Под видом укрепления единого информационного пространства из дефицитного краевого бюджета отщипывают более полумиллиарда рублей.
Комитет по государственному строительству, местному самоуправлению и развитию институтов гражданского общества Законодательного Собрания в очередной раз собрался для того, чтобы обсудить вопрос о государственной информационной политике в Красноярском крае.
Основным докладчиком значился заместитель руководителя администрации губернатора — начальник управления информполитики Евгений Цветков. Он и рассказал о плодотворной борьбе бойцов идеологического фронта.
А бороться, надо признать, есть кому. Красноярский край отличается от других регионов России тем, что у нас создана уйма многочисленных госструктур, занимающихся вопросами агитации и пропаганды. Все они кормятся из бюджета, кормятся исправно, но каков результат этой деятельности?
В самом управлении информационной политики губернатора края числятся 25 человек. В состав его входят аж четыре отдела: пресс-службы, методический, организационный и краевого интернет-портала «Красноярский край». В частности, методотдел денно и нощно занимается информационным сопровождением значимых краевых мероприятий, таких как Красноярский экономический форум, Азиатско-Тихоокеанский фестиваль. Вы можете вспомнить другие?
Если б идеологической работой занималось лишь управление информполитики, это бы ещё куда ни шло. Но «под ним» есть и другие интересные структуры. В частности — краевое агентство печати и массовых коммуникаций, насчитывающее 24 штатных сотрудника. Оно, в свою очередь, координирует и финансирует как распорядитель бюджетных средств работу 44 районных газет, краевой государственной газеты «Наш Красноярский край» (37 штатных единиц), КГБУ «Дирекция краевых телепрограмм» (105 единиц), а также четырёх типографий и краевого государственного бюджетного учреждения «Дом журналиста» (20 единиц).
Последнее идеологическое подразделение является издателем 6 районных газет (39 штатных единиц) и журнала «Ведомости высших органов государственной власти Красноярского края», где упорно трудятся 17 человек. Вот только наивный вопрос возникает: рационально ли в век Интернета переводить бумагу на публикацию официоза, чем и занимаются «Ведомости…»?
Если сложить все эти цифры, да добавить к ним численность работающих в пресс-службах министерств, агентств и иных структур, а также в 44 государственных городских и районных газетах, то получается, что промыванием мозгов красноярцев занимаются более тысячи человек, никак не менее. За наш с вами счёт — бюджетный. На их сомнительную деятельность налогоплательщики ежегодно отстёгивают более полумиллиарда рублей.
Как пояснил Цветков, большая часть районных и городских газет убыточна, поэтому край в 2013 году планирует выделить для их поддержки 58,8 миллиона деревянных. Кроме того, на выпуск и распространение ещё 6 «наименее успешных и наиболее проблемных и затратных» газет тратится 11,6 миллиона рублей. Пока они издаются созданным непонятно для чего Домом журналиста. Со следующего года эти функции — с частью денег — отойдут редакции газеты «Наш Красноярский край».
Как сказал на заседании комитета депутат Олег Пащенко, «районные газеты — это своего рода миссия, пусть и патриархальная, это доверие, это стабильность. Характер газеты определяется характером редактора — она либо пресная, угодливая, либо смелая и конструктивная». Только вот не привёл он ни одного примера смелой и конструктивной местной прессы. Почему — понятно. Районные и городские газеты служат нескольким хозяевам. Их настойчиво опекают и краевое агентство печати, и управление информполитики, и главы самоуправлений, от которых редакции тоже зависят, и достаточно существенно. Многие главные редакторы и рады бы вырваться из слишком тесных объятий власти, да кто ж их выпустит?
Правда, на словах всё происходит иначе. Председатель комитета по государственному строительству, местному самоуправлению и развитию институтов гражданского общества Алексей Клешко вроде бы на стороне тех изданий, которые могут вести себя независимо. Сам он регулярно ведёт передачи на «оппозиционном» ТВК.
«Это очень важно, чтобы местные газеты не стали придворными листками — хоть муниципальными, хоть государственными»,- говорит Алексей Михайлович, а на практике делает всё ровно наоборот. Он активно поддерживает инициативы чиновников по ещё большему закабалению местной прессы — под видом пресловутой господдержки. И тем самым вредит развитию институтов гражданского общества, которые «курирует» по долгу службы.
Депутат Владимир Бедарев считает, что «районные газеты должны сохранить государственный статус, чтобы редакторы вели себя с главами посмелее». Хотя известно давно и всем, кроме российских чиновников и избранников народных, что редакции становятся смелыми в одном случае — когда переходят в разряд независимых. Но процесс разгосударствления прессы, о котором однажды обмолвился бывший президент Дмитрий Медведев, застыл, так и не начавшись. Нынешняя власть упорно не желает расставаться с наскучившим всем и накладным для бюджета агитпропом.
Цитирую инопрессу: «Более 80 депутатов палаты общин и палаты лордов британского парламента подписались под обращением с призывом противостоять любым попыткам государственного регулирования средств массовой информации. Один из инициаторов депутатского обращения говорит, что госрегулирование равносильно государственному лицензированию печатных изданий, и что политикам не должно быть дозволено вмешиваться в эту сферу».
Но это, как вы поняли, не у нас. Это — на «диком Западе». Хотя кто более дикий, надо бы подумать. Тот же Бедарев указал при обсуждении проблем районок: «Уровень профессионализма повышать надо, не ставить поздравления рядом с некрологами». Ему виднее, что и как должны верстать районщики.
