Новорыбинские мотивы

Потом мы шли к сельской больничке, где мне предстояло коротать время до нового прихода судна. На вопрос, почему нет света, Кудряков что-то уклончиво ответил про экономию топлива, про то, что они кого-то где-то выручают зимой, а ещё про то, что не все сельчане платят за электричество. Кажется, последнее обстоятельство было ближе к действительности.

Новорыбинцы, с которыми я ехала на теплоходе, рассказывали, что свет в посёлке отключают постоянно, а по весне это делали так: на два-три часа свет давали на одну улицу, потом на другую и так по всему посёлку. Не является исключением и больница. И это обстоятельство больше всего возмущает её работников. Местная лечебница хоть и рассчитана на две койки, работает круглосуточно, и в экстренных случаях медсёстрам и санитаркам приходится пользоваться «летучей мышью» — керосиновой лампой. На случай отключений многие сельчане обзавелись небольшими газовыми (походными) плитками со съёмными баллонами. Одного такого баллончика хватает, чтобы 4-5 раз вскипятить чайник.

В больнице было не слишком темно — топилась печь, яркие блики плясали на полу и потолке. На приступке сипел чайник. Как позже выяснилось, печку здесь топили постоянно — дров на зиму в больнице не заготовили, поэтому уголь в топку подбрасывали круглые сутки.

Определив меня на попечение сторожихи Тани, Кудряков поспешил домой.

Больничка в Новорыбной старая, пол в некоторых местах перекошен так, что двери в комнатах не закрываются. В единственной палате температура воздуха зимой не поднимается выше 10 градусов. Больные не хотят лечиться в таком холоде, убегают домой.

По-видимому, когда-то в больничке было несколько палат, но теперь помещения пустуют. До меня здесь долгое время жил врач, квартиру ему в посёлке не давали, и по весне он уехал. Теперь больные находятся на попечении двух фельдшериц.

Позже в Хатанге я попыталась выяснить причины отключений электричества. Семён Бауков, директор муниципального предприятия ЖКХ, участки которого находятся во всех девяти посёлках, объединённых с Хатангой в одно муниципальное образование, без обиняков сказал:

— Воруют и топливо, и электроэнергию, потому сидят без света. За 2010 год нераспределённой, а точнее, украденной в Новорыбной электроэнергии оказалось на 293 тысячи киловатт. Мы могли бы на эти деньги купить 144 тонны дизельного топлива — это четыре месяца бесперебойной работы дизельного генератора. Если глава Новорыбной говорит, что они там кого-то выручают на перепутье — это не иначе как одобренное местной властью хищение топлива.

Это топливо не принадлежит администрации посёлка, оно принадлежит ЖКХ и завозится только для выработки электроэнергии.

— Я знаю, что в Новорыбную и другие северные посёлки зимой из соседней Якутии на машинах приезжают коммерсанты, — продолжает своё повествование директор Хатангского ЖКХ. — Путь неблизкий, а едут они без бензовозов. По всему выходит, что заправляются нашим топливом. Мы вынуждены были купить красители и всё топливо для посёлков покрасили в красный цвет.

— А что это даёт?

— При подозрении на воровство по нашему заявлению полиция вправе проверить топливо у подозреваемых в краже. Если оно окажется красным, значит, краденное. У нас имеется сертификат на использование этого красителя. Для окружающей среды крашеное топливо безвредно, но если его залить в лампы, оно будет чадить едким дымом. Когда мы приехали красить топливо в один из посёлков, люди высыпали на улицу и едва не устроили митинг, требуя, чтобы мы оставили им хотя бы одну ёмкость некрашеного топлива для охоты и рыбалки в тундре.

С селедкой, да без пенсии

На берегу у лодок копошатся несколько мужчин. Рыбаки. Трое из них, оттолкнув ветки (узкие самодельные лодки шириной не более полуметра) от берега, быстро удаляются на середину реки. Вскоре один из них возвращается — дно лодки усеяно серебристой сельдью, поверх которой бьются, хватая жабрами воздух, сиги и муксуны. Два других рыбака словно застыли на середине реки.

— Это так, — машет рукой один из рыбаков, — себе покушать, поделиться с соседями да обменять на бензин и продукты. А может, кто купит. Возьми любую на выбор, — предлагает рыбак.

Я с сожалением отказываюсь. Ещё неизвестно, какой будет обратная дорога.

— Сейчас самый лов, — говорит Сергей Жарков, рыбак с многолетним стажем, — только успевай сети ставить. Раньше об эту пору мы безвылазно сидели на Золотых песках и Тараканьем острове (промысловые точки на другой стороне реки — прим. автора). Неводом за раз вытаскивали по 15 тонн рыбы. А теперь это никому не нужно.

В посёлке есть промысловая артель, в которой числятся многие местные рыбаки. Артелью заправляет Анатолий Богомольный, руководивший ещё советскими сов-хозами. Уж сколько лет Анатолий Львович работает в Новорыбной, но люди до сих пор тоскуют по прежнему директору Владимиру Мамонову, всякий раз поминая его добрым словом.

— Деньги нам Богомольный не даёт, позабыл он про артельщиков, — сокрушается мой собеседник. — Горючее сами привозим из Хатанги, сети тоже сами покупаем. А много ли мы купим, если денег нет?

В семье Жарковых немного «живых» денег — жена получает пенсию по инвалидности, 7 тысяч рублей, да самому Сергею Спиридоновичу бюджет платит небольшое пособие «за ведение традиционного образа жизни», чуть больше трёх тысяч. Дочь Варвара работает санитаркой в местной больнице, получает на руки 12-13 тысяч рублей, но у Варвары двое маленьких детей, к тому же она снимает квартиру за тысячу в месяц.