам король — он вонял, как хищный зверь, а королева — как старая коза, зимой и летом. Ибо в восемнадцатом столетии еще не была поставлена преграда разлагающей активности бактерий, а потому всякая человеческая деятельность, как созидательная, так и разрушительная, всякое проявление зарождающейся или погибающей жизни сопровождалось вонью».
Заранее прошу прощения за то, что темой моей очередной культурологической колонки станет не оазис благоухания, а отхожее место. Особо чувствительные и брезгливые могут с этого места больше не читать. Но мне кажется довольно странным, что разговор об этом заведении, которое каждый живущий на планете посещает несколько раз на дню, считается в чем-то неуместным и даже неприличным. Какое-то ханжество, причем довольно бессмысленное.
Для меня эта тема стала предметом журналистского интереса в эпоху «перестройки и гласности». Страна бурлила, активнейшим образом обсуждались отмена цензуры, исключение из Конституции 6-й главы («о руководящей и направляющей роли КПСС», если кто забыл), формирование новых политических партий… И вдруг на этом фоне раздался голос недавно вернувшегося из американской эмиграции режиссера Андрея Кончаловского, который в интервью газете «Московские новости» впервые заговорил на странную, как всем показалось, тему: «Немало поездив по свету, я утверждаю, что о культурном уровне страны первое впечатление можно составить по количеству и санитарному состоянию общественных туалетов. Даже в Москве оно ужасающее, не говоря уж о провинции. Не решив эту проблему, смешно даже разговаривать о «демократии», партийном строительстве и какой-то «русской духовности».
К тому времени ещё не было опубликовано «Собачье сердце», и Кончаловский не мог прямо сослаться на аналогичный по пафосу монолог профессора Преображенского («Если я, входя в уборную, начну, извините за выражение, мочиться мимо унитаза и то же самое начнут делать Зина и Дарья Петровна, в уборной начнётся разруха. Следовательно, разруха не в клозетах, а в головах…»).
Именно «разруха в головах» табуировала тему окультуривания «мест общего пользования», сделала любое её публичное обсуждение чем-то сомнительным, почти неприличным. В такой обстановке многолетнее отсутствие в продаже такого элементарного предмета массового обихода, как туалетная бумага, воспринималось ничуть не более драматично, чем отсутствие в продаже голландского сыра. Считалось, что туалетную бумагу с успехом заменяет газета (замечательный по своей символичности ответ массового сознания на воплощённые в газете идеологические амбиции власти). Хотя, как выяснилось, не заменяет: люди моего поколения помнят идущих по улице счастливчиков с гирляндой рулонов туалетной бумаги на шее. Ещё одно знамение того времени – появление платных туалетов. Мы слышали публичные признания некоторых олигархов о том, что их финансовые карьеры начинались с варки джинсов, а вот интересно, есть ли миллионеры, чьи состояния начинались бы с туалетного бизнеса? Между прочим, поле для такого бизнеса до сих пор обширно и почти не занято: во всяком случае, сколько бы я ни знакомился с планами перспективного развития нашего города, мне ни разу не встречалось упоминание о создании новых общественных туалетов. Для архитекторов и их заказчиков проблема эта по-прежнему как бы не существует. Мне могут возразить, что отчасти ее решает открытие всё новых кафе и ресторанов, где всегда есть туалеты (и очень приличные!). Но не станешь же посещать ресторан только за этим. Второе возражение – по всему городу разбросано множество голубых кабинок биотуалетов. Но в их расстановке нет никакой системы – где-то густо, а где-то пусто. Особенную остроту приобретает проблема в моменты проведения разовых многолюдных мероприятий – карнавал, день города или концерт Open Air почти всегда сопровождаются массовой «разрухой» во дворах и подъездах домов Центрального района.
То, о чем я сейчас пишу, относится к проблеме «телесного низа» (термин, введенный в научный обиход выдающимся русским филологом Михаилом Бахтиным в книге о творчестве Рабле), но телесный низ это отнюдь не только юмор ниже пояса, это умение просто и прямо говорить о табуированном предмете, особенно тогда, когда происхождение и смысл этого табу давно уже никому не ведомы. Кто, к примеру, может объяснить, почему в привычной формулировке «квартира со всеми удобствами» под «удобствами» сразу стали подразумевать теплый сортир (появилось даже своеобразное продолжение этого эвфемизма «удобства – во дворе»)? А ведь перечень удобств городской квартиры (в сравнении с деревенской) куда шире: это и плита (электрическая или газовая), которую не надо топить, это и вода, которую не надо греть, это и батареи, которые, в отличие от печки, согревают всегда, и многое другое. Что ж мы все удобства свели к сортиру? Не оттого ли, что это «удобство» в суровых российских климатических условиях оказалось самым впечатляющим и желанным?
Ещё о «телесном низе»: перестройка принесла в наш обиход понятие гигиенических прокладок – дня не проходит без их телерекламы. Естественный вопрос: а что, раньше женщинам они не были нужны? Как же они без них обходились? Моя мать незадолго до смерти, когда сочла, что я уже большой (мне было за 50), рассказала, как: с начала войны вата и марля были объявлены стратегическим товаром и просто купить их в аптеке стало невозможно, поэтому миллионам несчастных женщин приходилось мастерить прокладки из обрезков простыней, наволочек да и просто тряпиц, проложенных нарезанными полосками бумаги (тех же газет). Я слушал это с ужасом и отчаянием, а потом не раз вспоминал, когда слышал брюзжание чистоплюев, громко протестующих против рекламы прокладок по телевидению.
Хамство, бескультурье и ханжество всегда идут рука об руку. Хам всегда изображает из себя «культурного» и громче всех вопит о «разврате», когда профессиональный сексолог просто и спокойно объясняет ребенку, что его не нашли в капусте. Будем иметь это в виду. Скажем «моралисту», возмущённому разговором о том, что человеку свойственно каждый день писать и какать и желательно, чтобы это происходило в человеческих, а не скотских условиях, — гм, что же мы ему скажем? А может, просто возьмем на понт? Дескать по науке это называется «мочеиспускание и дефекация», а коли так, то нечего возмущаться – надо сортиры проектировать по-научному и строить по-ударному.