К информационному проекту под названием «Наш Красноярский край» у депутатов «вопросов практически не возникло — часть представителей комитета работает в наблюдательном совете издания, что обеспечивает открытость и редакционной политики, и финансово-экономической деятельности редакции. Кроме того, в соответствии с уставом Законодательное Собрание согласовывает назначение редактора»,- говорится в пресс-релизе ЗС.
По мнению избранников народных, главная газета края (а иначе её уже и не велено называть) стала читабельнее, улучшается её финансовое состояние, оплата труда стала более достойной, количество журналистов увеличилось с 4 до 10. То, что она фактически поглотила шесть районок, которые вроде как уже выходят в виде вкладыша в «НКК», и что население перестало получать более или менее правдивую информацию, депутатов совершенно не волнует. Теперь этой редакции решили доверить и судьбу официозного журнала «Ведомости высших органов государственной власти Красноярского края», чтобы «освободить Дом журналиста от непрофильной деятельности и разросшихся штатов».
А теперь — внимание. Финансирование «главной краевой газеты» в 2013 году составит 38,9 миллиона рублей. В нынешнем, если не изменяет память, издание «НКК» обойдётся в 35 миллионов. Это при том, что в сторону этого карманного издания искусственно повернули ещё и рекламные потоки. Помнится, пару лет назад чиновники клялись матерью, что быстро переведут редакцию на самоокупаемость. Но вместо этого мы наблюдаем явный рост цифр. Кстати, бюджет Дома журналиста составлял (или составит — пока не совсем понятно) 38,7 миллиона бюджетных рублей. Не слабо!
На создание и распространение телепрограмм на канале «Енисей» выделяется в следующем году 100 с лишним миллионов рублей, более 20 миллионов — на аренду и содержание передвижной телестанции, ещё более 10 миллионов — на оборудование для корпунктов, на лицензирование. По словам Евгения Цветкова, изначальная система частно-государственного партнёрства на телеканале себя изжила. Губернатор края пришёл к выводу о необходимости «огосударствления» канала.
«А как вы собираетесь расходиться с частником и в какие суммы это выльется?» — поинтересовался Артём Черных. Выяснилось, что это пока лишь слова, ни у кого нет реального плана действий.
«Давно мечтал познакомиться с лечебными источниками, о которых много слышал, но ни разу не видел. Нынче довелось», — рассказывает известный красноярский журналист Геннадий Миронов.
Зов предков
Живая вода, дарующая здоровье, долголетие и, чем чёрт не шутит, бессмертие, существует не только в народных сказках, мифах и легендах. У нас в Сибири с незапамятных времён, ещё до Гиппократа и Галена за силой и здоровьем ходили, плавали и ездили купаться на солёные и пресные озёра, пили живительную родниковую тёплую или ледяную ключевую воду целебных источников. И поныне коренные обитатели юга Сибири — тувинцы, хакасы, алтайцы — из поколения в поколение передают сведения о многочисленных подземных источниках, которые почти на всех местных языках называются аржаанами или близкими по звучанию словами.
Даже сейчас, когда вполне доступны всевозможные лекарственные препараты и всегда можно обратиться к врачу-специалисту, аборигены знают, на каком из родников можно вылечить ту или иную хворь, зарядиться жизненным тонусом на целый год, в какое время года и куда следует ехать и какие процедуры выполнять. Между тем лечебные процедуры составляют лишь часть заведённого ритуала, в который входит и преодоление долгого пути, и общение с духами тех мест, где пробился на свет целебный источник.
В Туве, например, пользоваться аржааном начинали только в средний месяц лета, потому считалось, что в это время природа достигает своего расцвета, и источник к этому времени уже «поспел». Поэтому каждое лето подавляющее большинство жителей Тувы и соседних с ней республик срывается с привычных мест обитания, чтобы испытать себя долгой дорогой к природному храму и одновременно полечиться по рецептам предков. Причины такого поведения тувинцев и их соседей по региону можно объяснять многовековой привычкой народа, ставшей рефлексом, неосознанным зовом генной памяти и многим другим.
Но как бы то ни было, июль, пора «созревания» аржаанов, заставляет аратов трогаться с места и уходить в обозначенные ещё в древности священные лечебные места. В Кызыле знакомые порекомендовали побывать сперва на аржаане Шивилиг, с него начать знакомство с целебными источниками.
Шивилиг — отмеченный радоном
Шивилиг, один из самых известных в Туве радоновых аржаанов, расположен в восточной части республики. Хотя на картах он не указан, однако любой тувинец сможет показать путь к нему. Правда, добраться до него непросто, не всякая машина способна преодолеть все препятствия на долгом пути нему.
Фото Геннадия Миронова
Так, от Кызыла, столицы республики, расположенной в центре региона, нам пришлось сперва проехать 342 километра по вполне приличной дороге до центра Бай-Тайгинского кожууна (района) Тээли. Потом, но уже с гораздо меньшей прытью, отмотать ещё 17 вёрст по вдрызг разбитой гравийке, ведущей в сумон (село) Бай-Тал. И наконец, практически по бездорожью, по каменистой полупустыне, объезжая обкатанные ледниками валуны, осторожно переезжая по шатким мостикам, а чаще вброд форсируя речки, мимо юрт аратов и стад пасущихся коз, овец и прочего скота, примерно за час пути оставишь за собой последние 16 километров, чтобы оказаться наконец у цели.
