В политической биографии Илая Ахметова есть два замечательных дня, которые он, надо полагать, держит в памяти как дату своего рождения: 19 апреля 2007 года и 26 марта 2010-го. В обоих случаях это был день его инаугурации.
«Я, Ахметов Илай Узбекович, вступая в должность главы города, торжественно обещаю: справедливо и беспристрастно осуществлять предоставленные мне полномочия, честно и добросовестно исполнять свои обязанности, прилагая все силы и способности на благо жителей Ачинска» – с этими словами Илай Ахметов два раза за пять садился в кресло мэра.
Пришёл, увидел, победил
Начало 2007-го. В государстве российском расцвет путинской эпохи, «вертикаль власти» укрепилась до невозможности, экономика жиреет от нефтедолларов. На фоне сей благодати Ачинск выглядел как бедный родственник. Дотационный город переживал кризис власти (ходивший под следствием мэр Ачкасов подал в отставку ещё осенью 2006-го) и жил на «пособия» из краевого бюджета, которых хватало лишь на поддержание штанов.
Город превращался в отстойник. На каждом углу из окон пятиэтажек шла бойкая торговля техническим спиртом. Разбитые в хлам дороги, загаженные улицы и дворы, озлобленные и жаждущие перемен горожане…
Неудивительно, что выборы главы Ачинска 15 апреля стали для бывшего депутата Заксобрания Илая Ахметова триумфом: за него проголосовали 67 % избирателей.
[box color=»white» icon=»information»]
Что ещё сделал Ахметов за 5 лет:
— Реанимировал лагерь «Сокол»
— Проводил общегородские зарядки
— Познакомил автолюбителей с «лежачими полицейскими»
— Переселил из «серого дома» социальные управления, поставил у входа турникет
— Реконструировал хирургический корпус ЦР, площадь «65-летия Победы»
[/box]
Процесс пошёл
Встав у штурвала власти, Ахметов сходу взялся за генеральную уборку. И через пару месяцев ачинцы оценили работу нового главы. Парки, улицы, дворы заметно облагородились, одна за другой стали закрываться бутлегерские лавочки, а когда в городе развернулась грандиозная асфальтоукладочная кампания, все поняли: Ахметов умеет не только гонять коммунальщиков, но и договариваться с инвесторами: будь то краевая власть или руководство промгигантов. Благодаря дипломатическому таланту Ахметова за три года город обзавёлся спортивной инфраструктурой самого передового уровня (стадионы «Строитель» и «Нефтяник», крытый каток, манеж для легкоатлетов).
Заметим, что несколько крупных проектов Илай Ахметов успешно реализовывал в связке с бывшим депутатом ЗС Юрием Лебедевым. К примеру, главе города и региональному парламентарию даже во время кризиса-2009 удалось «выбивать» из краевого бюджета деньги на достройку легкоатлетического манежа (стоимость 240 млн руб).
«Валить надо отсюда» – ноет ачинская молодежь. Куда? В Красноярск, Питер, лучше в Москву. Конечно, большинство нытиков останется при папках с мамками и будут жалеть о бесцельно прожитых в Ачинске годах. Но так ли сладка жизнь в мегаполисах, какой она представляется?
Совсем «расслоились»
Москва, извините за банальщину, – город контрастов. Здесь блеск роскоши бок о бок с серой нищетой. Вон, на Смоленской рядом со зданием МИДа старушка бьётся лбом о брусчатку, просит милостыню. В пяти метрах от неё проезжает «Порше Кайен» стоимостью миллиона четыре. За рулём блондинка лет двадцати.
По всей Москве элитные посёлки – творения опального Лужкова. Скопища красавцев-домов огорожены забором, по периметру – видеокамеры, у КПП – охрана. Состоятельное население выезжает за пределы «крепостей», видимо, только по делам, потому как в посёлках есть всё: супермаркеты, детсады, гимназии, больницы, даже православные церкви ставят. Мини-города в мега-городе.
По соседству с «жизнь удалась!» стоит убогое жильё, «хрущёвки», общаги. Глядя на такое соседство, испытываешь необъяснимое щемящее чувство. В Ачинске тоже хватает «принцев и нищих», но социальное расслоение ощущается не так болезненно.
В столицу за рублём
Работы в Москве навалом. Уровень безработицы в столице нулевой. Поэтому туда прут со всей России и стран ближнего зарубежья. Места под солнцем распределяются по способностям: одни зарабатывают на хлеб в качестве «бутербродов» (ходячая реклама), другие «пашут» на стройке, третьи – курьерами, водителями, продавцами-консультантами и т. д. Способные, образованные, креативные люди находят места поприличнее.
Стоить заметить, москвичей не балуют высокими зарплатами. После кризиса 2008–2009 годов работодатель стал прижимистее.
