Новорыбинские мотивы

— Про стаж пусть говорят тому, кто не работал, — с обидой в голосе говорит рыбак, — а я с мальства на рыбалке, 15 лет был бригадиром в совхозе «Новорыбинский». А теперь вот без пенсии остался. Люди говорят: найми адвоката в Хатанге и подай в суд. Так ведь адвокат денег стоит, где мне их взять? Про поездки в Хатангу я уж не говорю. Сами знаете, как ездить.

В своей беде Сергей Спиридонович Жарков не одинок. За многих рыбаков, трудившихся в совхозных, а потом в частных артелях, работодатели не перечисляли страховые взносы в Пенсионный фонд, из-за чего люди лишились возможности вовремя выйти на пенсию.

Пластиковая удавка

Ни в одном посёлке, кроме Хатанги, нет отделений или допофисов Сбербанка, а тем паче банкоматов. А учитывая, как сложно добраться в посёлок или выбраться из него, часто ли трудовой люд может воспользоваться своими кровно заработанными?

Думаю, по бумагам во всех учреждениях полный порядок: имеются заявления работников, пожелавших, чтобы им зачисляли зарплату на пластиковую карту. Но, многие знают, как достигается такое «желание» — людям просто говорят: это не обсуждается, пишите заявления. Пару лет назад, когда бюджетники Хатанги переходили на пластиковые карты, работники местных учреждений культуры рассказывали мне, как достигалось их согласие.

Теперь каждый бюджетник Новорыбной сам решает, как ему пользоваться этой картой — доверить её родственникам или знакомым в Хатанге, Дудинке, Норильске, чтобы те могли снимать деньги и пересылать в посёлок по почте, или самим ездить в Хатангу раз в полгода или во время отпуска. Ни один, ни другой вариант нельзя назвать приемлемым. Но выбора у людей нет.

«Живые» деньги в посёлок привозят только в виде пенсий и прочих социальных выплат. И, конечно, в виде денежных переводов. Такая же ситуация и у бюджетников в Попигае.

Бытовые пейзажи

Во многих домах при входе в сени прибивается небольшая сетчатая калитка, чтобы собаки (как свои, так и чужие) не забегали. Собак в посёлке много — все они большие, лохматые, и на цепи никто из них не сидит. Четвероногие друзья бегают свободно, но к прохожим не задираются.

Санитарка местной больницы Надя Уксусникова служит мне неким экскурсоводом по Новорыбной. Её рассказы о местном быте просты и бесхитростны. Раньше в посёлке были общественная баня и совхозная пекарня. Как только совхоз развалился, баню с пекарней заколотили и приставили к ним сторожа. Но то ли сторож был в сговоре с ворами, то ли спал на дежурствах крепче обычного — эти строения сельчане потихоньку растащили на свои нужды. Теперь в посёлке нет ни бани, ни пекарни. Хлеб пекут сами, а моются дома или в собственных банях.

Двухсотлитровая бочка воды у коммерсантов стоит 100 рублей, местный коммунхоз за подвоз воды берёт чуть дешевле. Кое-кто из жителей самостоятельно обеспечивает себя водой, приспосабливая для этого тележки или детские коляски. На питьё и другие нужды воду возят с реки Хатанги, на берегу которой и стоит посёлок.

Конечно, такой мастеровитости и рвения к работе, как в Попигае, я у здешних мужчин не заметила. Да и попивают они не в пример соседям. Изредка кто-нибудь тюкал топором в сенях или очищал сети от налипших водорослей, но особой деловитости не наблюдалось.

Официальных магазинов в посёлке два, один из них — «Учугой», что в переводе с долганского означает «хороший», — постоянно закрыт.

— Обанкротился, несмотря на название, — сказала продавец магазина «Машенька». Эту торговую точку сельчане называют по имени предпринимательницы, которой она принадлежит — Марии Дьяченко. В «Машенькином» магазине выбор продуктов более чем скромный, в продаже не оказалось ни сахара, ни молока.

— Недавно закончились, — сообщила продавец Наталья Бетту, — а фруктов и овощей у нас вообще не бывает. Зимой принимаем у промысловиков рыбу и мясо в обмен на продукты.