Самая практичная для Новорыбной обувь — резиновые сапоги, здесь их все носят. Улицы в посёлке широкие, но на середину жители высыпают шлак, битый кирпич и другой мусор, из-за чего кажется, что в центре стихийная свалка. Угольным отсевом, как в Попигае, улицы не засыпают, но его здесь тоже хватает.
Во многих домах при входе в сени прибивается небольшая сетчатая калитка, чтобы собаки (как свои, так и чужие) не забегали. Собак в посёлке много — все они большие, лохматые, и на цепи никто из них не сидит. Четвероногие друзья бегают свободно, но к прохожим не задираются.
Санитарка местной больницы Надя Уксусникова служит мне неким экскурсоводом по Новорыбной. Её рассказы о местном быте просты и бесхитростны. Раньше в посёлке были общественная баня и совхозная пекарня. Как только совхоз развалился, баню с пекарней заколотили и приставили к ним сторожа. Но то ли сторож был в сговоре с ворами, то ли спал на дежурствах крепче обычного — эти строения сельчане потихоньку растащили на свои нужды. Теперь в посёлке нет ни бани, ни пекарни. Хлеб пекут сами, а моются дома или в собственных банях.
Двухсотлитровая бочка воды у коммерсантов стоит 100 рублей, местный коммунхоз за подвоз воды берёт чуть дешевле. Кое-кто из жителей самостоятельно обеспечивает себя водой, приспосабливая для этого тележки или детские коляски. На питьё и другие нужды воду возят с реки Хатанги, на берегу которой и стоит посёлок.
Конечно, такой мастеровитости и рвения к работе, как в Попигае, я у здешних мужчин не заметила. Да и попивают они не в пример соседям. Изредка кто-нибудь тюкал топором в сенях или очищал сети от налипших водорослей, но особой деловитости не наблюдалось.
Официальных магазинов в посёлке два, один из них — «Учугой», что в переводе с долганского означает «хороший», — постоянно закрыт.
— Обанкротился, несмотря на название, — сказала продавец магазина «Машенька». Эту торговую точку сельчане называют по имени предпринимательницы, которой она принадлежит — Марии Дьяченко. В «Машенькином» магазине выбор продуктов более чем скромный, в продаже не оказалось ни сахара, ни молока.
— Недавно закончились, — сообщила продавец Наталья Бетту, — а фруктов и овощей у нас вообще не бывает. Зимой принимаем у промысловиков рыбу и мясо в обмен на продукты.
Цены у «Машеньки» примерно такие же, как в попигайском магазине. Несмотря на предупреждающую надпись «В долг не даём», продавец время от времени вытаскивает «долговую» тетрадь, вписывая туда фамилию очередного покупателя. За наличные здесь редко берут, в том числе и бюджетники.
«Живые» деньги привозят в посёлок только пенсионерам, да тем, кто получает какие-то социальные выплаты. Ещё деньги водятся у коммерсантов, их больше десятка. Официальных магазинов здесь всего два, а торгуют «навынос» из дома человек десять. Не думаю, что все они имеют соответствующую регистрацию в качестве индивидуальных предпринимателей.
Главный посёлок и Школьный разделяет большой, в нескольких местах заболоченный пустырь, на склонах которого зияют мусорные свалки. В стороне от школы стоит дизельная электростанция. Но в это время суток она почему-то молчит. А на улице — темень, хоть глаз выколи.
Из-за кого краснеет топливо
Вскоре выясняется причина. В Новорыбной на 10 часов в сутки отключают свет: с двух часов ночи до девяти утра и с трёх часов пополудни до шести вечера. Свет отключают всем — и населению, и учреждениям.
Кто-то из сельчан взялся довести меня к дому главы администрации — надо же мне было как-то определяться на ночлег. Бывший работник милиции, представлявший местную власть в Новорыбной, Алексей Николаевич Кудряков, долго возился впотьмах. С веранды доносилось глухое рычание пса вперемежку с чертыханиями главы, разыскивающего одежду и обувь и попутно ругающего теплоход, «шастающий как попало».
Потом мы шли к сельской больничке, где мне предстояло коротать время до нового прихода судна. На вопрос, почему нет света, Кудряков что-то уклончиво ответил про экономию топлива, про то, что они кого-то где-то выручают зимой, а ещё про то, что не все сельчане платят за электричество. Кажется, последнее обстоятельство было ближе к действительности.
Новорыбинцы, с которыми я ехала на теплоходе, рассказывали, что свет в посёлке отключают постоянно, а по весне это делали так: на два-три часа свет давали на одну улицу, потом на другую и так по всему посёлку. Не является исключением и больница. И это обстоятельство больше всего возмущает её работников. Местная лечебница хоть и рассчитана на две койки, работает круглосуточно, и в экстренных случаях медсёстрам и санитаркам приходится пользоваться «летучей мышью» — керосиновой лампой. На случай отключений многие сельчане обзавелись небольшими газовыми (походными) плитками со съёмными баллонами. Одного такого баллончика хватает, чтобы 4-5 раз вскипятить чайник.
В больнице было не слишком темно — топилась печь, яркие блики плясали на полу и потолке. На приступке сипел чайник. Как позже выяснилось, печку здесь топили постоянно — дров на зиму в больнице не заготовили, поэтому уголь в топку подбрасывали круглые сутки.
Определив меня на попечение сторожихи Тани, Кудряков поспешил домой.