[quote type=»large» align=»left»] – В Москве, чтобы хотя бы сводить концы с концами, надо получать не меньше 50 тысяч, – признается инженер-программист Анатолий (коренной москвич). – Впрочем, смотря у кого какие запросы. У меня вон сосед двести тысяч получает и то, говорит, мало. Сколько уже машин сменил, ездил отдыхать за границу, а всё не хватает. [/quote]
Пятьдесят тысяч – зарплата для столицы невеликая, но найти работу за «полтинник» не так-то просто. Конечно, если вас устраивает перспектива «пахать» за сумму, которая без остатка уйдёт на съём жилья, еду и проезд в метро, то нет проблем – вакантных мест хоть отбавляй.
Москва, ещё раз пардон за тривиальность, – это лотерея. Вытянуть можно и миллион долларов, а можно «два раза по рублю». Художественные фильмы, где по сценарию приезжие золушки становятся королевами, в 99,9 % врут. Большинству «залётных» ничего не светит. Да и коренным москвичам тоже.
Каждому – своё
Москва – дорогой город. Особенно «радуют» цены на жильё, недвижимость (смотри таблицу). Интересно, что шмотки из Китая, Турции, которыми завалены вещевые магазины Ачинска, в Москве дешевле на 30–40 %. Замечу, москвичи не парятся насчёт одежды, тряпками никого не удивишь. Поэтому в Ачинске люди выглядят, мне кажется, поприличнее.
А вот провиант в белокаменной дороже, чем у нас (примерно на приведённые выше проценты). Выбирайте, что главнее.
Какие только сообщения не приходят в редакцию! Казалось, журналистов уже ничем не удивишь. И тут такое: в Бирилюссах последователь библейского персонажа строит ковчег! «Завтра выезжаем», – даёт распоряжение главный редактор Валентина Колесникова. В гости к бирилюсскому Ною собрался чуть ли не весь штат «НП»…
Сотня километров позади – здравствуйте, Бирилюссы! Небольшая деревенька с двумя улицами, несколькими десятками домов, большинство – заброшенные. Найти нашего героя оказалось делом непростым. Возле единственного в селе панельного дома, который, как позже выяснилось, служит почтой, медпунктом и библиотекой, мужчина с женщиной обновляют забор.
– А кто у вас тут ковчег строит?
Судя по выражениям лиц, никто не понимает, о чём речь.
– Говорят, он ещё православный храм возводит…
– А-а, Юсуп, что ли? Вон туда езжайте…
На сигнал клаксона из ограды вышел подтянутый мужчина среднего роста. Загорелое лицо, седая, коротко стриженая бородка, глаза с прищуром.
– Здравствуйте, мы из Ачинска, из газеты. Говорят, вы ковчег строите…
Мужчина улыбнулся и предложил зайти.
Прошлое
Неизвестно, как бы сложилась жизнь рядового ачинца, сварщика по профессии, татарина по национальности Валеры Юсупова, если бы не его страсть к рыбной ловле. Любой рыбак ищет места поуловистей, а какая рыба в окрестных водоёмах? Надо ехать подальше от Ачинска. Много лет Юсупов так и делал. И вот однажды его осенило: зачем тратить время на сборы и дорогу, когда можно поселиться прямо у реки? Вскоре мысль обрела материальные очертания в виде дома-пятистенки у самого берега Чулыма и нескольких соток земли. В 1997 году Валерий распрощался с Ачинском и вместе с семьёй переехал в старые Бирилюссы. Увидев, что в пустеющем селе никаких перспектив, жена с детьми вернулись в город. Валерий остался.
Настоящее
Прошло пятнадцать лет. Юсупов живёт в том же домике и занимается любимым делом – рыбачит. Ни жены (развёлся), ни работы, ни хозяйства, даже телевизора у него нет. Сети, несколько лодок во дворе, мобила, радиоприёмник с чайником в доме – вот и все его ценности.
Маленькая уютная кухня, из окна вид на Чулым. Стол, чай, конфеты с печеньем. Непринужденная беседа с хозяином дома длится уже полчаса.
– Валера, а почему выбрал именно Бирилюссы? – спрашивает Валентина Колесникова.
– С этим вообще прикол вышел, – с улыбкой вспоминает Юсупов. – Сплавлялся я, значит, по Чулыму. Причалил к здешнему берегу, выхожу в деревню, чтобы узнать насчёт работы. Хожу-брожу – на улицах ни души. Тут бабка идёт. Спрашиваю: «Где у вас начальство находится?» «Да нет у нас никакого начальства!» – отмахнулась старушка. «Ну хотя бы мастер, бригадир есть?» «Кроме почтальона, никого». Вот так и попал в населённый пункт, где нет ни одного начальника.