Больничка в Новорыбной старая, пол в некоторых местах перекошен так, что двери в комнатах не закрываются. В единственной палате температура воздуха зимой не поднимается выше 10 градусов. Больные не хотят лечиться в таком холоде, убегают домой.
По-видимому, когда-то в больничке было несколько палат, но теперь помещения пустуют. До меня здесь долгое время жил врач, квартиру ему в посёлке не давали, и по весне он уехал. Теперь больные находятся на попечении двух фельдшериц.
Позже в Хатанге я попыталась выяснить причины отключений электричества. Семён Бауков, директор муниципального предприятия ЖКХ, участки которого находятся во всех девяти посёлках, объединённых с Хатангой в одно муниципальное образование, без обиняков сказал:
— Воруют и топливо, и электроэнергию, потому сидят без света. За 2010 год нераспределённой, а точнее, украденной в Новорыбной электроэнергии оказалось на 293 тысячи киловатт. Мы могли бы на эти деньги купить 144 тонны дизельного топлива — это четыре месяца бесперебойной работы дизельного генератора. Если глава Новорыбной говорит, что они там кого-то выручают на перепутье — это не иначе как одобренное местной властью хищение топлива.
Конкурс»Красноярские перья — 2012″. Почетная грамота в номинации «Лучший репортер»
Посёлок Новорыбная (часто упоминают и как Новорыбное) стоит в низовье реки Хатанги, почти у входа в залив. Он самый многолюдный в этом сельском поселении. Живут здесь около 700 человек, преимущественно долганы.
Местные жители говорят, что когда-то выше по течению реки была фактория Старорыбная — стояла вместе с факториями Обойная и Новолетовье, которых уже нет ни на карте, ни в действительности. Места здесь повсюду богаты рыбой, поэтому, основав новую факторию, жители, не мудрствуя лукаво, дали ей название Новорыбная. Со временем она превратилась в большой посёлок.
Для людей творческих Новорыбная примечательна ещё тем, что здесь какое-то время жила, работала, растила детей, делая первые шаги в большую поэзию, известная долганская поэтесса Огдо Аксёнова, переводчиком которой стал норильский поэт и журналист Валерий Кравец.
Новорыбная — родина ещё одной долганской поэтессы Аси Рудинской. Причём Аксинья Дмитриевна пишет стихи как на долганском, так и на русском языках, и на обоих они звучат неподражаемо. Но сейчас речь не об этих удивительных женщинах, а о том, как живётся сегодня их землякам.
Народ пошёл на штурм
И снова я в Хатанге — в ожидании рейсового теплохода.
Перепрофилированные авиарейсы из Норильска, о которых я упоминала в самом начале моих писем, закончились — и в Хатангу потянулись отпускники. Кроме того, на торжества, связанные с празднованием 385-летия Хатанги, из каждого посёлка прибыли концертные бригады по 7-10 человек в каждой.
Было очевидно, что в Хатанге собралось много людей, которым требовалось вернуться домой. А накануне праздника не иначе как злоумышленники (так сказала дирекция морского порта) закидали теплоход «Таймыр» камнями. Вероятно, таким образом выразили протест те, кто не смог попасть на судно, отбывающее в очередной рейс.
В Хатангской администрации, говорят, составляли какие-то списки, которые служили своего рода пропуском на теплоход. Попадёшь в этот список — считай, что ты уже на пути к заветной цели. А если нет — кукуй на берегу. После юбилейных торжеств выяснилось, что для теплохода запланировали спецмаршрут в Новорыбную. Окончательный список и без меня содержал более 40 фамилий, а брали на судно не больше 30 человек — по количеству посадочных мест и числу спасательных жилетов на борту. Пассажиры рассказывали, как в прошлые годы на судно набивалось иногда до сотни человек, ехали стоя, сидя и лёжа на полу. А в этом году в связи с трагедией «Булгарии» на Волге команда «Таймыра» придерживалась требований безопасности. Это правильно, но это же обстоятельство вынуждало взглянуть на проблему пассажирских перевозок с другой стороны.
А именно: вместимости единственного в Хатангском поселении судна явно недостаточно для того, чтобы удовлетворить потребности всех желающих. В северных посёлках, куда курсирует теплоход, живут примерно две тысячи человек и самый многолюдный из всех посёлков — Новорыбная.
Правдами и неправдами на судно мне удалось попасть за два часа до того, как объявили посадку. А потом народ пошёл на штурм. От разгрома теплоход спасло, наверное, то, что на территории порта сильно поднялась вода, так что посуху подобраться к судну не было никакой возможности, людей перевозили на катере «Регина» — его-то народ и взял в оборот.
«Регину» штурмовали все, кто был в списке, и кого там не было, потому что «списочный» и «несписочный» люд оказался в одинаковой ситуации — ни у кого не было билетов. Здесь их продают только при посадке на теплоход.
Вместо часа, отведённого на посадку, судно стояло под погрузкой три часа — народ оккупировал «Регину», не желая сходить на берег. Команда была вынуждена пересаживать «списочных» пассажиров на другой катер, чтобы вывезти их из «зоны боевых действий».
После отхода «Таймыра» многие пассажиры не досчитались своих сумок — багаж остался у кого на «Регине», у кого бог знает где. Забегая вперёд, скажу, что после этого случая администрация Хатангского порта взяла-таки на себя обязательства по предварительной продаже билетов на теплоход. Давно бы так.
Заочники поневоле
В Новорыбную прибыли в два часа пополуночи. Несмотря на непроглядную темень, на берегу толпился народ, стояла грузовая машина, присланная, по-видимому, специально за теми, кому надо было в Школьный посёлок, обособленно возвышающийся на сопке.
Читать далее
Коренная тундровичка Женя Симакова мало похожа на долганку, скорее — на миловидную киргизку, и, кажется, совсем не удивляется, когда я говорю ей об этом. Видимо, ещё раньше кто-то уже говорил о нетипичности её внешности. Словно в подтверждение этого Женя охотно рассказывает, как на дудинском рынке торговцы из южных широт приняли её за свою.
Жене 37 лет, у неё лёгкий, весёлый нрав, она много шутит и заливисто смеётся в ответ на чужие шутки. Женя кочует вместе с отцом и детьми — их у неё четверо. Кроме младшей дочери, за которой присматривает в посёлке Женина мать, трое старших живут в стойбище.
Четыре года назад Женя овдовела, её муж утонул, когда добирался по реке в посёлок на самодельной лодке, которую в здешних местах называют «веткой» за её узость и длину. «Ветка» — нетипичная лодка, это что-то наподобие байдарки с одним веслом. Чтобы править такой лодкой и усидеть в ней, когда на реке небольшой шторм, требуется настоящее умение, которому обучаются не один месяц.
Когда мужа не стало, Женя не смогла отказаться от привычного образа жизни, продолжая кочевать. На зиму семья возвращается в посёлок. Но там Жене не нравится, душа просит воли, простора. Опять же в посёлке одной с четырьмя детьми не прокормиться, а в тундре они вместе с отцом рыбачат. Тем и живут. Теперь уже старший сын подрос, помогает.
Многочисленные тундровые озёра изобилуют разнообразной рыбой. В стойбище уважают кумсу — красную рыбу. Это не только повседневное блюдо, кумсу заготавливают впрок — из неё получается отличная юкола. Рыбой расплачиваются за продукты с якутскими купцами, которые наведываются зимой в посёлок.
Зимой Женя, как и многие другие женщины посёлка, занята выделкой оленьих шкур и пошивом тёплой национальной одежды для семьи и на продажу. Обработка оленьей шкуры — занятие кропотливое и трудоёмкое, потому что всё делается вручную дедовским способом: шкуры тщательно скоблят, а для того, чтобы они стали мягкими, натирают их предварительно отваренной печенью дикого оленя.
Пока мы разговариваем, в гости к Жене заходит молодая женщина с грудным малышом — это Евдокия Уксусникова с трёхмесячной дочкой. Дуся недавно приехала к мужу, и хотя её малышка на искусственном вскармливании, молодая мать не считает это серьёзным препятствием для совместного проживания в стойбище.
— Молочную смесь взяла с собой, люлька у малышки есть. Зато мы вместе с папой, — наклоняясь к ребёнку, агукает счастливая Дуся.
— Мои дети тоже в тундре выросли, — поддерживает Женя соседку. — Детям здесь лучше, помощниками растут.
В Женином балке по обеим сторонам «стены» две широкие лавки, до блеска отполированные за долгие годы пользования. Такие есть в каждом балке. Лавки служат оленеводам скамьями и одновременно постелью. Они опускаются на время стоянок и крепятся к стене во время аргиша. У одного окна, затянутого сеткой от комаров, стоят стол и скамья с домашней утварью; у другого — дымит железная печурка, труба от неё выведена наружу через отверстие в брезенте. Рядом с печкой под кастрюлей и чайником шипит керогаз. Над столом и скамьёй приделаны самодельные полки для посуды, книг, небольшого количества продуктов. Снаружи балок опоясан крепкой верёвкой, на которой развешаны выстиранные детские штаны, кофты, рубашки.
Попигай и Сындасско по праву считаются в Хатангском районе оленеводческими посёлками. Здесь больше всего кочевников, ведущих традиционный образ жизни, за что они получают от социальной службы пособие в размере чуть больше трёх тысяч рублей на каждого, занятого в оленеводстве.
Едем в стойбище
В Попигае полсотни семей кочуют в тундре. Летом, до коральных работ, когда оленям делаются всякого рода прививки, оленеводы разбиваются на семейные бригады и каждая кочует отдельно. Когда начинаются коральные работы, бригады разделяются на семьи, а уже те откочёвывают на свои земли.
В Попигае четыре бригады и в каждой по тысяче-полторы оленьего поголовья. Бригады состоят из родственников — все доводятся друг другу дальними или близкими родичами по мужу или жене. Считается, что между родственниками сильнее взаимовыручка и взаимные обязательства. Если кому-то на какое-то время надо отлучиться в посёлок, за него в стойбище будет работать другой родственник. Не зря народная мудрость гласит: свой своему поневоле друг.
Летом оленеводы кочуют по обеим сторонам реки Попигай, углубляясь в тундру на километр или два. Больше трёх-четырёх дней на одном месте со стадом не задерживаются. Для стоянки выбираются пастбища, где есть озеро, чтобы недалеко было ходить за водой и ловить рыбу в редкие часы досуга. Озёр в тундре много и почти все они рыбные.
Александр Большаков, с которым я познакомилась во время его плотницких работ, взялся отвезти меня в оленеводческое стойбище, а я предложила оплатить горючее, зная о ценности здешнего бензина для любого промысловика. Сговорились ехать следующим утром.