«Давно мечтал познакомиться с лечебными источниками, о которых много слышал, но ни разу не видел. Нынче довелось», — рассказывает известный красноярский журналист Геннадий Миронов.
Зов предков
Живая вода, дарующая здоровье, долголетие и, чем чёрт не шутит, бессмертие, существует не только в народных сказках, мифах и легендах. У нас в Сибири с незапамятных времён, ещё до Гиппократа и Галена за силой и здоровьем ходили, плавали и ездили купаться на солёные и пресные озёра, пили живительную родниковую тёплую или ледяную ключевую воду целебных источников. И поныне коренные обитатели юга Сибири — тувинцы, хакасы, алтайцы — из поколения в поколение передают сведения о многочисленных подземных источниках, которые почти на всех местных языках называются аржаанами или близкими по звучанию словами.
Даже сейчас, когда вполне доступны всевозможные лекарственные препараты и всегда можно обратиться к врачу-специалисту, аборигены знают, на каком из родников можно вылечить ту или иную хворь, зарядиться жизненным тонусом на целый год, в какое время года и куда следует ехать и какие процедуры выполнять. Между тем лечебные процедуры составляют лишь часть заведённого ритуала, в который входит и преодоление долгого пути, и общение с духами тех мест, где пробился на свет целебный источник.
В Туве, например, пользоваться аржааном начинали только в средний месяц лета, потому считалось, что в это время природа достигает своего расцвета, и источник к этому времени уже «поспел». Поэтому каждое лето подавляющее большинство жителей Тувы и соседних с ней республик срывается с привычных мест обитания, чтобы испытать себя долгой дорогой к природному храму и одновременно полечиться по рецептам предков. Причины такого поведения тувинцев и их соседей по региону можно объяснять многовековой привычкой народа, ставшей рефлексом, неосознанным зовом генной памяти и многим другим.
Но как бы то ни было, июль, пора «созревания» аржаанов, заставляет аратов трогаться с места и уходить в обозначенные ещё в древности священные лечебные места. В Кызыле знакомые порекомендовали побывать сперва на аржаане Шивилиг, с него начать знакомство с целебными источниками.
Шивилиг — отмеченный радоном
Шивилиг, один из самых известных в Туве радоновых аржаанов, расположен в восточной части республики. Хотя на картах он не указан, однако любой тувинец сможет показать путь к нему. Правда, добраться до него непросто, не всякая машина способна преодолеть все препятствия на долгом пути нему.
Фото Геннадия Миронова
Так, от Кызыла, столицы республики, расположенной в центре региона, нам пришлось сперва проехать 342 километра по вполне приличной дороге до центра Бай-Тайгинского кожууна (района) Тээли. Потом, но уже с гораздо меньшей прытью, отмотать ещё 17 вёрст по вдрызг разбитой гравийке, ведущей в сумон (село) Бай-Тал. И наконец, практически по бездорожью, по каменистой полупустыне, объезжая обкатанные ледниками валуны, осторожно переезжая по шатким мостикам, а чаще вброд форсируя речки, мимо юрт аратов и стад пасущихся коз, овец и прочего скота, примерно за час пути оставишь за собой последние 16 километров, чтобы оказаться наконец у цели.
Самая практичная для Новорыбной обувь — резиновые сапоги, здесь их все носят. Улицы в посёлке широкие, но на середину жители высыпают шлак, битый кирпич и другой мусор, из-за чего кажется, что в центре стихийная свалка. Угольным отсевом, как в Попигае, улицы не засыпают, но его здесь тоже хватает.
Во многих домах при входе в сени прибивается небольшая сетчатая калитка, чтобы собаки (как свои, так и чужие) не забегали. Собак в посёлке много — все они большие, лохматые, и на цепи никто из них не сидит. Четвероногие друзья бегают свободно, но к прохожим не задираются.
Санитарка местной больницы Надя Уксусникова служит мне неким экскурсоводом по Новорыбной. Её рассказы о местном быте просты и бесхитростны. Раньше в посёлке были общественная баня и совхозная пекарня. Как только совхоз развалился, баню с пекарней заколотили и приставили к ним сторожа. Но то ли сторож был в сговоре с ворами, то ли спал на дежурствах крепче обычного — эти строения сельчане потихоньку растащили на свои нужды. Теперь в посёлке нет ни бани, ни пекарни. Хлеб пекут сами, а моются дома или в собственных банях.
Двухсотлитровая бочка воды у коммерсантов стоит 100 рублей, местный коммунхоз за подвоз воды берёт чуть дешевле. Кое-кто из жителей самостоятельно обеспечивает себя водой, приспосабливая для этого тележки или детские коляски. На питьё и другие нужды воду возят с реки Хатанги, на берегу которой и стоит посёлок.
Конечно, такой мастеровитости и рвения к работе, как в Попигае, я у здешних мужчин не заметила. Да и попивают они не в пример соседям. Изредка кто-нибудь тюкал топором в сенях или очищал сети от налипших водорослей, но особой деловитости не наблюдалось.
Официальных магазинов в посёлке два, один из них — «Учугой», что в переводе с долганского означает «хороший», — постоянно закрыт.
— Обанкротился, несмотря на название, — сказала продавец магазина «Машенька». Эту торговую точку сельчане называют по имени предпринимательницы, которой она принадлежит — Марии Дьяченко. В «Машенькином» магазине выбор продуктов более чем скромный, в продаже не оказалось ни сахара, ни молока.
— Недавно закончились, — сообщила продавец Наталья Бетту, — а фруктов и овощей у нас вообще не бывает. Зимой принимаем у промысловиков рыбу и мясо в обмен на продукты.
Цены у «Машеньки» примерно такие же, как в попигайском магазине. Несмотря на предупреждающую надпись «В долг не даём», продавец время от времени вытаскивает «долговую» тетрадь, вписывая туда фамилию очередного покупателя. За наличные здесь редко берут, в том числе и бюджетники.
«Живые» деньги привозят в посёлок только пенсионерам, да тем, кто получает какие-то социальные выплаты. Ещё деньги водятся у коммерсантов, их больше десятка. Официальных магазинов здесь всего два, а торгуют «навынос» из дома человек десять. Не думаю, что все они имеют соответствующую регистрацию в качестве индивидуальных предпринимателей.
Главный посёлок и Школьный разделяет большой, в нескольких местах заболоченный пустырь, на склонах которого зияют мусорные свалки. В стороне от школы стоит дизельная электростанция. Но в это время суток она почему-то молчит. А на улице — темень, хоть глаз выколи.
Из-за кого краснеет топливо
Вскоре выясняется причина. В Новорыбной на 10 часов в сутки отключают свет: с двух часов ночи до девяти утра и с трёх часов пополудни до шести вечера. Свет отключают всем — и населению, и учреждениям.
Кто-то из сельчан взялся довести меня к дому главы администрации — надо же мне было как-то определяться на ночлег. Бывший работник милиции, представлявший местную власть в Новорыбной, Алексей Николаевич Кудряков, долго возился впотьмах. С веранды доносилось глухое рычание пса вперемежку с чертыханиями главы, разыскивающего одежду и обувь и попутно ругающего теплоход, «шастающий как попало».
Потом мы шли к сельской больничке, где мне предстояло коротать время до нового прихода судна. На вопрос, почему нет света, Кудряков что-то уклончиво ответил про экономию топлива, про то, что они кого-то где-то выручают зимой, а ещё про то, что не все сельчане платят за электричество. Кажется, последнее обстоятельство было ближе к действительности.
Новорыбинцы, с которыми я ехала на теплоходе, рассказывали, что свет в посёлке отключают постоянно, а по весне это делали так: на два-три часа свет давали на одну улицу, потом на другую и так по всему посёлку. Не является исключением и больница. И это обстоятельство больше всего возмущает её работников. Местная лечебница хоть и рассчитана на две койки, работает круглосуточно, и в экстренных случаях медсёстрам и санитаркам приходится пользоваться «летучей мышью» — керосиновой лампой. На случай отключений многие сельчане обзавелись небольшими газовыми (походными) плитками со съёмными баллонами. Одного такого баллончика хватает, чтобы 4-5 раз вскипятить чайник.
В больнице было не слишком темно — топилась печь, яркие блики плясали на полу и потолке. На приступке сипел чайник. Как позже выяснилось, печку здесь топили постоянно — дров на зиму в больнице не заготовили, поэтому уголь в топку подбрасывали круглые сутки.
Определив меня на попечение сторожихи Тани, Кудряков поспешил домой.
Больничка в Новорыбной старая, пол в некоторых местах перекошен так, что двери в комнатах не закрываются. В единственной палате температура воздуха зимой не поднимается выше 10 градусов. Больные не хотят лечиться в таком холоде, убегают домой.
По-видимому, когда-то в больничке было несколько палат, но теперь помещения пустуют. До меня здесь долгое время жил врач, квартиру ему в посёлке не давали, и по весне он уехал. Теперь больные находятся на попечении двух фельдшериц.
Позже в Хатанге я попыталась выяснить причины отключений электричества. Семён Бауков, директор муниципального предприятия ЖКХ, участки которого находятся во всех девяти посёлках, объединённых с Хатангой в одно муниципальное образование, без обиняков сказал:
— Воруют и топливо, и электроэнергию, потому сидят без света. За 2010 год нераспределённой, а точнее, украденной в Новорыбной электроэнергии оказалось на 293 тысячи киловатт. Мы могли бы на эти деньги купить 144 тонны дизельного топлива — это четыре месяца бесперебойной работы дизельного генератора. Если глава Новорыбной говорит, что они там кого-то выручают на перепутье — это не иначе как одобренное местной властью хищение топлива.