Вместе с нами в стойбище отправились два паренька. Роман, несмотря на юный возраст, неплохо разбирался в особенностях реки и всю дорогу управлял мотором, а Василий ехал к родителям. Васины родители, Николай и Наталья Кудряковы, потомственные оленеводы, а сам Вася — несостоявшийся педагог. Учился в Якутии на физкультурном отделении института, ушёл с четвёртого курса.
До стойбища плыть больше часа, чтобы скоротать время Александр рассказывает о местных достопримечательностях, встречающихся по пути, а меня всю дорогу занимает вопрос: как оленеводы различают своих и чужих оленей в стаде, ведь многие берутся пасти и окарауливать оленей родственников. Когда я высказываю эту мысль вслух, Александр хитро прищуривается:
— Если человек с мальства с оленями, он запоминает их «в лицо».
В его узких глазах прыгают весёлые бесенята.
— Полторы тысячи голов невозможно запомнить «в лицо», — не соглашаюсь я, чувствуя подвох. Большаков смеётся, розыгрыш не удался.
— Метки ставят, — раскрывает он оленеводческие секреты. — Режут уши. Некоторые наносят оленям поперечные надрезы на нос. А якутские оленеводы пользуются специальными клипсами.
Конкурс «Красноярские перья — 2012». Почетная грамота в номинации «Лучший репортер»
Для большинства горожан посёлки типа Попигая и Новорыбного — Богом забытая дыра, где жить просто невозможно — там нет работы, не строится жильё, там полупустые магазины с астрономическими ценами, нет нормального медицинского обслуживания… Но люди живут. Живут, потому что родились и выросли здесь, где жили их отцы и деды, и где будут жить их дети и внуки. В общем, как ни банально это звучит: велика Россия, а дальше родины ехать некуда.
Дорога
Что делает человек, решивший воспользоваться услугами речного судна? Сверяется с расписанием, идёт на речной вокзал или в кассу, покупает билет и едет туда, куда ему нужно. Так делают повсеместно, но только не в Хатанге.
Во-первых, расписания, согласованного и подписанного районным начальством и дирекцией порта, в лучшем случае, придерживаются с погрешностью в два-три дня. Очень может так случиться, что в последний момент в него внесут какие-то изменения и вместо запланированного рейса, теплоход пойдёт с полной загрузкой по специальному маршруту.
Предугадать это невозможно, потому что окончательную точку в этом вопросе ставят в кабинетах Хатангской администрации. Подумаешь, расписание! У жизни своё расписание, и каждый новый день подкидывает какие-то сюрпризы.
Во-вторых, если вы хотите заранее приобрести билеты на теплоход, чтобы наверняка быть уверенными в своём путешествии, то ни в конторе порта, ни в какой-нибудь кассе Хатанги этого сделать невозможно. Билеты можно купить только на самом теплоходе в день его отправления в рейс. Опять же, если повезёт.
На эту тему в портовой конторе мне неопределённо говорили, что с покупкой билетов, а значит и с поездкой, проблем не должно быть. Почему не должно, если желающих уехать больше, чем может взять на борт судно, этого я так и не уяснила.
Настал день отъезда. По расписанию конечной точкой маршрута значился северный посёлок Попигай — один из двух особенно труднодоступных в Хатангском сельском поселении. Туда я и купила билет за 4088 рублей. Но сначала предстояла посадка на теплоход. Кто скажет, что это пустяки, пусть сам попробует.
Итак, представьте себе картину. Стоит на берегу некое довольно высокое деревянное сооружение с крутым трапом (по-видимому, причал), на который без моральной подготовки и определённой сноровки не забраться. Трап заканчивается где-то под водой. Где, с берега не видно. А до берега ещё нужно добраться — кругом вода.
Кто-то перекинул к трапу дощатую лесенку, но она прогнулась и ушла под воду. До берега метра два-три. Самые отчаянные разуваются и осторожно бредут к трапу. А температура воды, прошу заметить, отнюдь не такая, как на юге Красноярья. Север, однако…
Сумки, коробки, мешки и осторожных пассажиров по одному, по двое переправляют в лодке, в которой по щиколотку воды. Лодочник из числа добровольцев-провожающих с трудом толкает нагруженное, кренящееся то в одну, то в другую сторону судёнышко. Вот и трап. Крепко хватаюсь за поручни как утопающий за соломинку. И с тоской вспоминаю пассажирский дебаркадер в родной своей Дудинке.
Первый этап погрузки преодолён. К массивному причалу пришвартован теплоход «Таймыр», но вот незадача — он ниже его. Кое-как при поддержке матросов из команды спускаюсь на борт судна. И первый, кто приветствует меня, пограничник. Какие бы безобразия ни творились при посадке, проверке документов, ничто не помешает. Предъявляю свой паспорт с дудинской пропиской. Всё в порядке, могу ехать. Отдуваюсь, утирая струящийся градом пот, и разглядываю пассажиров.
Много мамаш с малышами, есть беременные, достаточно пожилых людей. Каково же им было пройти такую посадку, да ещё с грузом. Налегке никто не ехал — стандартные атрибуты при возвращении из Хатанги: мешок сахара, макароны, коробка сгущённого молока, три-четыре ячейки яиц и так далее. Был и такой пассажир, кто вёз в сумке кирпичи для ремонта домашней печки. А что делать, если в посёлке этого добра днём с огнём не сыщешь.