Конкурс»Красноярские перья — 2012″. Почетная грамота в номинации «Лучший репортер»
Посёлок Новорыбная (часто упоминают и как Новорыбное) стоит в низовье реки Хатанги, почти у входа в залив. Он самый многолюдный в этом сельском поселении. Живут здесь около 700 человек, преимущественно долганы.
Местные жители говорят, что когда-то выше по течению реки была фактория Старорыбная — стояла вместе с факториями Обойная и Новолетовье, которых уже нет ни на карте, ни в действительности. Места здесь повсюду богаты рыбой, поэтому, основав новую факторию, жители, не мудрствуя лукаво, дали ей название Новорыбная. Со временем она превратилась в большой посёлок.
Для людей творческих Новорыбная примечательна ещё тем, что здесь какое-то время жила, работала, растила детей, делая первые шаги в большую поэзию, известная долганская поэтесса Огдо Аксёнова, переводчиком которой стал норильский поэт и журналист Валерий Кравец.
Новорыбная — родина ещё одной долганской поэтессы Аси Рудинской. Причём Аксинья Дмитриевна пишет стихи как на долганском, так и на русском языках, и на обоих они звучат неподражаемо. Но сейчас речь не об этих удивительных женщинах, а о том, как живётся сегодня их землякам.
Народ пошёл на штурм
И снова я в Хатанге — в ожидании рейсового теплохода.
Перепрофилированные авиарейсы из Норильска, о которых я упоминала в самом начале моих писем, закончились — и в Хатангу потянулись отпускники. Кроме того, на торжества, связанные с празднованием 385-летия Хатанги, из каждого посёлка прибыли концертные бригады по 7-10 человек в каждой.
Было очевидно, что в Хатанге собралось много людей, которым требовалось вернуться домой. А накануне праздника не иначе как злоумышленники (так сказала дирекция морского порта) закидали теплоход «Таймыр» камнями. Вероятно, таким образом выразили протест те, кто не смог попасть на судно, отбывающее в очередной рейс.
В Хатангской администрации, говорят, составляли какие-то списки, которые служили своего рода пропуском на теплоход. Попадёшь в этот список — считай, что ты уже на пути к заветной цели. А если нет — кукуй на берегу. После юбилейных торжеств выяснилось, что для теплохода запланировали спецмаршрут в Новорыбную. Окончательный список и без меня содержал более 40 фамилий, а брали на судно не больше 30 человек — по количеству посадочных мест и числу спасательных жилетов на борту. Пассажиры рассказывали, как в прошлые годы на судно набивалось иногда до сотни человек, ехали стоя, сидя и лёжа на полу. А в этом году в связи с трагедией «Булгарии» на Волге команда «Таймыра» придерживалась требований безопасности. Это правильно, но это же обстоятельство вынуждало взглянуть на проблему пассажирских перевозок с другой стороны.
А именно: вместимости единственного в Хатангском поселении судна явно недостаточно для того, чтобы удовлетворить потребности всех желающих. В северных посёлках, куда курсирует теплоход, живут примерно две тысячи человек и самый многолюдный из всех посёлков — Новорыбная.
Правдами и неправдами на судно мне удалось попасть за два часа до того, как объявили посадку. А потом народ пошёл на штурм. От разгрома теплоход спасло, наверное, то, что на территории порта сильно поднялась вода, так что посуху подобраться к судну не было никакой возможности, людей перевозили на катере «Регина» — его-то народ и взял в оборот.
«Регину» штурмовали все, кто был в списке, и кого там не было, потому что «списочный» и «несписочный» люд оказался в одинаковой ситуации — ни у кого не было билетов. Здесь их продают только при посадке на теплоход.
Вместо часа, отведённого на посадку, судно стояло под погрузкой три часа — народ оккупировал «Регину», не желая сходить на берег. Команда была вынуждена пересаживать «списочных» пассажиров на другой катер, чтобы вывезти их из «зоны боевых действий».
После отхода «Таймыра» многие пассажиры не досчитались своих сумок — багаж остался у кого на «Регине», у кого бог знает где. Забегая вперёд, скажу, что после этого случая администрация Хатангского порта взяла-таки на себя обязательства по предварительной продаже билетов на теплоход. Давно бы так.
Заочники поневоле
В Новорыбную прибыли в два часа пополуночи. Несмотря на непроглядную темень, на берегу толпился народ, стояла грузовая машина, присланная, по-видимому, специально за теми, кому надо было в Школьный посёлок, обособленно возвышающийся на сопке.
Читать далее
Коренная тундровичка Женя Симакова мало похожа на долганку, скорее — на миловидную киргизку, и, кажется, совсем не удивляется, когда я говорю ей об этом. Видимо, ещё раньше кто-то уже говорил о нетипичности её внешности. Словно в подтверждение этого Женя охотно рассказывает, как на дудинском рынке торговцы из южных широт приняли её за свою.
Жене 37 лет, у неё лёгкий, весёлый нрав, она много шутит и заливисто смеётся в ответ на чужие шутки. Женя кочует вместе с отцом и детьми — их у неё четверо. Кроме младшей дочери, за которой присматривает в посёлке Женина мать, трое старших живут в стойбище.
Четыре года назад Женя овдовела, её муж утонул, когда добирался по реке в посёлок на самодельной лодке, которую в здешних местах называют «веткой» за её узость и длину. «Ветка» — нетипичная лодка, это что-то наподобие байдарки с одним веслом. Чтобы править такой лодкой и усидеть в ней, когда на реке небольшой шторм, требуется настоящее умение, которому обучаются не один месяц.
Когда мужа не стало, Женя не смогла отказаться от привычного образа жизни, продолжая кочевать. На зиму семья возвращается в посёлок. Но там Жене не нравится, душа просит воли, простора. Опять же в посёлке одной с четырьмя детьми не прокормиться, а в тундре они вместе с отцом рыбачат. Тем и живут. Теперь уже старший сын подрос, помогает.
Многочисленные тундровые озёра изобилуют разнообразной рыбой. В стойбище уважают кумсу — красную рыбу. Это не только повседневное блюдо, кумсу заготавливают впрок — из неё получается отличная юкола. Рыбой расплачиваются за продукты с якутскими купцами, которые наведываются зимой в посёлок.
Зимой Женя, как и многие другие женщины посёлка, занята выделкой оленьих шкур и пошивом тёплой национальной одежды для семьи и на продажу. Обработка оленьей шкуры — занятие кропотливое и трудоёмкое, потому что всё делается вручную дедовским способом: шкуры тщательно скоблят, а для того, чтобы они стали мягкими, натирают их предварительно отваренной печенью дикого оленя.
Пока мы разговариваем, в гости к Жене заходит молодая женщина с грудным малышом — это Евдокия Уксусникова с трёхмесячной дочкой. Дуся недавно приехала к мужу, и хотя её малышка на искусственном вскармливании, молодая мать не считает это серьёзным препятствием для совместного проживания в стойбище.
— Молочную смесь взяла с собой, люлька у малышки есть. Зато мы вместе с папой, — наклоняясь к ребёнку, агукает счастливая Дуся.
— Мои дети тоже в тундре выросли, — поддерживает Женя соседку. — Детям здесь лучше, помощниками растут.
В Женином балке по обеим сторонам «стены» две широкие лавки, до блеска отполированные за долгие годы пользования. Такие есть в каждом балке. Лавки служат оленеводам скамьями и одновременно постелью. Они опускаются на время стоянок и крепятся к стене во время аргиша. У одного окна, затянутого сеткой от комаров, стоят стол и скамья с домашней утварью; у другого — дымит железная печурка, труба от неё выведена наружу через отверстие в брезенте. Рядом с печкой под кастрюлей и чайником шипит керогаз. Над столом и скамьёй приделаны самодельные полки для посуды, книг, небольшого количества продуктов. Снаружи балок опоясан крепкой верёвкой, на которой развешаны выстиранные детские штаны, кофты, рубашки.
Попигай и Сындасско по праву считаются в Хатангском районе оленеводческими посёлками. Здесь больше всего кочевников, ведущих традиционный образ жизни, за что они получают от социальной службы пособие в размере чуть больше трёх тысяч рублей на каждого, занятого в оленеводстве.
Едем в стойбище
В Попигае полсотни семей кочуют в тундре. Летом, до коральных работ, когда оленям делаются всякого рода прививки, оленеводы разбиваются на семейные бригады и каждая кочует отдельно. Когда начинаются коральные работы, бригады разделяются на семьи, а уже те откочёвывают на свои земли.
В Попигае четыре бригады и в каждой по тысяче-полторы оленьего поголовья. Бригады состоят из родственников — все доводятся друг другу дальними или близкими родичами по мужу или жене. Считается, что между родственниками сильнее взаимовыручка и взаимные обязательства. Если кому-то на какое-то время надо отлучиться в посёлок, за него в стойбище будет работать другой родственник. Не зря народная мудрость гласит: свой своему поневоле друг.
Летом оленеводы кочуют по обеим сторонам реки Попигай, углубляясь в тундру на километр или два. Больше трёх-четырёх дней на одном месте со стадом не задерживаются. Для стоянки выбираются пастбища, где есть озеро, чтобы недалеко было ходить за водой и ловить рыбу в редкие часы досуга. Озёр в тундре много и почти все они рыбные.