На теплоходе двадцать посадочных мест, расположенных по типу плацкартного вагона — 10 верхних полок и столько же нижних — пять закутков, условно именуемых «купе». В салоне стоит электрический чайник, есть небольшой буфет с семидесятирублёвым «Дошираком», набором сухарей, печенья. Здесь же, за стеклом, портрет основателя советского государства с сакраментальной фразой над головой «Заждались?». Тут же пассажирам выписывают билеты.
Людей много, но стоя никто не едет. В этом году пассажиров на теплоход берут по количеству спасательных жилетов на борту, а их 30 штук. Пассажиры рассказывали, как в прошлые годы на судно набивалось иногда до сотни человек, ехали стоя, сидя и лёжа на полу. А нынче в связи с трагедией «Булгарии» на Волге команда «Таймыра» строго придерживалась требований безопасности. Это правильно, но это же обстоятельство должно было бы вынуждать власть взглянуть на проблему пассажирских перевозок под другим углом. Но об этом позже.
Через два часа подходим к ближайшему от Хатанги посёлку Жданихе — она как большелобый пёс неожиданно ткнулась в борт теплохода. Посёлок стоит на холмах, уступами спускаясь к реке. Начинается разгрузка. Надо сказать, что ни у одного посёлка, где мы останавливались, нет причалов. Судно останавливается в четырёх-пяти метрах от берега, и людей переправляют на лодках.
После Жданихи теплоход заметно опустел, до Новорыбной оставалось семь часов пути. Впереди ночь. Пассажиры расселись играть в карты. Мало кто остался равнодушным к этому действу. Причём в «дурака» здесь не играют, все — на «интерес», а «интерес» вполне определённый — деньги. После полуночи азарт игроков усиливается.
Играют все вместе: женщины, мужчины, подростки. Возраст никого не смущает, были бы деньги. В конце концов, молодой матери удаётся сорвать банк. Товарки шумно поздравляют её. Одна из них даже завистливо вздыхает: сколько денег выиграла! Можно и не работать.
После Новорыбной теплоход опустел. В Попигай мы ехали вдвоём с попутчиком. Азербайджанец Гамид надеялся перехватить там бивень мамонта, который нашёл один из сельчан. До конечной точки нашего маршрута оставалось десять часов пути.
«Звёздная рана»
Река Попигай, несущая свои воды в Хатангу-реку, изобилует песчаными отмелями, неожиданно возникающими среди воды островками, косами. По этой причине она опасна и коварна. Почти всю дорогу теплоход держится одного берега — противоположный сияет жёлтыми «пляжами». Песчаные отмели настолько широки, что иной раз кажется, река пересохла и мы вот-вот врежемся в песок. Но теплоход уверенно идёт вперёд, и, когда уже кажется столкновения с отмелью не избежать, из-за крутого изгиба песчаной косы вдруг выныривает синяя полоса реки.
Неожиданно из-за поворота показывается посёлок. Блеснув на солнце крышами домов, он так же неожиданно и надолго пропадает из виду. Река снова выделывает кренделя.
Мы находимся в самом сердце попигайской астроблемы — «звёздной раны» Земли. О падении тунгусского метеорита, вероятно, знают многие, об этом упоминается и в художественных произведениях, например, в трилогии Анатолия Рыбакова «Дети Арбата», а вот о такой же «звёздной ране» Попигая редко кто знает, даже на Таймыре. Упавший метеорит наложил отпечаток на внешний облик всей этой территории, придав ей величавую красоту и суровость.
Всю дорогу по обеим сторонам реки тянутся сопки, густо покрытые зеленью, да и сам посёлок Попигай приютился меж них. А ещё посёлок омывает река с названием Сопочная, которая разделяется на три рукава. Поэтому совсем не удивительно, что жители, игнорируя официальное название посёлка, упорно именуют его Сопочным. Попигаем они называют старый посёлок, стоявший когда-то в верховьях одноимённой реки на значительном удалении от нынешнего.
В пресс-тур по Хакасии я уезжала с наказами. Знакомые просили для родных — здешних уроженцев побольше нафотографировать, «подсмотреть», чтобы передать рассказы и снимки в подарок. «Заказывали» Таштыпский, Аскизский район, озеро Иткуль, Шира…
Да не рассердятся на меня фотографы, старательно и воодушевлённо запечатлевшие хакасские пейзажи. Тщетны их старания! Красота Хакасии неописуема, неуловима самой совершенной фотокамерой. Её не понять, не оказавшись в степи, не вдохнув чабрецового настоя, не прикоснувшись к прогретым вечностью камням. Всё будет не то без пережитой слитности с невероятным простором и потрясения какой-то затаённой грустью курганов, бережливо прикрытых небесами.
Хакасию не понять без… хакасов, сынов Великой Степи, будто скрывающих в уголках раскосых глаз всепрощение суетливому миру.
Спасибо, солнце!
Солнце в Хакасии какое-то особо упрямое, настойчивое и скоропалительное. Поутру вроде ничего не предвещает его появления, и небо весь день в тучах, но обязательно в любую погоду хоть одним лучиком, да прорвётся из-за облачного занавеса и коснётся земли. Хватит нескольких минут, чтобы озарить ласковым светом смурное пространство, словно давая надежду на тепло, подкрепляя уверенность в солнечности жизни. Или так благодарит людей за почитание, признание своей силы?