Александр Большаков, с которым я познакомилась во время его плотницких работ, взялся отвезти меня в оленеводческое стойбище, а я предложила оплатить горючее, зная о ценности здешнего бензина для любого промысловика. Сговорились ехать следующим утром.
Вместе с нами в стойбище отправились два паренька. Роман, несмотря на юный возраст, неплохо разбирался в особенностях реки и всю дорогу управлял мотором, а Василий ехал к родителям. Васины родители, Николай и Наталья Кудряковы, потомственные оленеводы, а сам Вася — несостоявшийся педагог. Учился в Якутии на физкультурном отделении института, ушёл с четвёртого курса.
До стойбища плыть больше часа, чтобы скоротать время Александр рассказывает о местных достопримечательностях, встречающихся по пути, а меня всю дорогу занимает вопрос: как оленеводы различают своих и чужих оленей в стаде, ведь многие берутся пасти и окарауливать оленей родственников. Когда я высказываю эту мысль вслух, Александр хитро прищуривается:
— Если человек с мальства с оленями, он запоминает их «в лицо».
В его узких глазах прыгают весёлые бесенята.
— Полторы тысячи голов невозможно запомнить «в лицо», — не соглашаюсь я, чувствуя подвох. Большаков смеётся, розыгрыш не удался.
— Метки ставят, — раскрывает он оленеводческие секреты. — Режут уши. Некоторые наносят оленям поперечные надрезы на нос. А якутские оленеводы пользуются специальными клипсами.
Конкурс «Красноярские перья — 2012». Почетная грамота в номинации «Лучший репортер»
Для большинства горожан посёлки типа Попигая и Новорыбного — Богом забытая дыра, где жить просто невозможно — там нет работы, не строится жильё, там полупустые магазины с астрономическими ценами, нет нормального медицинского обслуживания… Но люди живут. Живут, потому что родились и выросли здесь, где жили их отцы и деды, и где будут жить их дети и внуки. В общем, как ни банально это звучит: велика Россия, а дальше родины ехать некуда.
Дорога
Что делает человек, решивший воспользоваться услугами речного судна? Сверяется с расписанием, идёт на речной вокзал или в кассу, покупает билет и едет туда, куда ему нужно. Так делают повсеместно, но только не в Хатанге.
Во-первых, расписания, согласованного и подписанного районным начальством и дирекцией порта, в лучшем случае, придерживаются с погрешностью в два-три дня. Очень может так случиться, что в последний момент в него внесут какие-то изменения и вместо запланированного рейса, теплоход пойдёт с полной загрузкой по специальному маршруту.
Предугадать это невозможно, потому что окончательную точку в этом вопросе ставят в кабинетах Хатангской администрации. Подумаешь, расписание! У жизни своё расписание, и каждый новый день подкидывает какие-то сюрпризы.
Во-вторых, если вы хотите заранее приобрести билеты на теплоход, чтобы наверняка быть уверенными в своём путешествии, то ни в конторе порта, ни в какой-нибудь кассе Хатанги этого сделать невозможно. Билеты можно купить только на самом теплоходе в день его отправления в рейс. Опять же, если повезёт.
На эту тему в портовой конторе мне неопределённо говорили, что с покупкой билетов, а значит и с поездкой, проблем не должно быть. Почему не должно, если желающих уехать больше, чем может взять на борт судно, этого я так и не уяснила.
Настал день отъезда. По расписанию конечной точкой маршрута значился северный посёлок Попигай — один из двух особенно труднодоступных в Хатангском сельском поселении. Туда я и купила билет за 4088 рублей. Но сначала предстояла посадка на теплоход. Кто скажет, что это пустяки, пусть сам попробует.
Итак, представьте себе картину. Стоит на берегу некое довольно высокое деревянное сооружение с крутым трапом (по-видимому, причал), на который без моральной подготовки и определённой сноровки не забраться. Трап заканчивается где-то под водой. Где, с берега не видно. А до берега ещё нужно добраться — кругом вода.
Кто-то перекинул к трапу дощатую лесенку, но она прогнулась и ушла под воду. До берега метра два-три. Самые отчаянные разуваются и осторожно бредут к трапу. А температура воды, прошу заметить, отнюдь не такая, как на юге Красноярья. Север, однако…
Сумки, коробки, мешки и осторожных пассажиров по одному, по двое переправляют в лодке, в которой по щиколотку воды. Лодочник из числа добровольцев-провожающих с трудом толкает нагруженное, кренящееся то в одну, то в другую сторону судёнышко. Вот и трап. Крепко хватаюсь за поручни как утопающий за соломинку. И с тоской вспоминаю пассажирский дебаркадер в родной своей Дудинке.