Хакасы как народ и начинались с единения разных племён Минусинской котловины в солнцепоклонничестве. Культ солнца они пронесли доныне, вознося хвалу и благодарность во всех обрядах за его животворящую силу. До наших дней дошёл обряд повязывания чалама, в котором первой к ритуальному столбу (сорчин) обязательно привязывается красная ленточка, символизирующая жаркий солнечный цвет, с присказкой: «Спасибо, солнце!» С небом и солнцем, их «сёстрами» — луной и звёздам, у хакасов особые, поистине высокие отношения.
Солнце для древних хакасов было больше, чем светило. Это была жизнь Степи, неразрывно связанная с магией Неба и Солнца. Тысячи лет назад своим разумом степняки поднялись до постижения солнечных законов, смены тьмы и света, создания своего солнечно-лунного календаря. И сегодня среди памятников древности, раскиданных по хакасской земле, множество признаков календарно-астрономических знаний, свидетельств астрального жречества.
Пожалуй, главное из них — Сундуки, гряда из пяти отдельно стоящих гор-останцев в долине реки Белый Июс. В новом свете Сундуки и хакасов, как потомков великих звездочётов, открыли новосибирские учёные — археологи из Сибирского отделения Российской академии наук, с 70-х годов прошлого столетия изучающие археологическое достояние Хакасии. Здесь, на 1-м и 2-м Сундуке не просто культовое место, а древняя настоящая обсерватория, заявил Виталий Ларичев, один из ведущих сибирских археологов-востоковедов.
30 лет своей научной деятельности профессор Ларичев посвятил Хакасии, открыв новое научное направление — палеоастрономию. На долю первооткрывателя хакасского Стоунхенджа (по утверждениям учёных, более древнего, чем английская обсерватория каменного века) пришлось немало скепсиса и критики в научном мире. Но он твёрдо отстаивает свою гипотезу, с каждой экспедицией предоставляя всё новые факты, что Сундуки — уникальный астрономический комплекс, который выстроили (наверное, точнее сказать, приспособили) на горном отрезке древние для наблюдения за звёздами, солнцем и луной. Интересно, что по-хакасски это место называется Онло, что значит «видеть», «наблюдать».
В экспедиции 2009 года Виталий Ларичев, как утверждает, открыл Храм Времени времён тагарской эпохи. Убедили его в этом зарубки на восточной стороне скал 1-го Сундука. С виду простые насечки, но… «непростого» количества — 99. Это символически значимое число во многих восточных цивилизациях. В древней культуре Ирана, Ирака, Египта 99 — цифра, означавшая количество годовых оборотов Солнца, Луны и Венеры. По мнению Ларичева, дикие степняки владели совершенной счётной системой времени наравне с иранскими владыками, и эти зарубки — не что иное, как солнечно-лунный календарь.
Наблюдения местных энтузиастов краеведения, археологии и уфологии подтверждают догадки учёного. Заведующий филиалом музея-заповедника «Сундуки» Андрей Вайгандт с фотоальбомом в руках подтверждает, что каждый день, начиная с осеннего равноденствия, солнце освещает определённые насечки, а 22 декабря — в день зимнего солнцестояния — лучи проникают в нишу. Затем свет идёт в обратном направлении, а солнце движется к летнему солнцестоянию. 22 марта лучи вновь попадают внутрь храма, словно сигнализируя о приходе весны. Третий раз в году солнце попадает в храм 22 сентября, в день осеннего равноденствия.
— В 2011 году мы зафиксировали явление, которое доказывает неслучайность построения здесь обсерватории,- рассказывает Андрей Вайгандт.- Именно на восточной гряде 1-го Сундука солнце всходит в проёме (судя по всему, специально устроенном) и опускается в проёме 2-го Сундука, расположенного напротив. На Сундуках много подобных совпадений и пока необъяснимых явлений. Например, Серафимов камень, напоминающий голову орла. Всегда солнце садится точно в его «клюв» — выступающий камень. А вот на плиту из белого песчаника, выложенную на вершине горы (сами Сундуки природно сложены из красного песчаника), садится полная луна.
В долине хоронили шаманов. Судя по всему, не всех, а тех, кто был причастен к звёздным таинствам. Как-то в советское время при распашке поля в долине была случайно вскрыта могила шамана. Тогда же был выкопан камень, на котором явно были изображены созвездия другого полушария и некоторые звёзды. Как будто смотрели в телескоп. И это шестнадцать тысяч лет назад!
Таинственный объект — озеро в долине за 2-м Сундуком. Оно рукотворное. Видимо, его сделали жрецы как символ сотворения мира. При заходе солнца образуется косой крест из света и тени. А когда солнце переваливает за полдень, озеро освещается ровно наполовину. Получается тёмная и светлая части. Как инь и ян. Это озеро вообще во многом загадочное, неясное. То плавуны в безветренную погоду начнут двигаться хаотично, то сбиваются в кучу, а при сильном ветре и не шелохнутся.
— Как можно понять,- продолжает Андрей Вайгандт увлекательный рассказ буквально по ходу действия,- главное назначение этой обсерватории было в наблюдении за солнцем, чтобы точно знать наступление равноденствия. Четыре дня на подходе равноденствия — осеннего и весеннего — для древних людей были сакральными. В эти дни шаманы проводили обряды, ублажали духов перед началом каждого природного цикла. Сюда, на 1-й Сундук, могли заходить только жрецы (шаманы высшей категории) и высшие на социальной лестнице. Причём только после специального обряда очищения и поклонения духам. Иначе горы не подпускали к себе.