Первый этап погрузки преодолён. К массивному причалу пришвартован теплоход «Таймыр», но вот незадача — он ниже его. Кое-как при поддержке матросов из команды спускаюсь на борт судна. И первый, кто приветствует меня, пограничник. Какие бы безобразия ни творились при посадке, проверке документов, ничто не помешает. Предъявляю свой паспорт с дудинской пропиской. Всё в порядке, могу ехать. Отдуваюсь, утирая струящийся градом пот, и разглядываю пассажиров.
Много мамаш с малышами, есть беременные, достаточно пожилых людей. Каково же им было пройти такую посадку, да ещё с грузом. Налегке никто не ехал — стандартные атрибуты при возвращении из Хатанги: мешок сахара, макароны, коробка сгущённого молока, три-четыре ячейки яиц и так далее. Был и такой пассажир, кто вёз в сумке кирпичи для ремонта домашней печки. А что делать, если в посёлке этого добра днём с огнём не сыщешь.
На теплоходе двадцать посадочных мест, расположенных по типу плацкартного вагона — 10 верхних полок и столько же нижних — пять закутков, условно именуемых «купе». В салоне стоит электрический чайник, есть небольшой буфет с семидесятирублёвым «Дошираком», набором сухарей, печенья. Здесь же, за стеклом, портрет основателя советского государства с сакраментальной фразой над головой «Заждались?». Тут же пассажирам выписывают билеты.
Людей много, но стоя никто не едет. В этом году пассажиров на теплоход берут по количеству спасательных жилетов на борту, а их 30 штук. Пассажиры рассказывали, как в прошлые годы на судно набивалось иногда до сотни человек, ехали стоя, сидя и лёжа на полу. А нынче в связи с трагедией «Булгарии» на Волге команда «Таймыра» строго придерживалась требований безопасности. Это правильно, но это же обстоятельство должно было бы вынуждать власть взглянуть на проблему пассажирских перевозок под другим углом. Но об этом позже.
Через два часа подходим к ближайшему от Хатанги посёлку Жданихе — она как большелобый пёс неожиданно ткнулась в борт теплохода. Посёлок стоит на холмах, уступами спускаясь к реке. Начинается разгрузка. Надо сказать, что ни у одного посёлка, где мы останавливались, нет причалов. Судно останавливается в четырёх-пяти метрах от берега, и людей переправляют на лодках.
После Жданихи теплоход заметно опустел, до Новорыбной оставалось семь часов пути. Впереди ночь. Пассажиры расселись играть в карты. Мало кто остался равнодушным к этому действу. Причём в «дурака» здесь не играют, все — на «интерес», а «интерес» вполне определённый — деньги. После полуночи азарт игроков усиливается.
Играют все вместе: женщины, мужчины, подростки. Возраст никого не смущает, были бы деньги. В конце концов, молодой матери удаётся сорвать банк. Товарки шумно поздравляют её. Одна из них даже завистливо вздыхает: сколько денег выиграла! Можно и не работать.
После Новорыбной теплоход опустел. В Попигай мы ехали вдвоём с попутчиком. Азербайджанец Гамид надеялся перехватить там бивень мамонта, который нашёл один из сельчан. До конечной точки нашего маршрута оставалось десять часов пути.
«Звёздная рана»
Река Попигай, несущая свои воды в Хатангу-реку, изобилует песчаными отмелями, неожиданно возникающими среди воды островками, косами. По этой причине она опасна и коварна. Почти всю дорогу теплоход держится одного берега — противоположный сияет жёлтыми «пляжами». Песчаные отмели настолько широки, что иной раз кажется, река пересохла и мы вот-вот врежемся в песок. Но теплоход уверенно идёт вперёд, и, когда уже кажется столкновения с отмелью не избежать, из-за крутого изгиба песчаной косы вдруг выныривает синяя полоса реки.
Неожиданно из-за поворота показывается посёлок. Блеснув на солнце крышами домов, он так же неожиданно и надолго пропадает из виду. Река снова выделывает кренделя.
Мы находимся в самом сердце попигайской астроблемы — «звёздной раны» Земли. О падении тунгусского метеорита, вероятно, знают многие, об этом упоминается и в художественных произведениях, например, в трилогии Анатолия Рыбакова «Дети Арбата», а вот о такой же «звёздной ране» Попигая редко кто знает, даже на Таймыре. Упавший метеорит наложил отпечаток на внешний облик всей этой территории, придав ей величавую красоту и суровость.
Всю дорогу по обеим сторонам реки тянутся сопки, густо покрытые зеленью, да и сам посёлок Попигай приютился меж них. А ещё посёлок омывает река с названием Сопочная, которая разделяется на три рукава. Поэтому совсем не удивительно, что жители, игнорируя официальное название посёлка, упорно именуют его Сопочным. Попигаем они называют старый посёлок, стоявший когда-то в верховьях одноимённой реки на значительном удалении от нынешнего.
