Катастрофа, которой нет

— Лично мне непонятно, почему эта катастрофа до сих пор находится «под грифом секретно», — завершает свой рассказ Штульман. — Возможно, просто никто серьёзно не работал с архивами. В 1959 году о ней замалчивали, как и о многом другом, что не красило СССР, но сейчас она никакой секретности не представляет.

Выбралась из ада

Валентина Анатольевна СОБИНА в 1959 году училась в Иркутске на третьем курсе института. 2 июня она ехала домой в Шушенское. Пересадку нужно было делать в Красноярске. На перроне бабушка с двумя маленькими детьми попросила девушку закомпостировать ей билеты. Заодно и Валентине закомпостировали билет в 9-й, «детский» вагон — тогда такие были в каждом составе.

— Я села в поезд на боковое сидение, и вдруг в голову мысль: бывают крушения поездов, но со мной ничего не случится, — вспоминает Валентина Анатольевна, — это было предупреждение. Поезд проехал станцию Минино и остановился. Я обратила внимание, что на соседних путях стоит состав с цистернами, а в окне напротив видна высокая насыпь шлака. Остановка не вызвала у пассажиров никаких предчувствий. В это мгновение за окном раздался сильный стук, в вагоне что-то попадало с верхних полок. Но и это никого не взволновало. Однако я вышла в проход. И вдруг насыпь стала приближаться к окну. Внутри прошёл холод. Я произнесла про себя три слова: «Всё, я погибла», — и в этот момент в ушах отключился звук, начисто, и в дальнейшем я не слышала ни криков, ни плача, ничего. Дошла до следующего купе, вижу — окно разбито, а люди встают на столик и прыгают на улицу. Я дождалась своей очереди, встала коленками на стол, взглянула на насыпь и руками вперед устремилась в окно. Упав на шлак и заметив, что снизу из-под вагона поднимается пламя, стала карабкаться вверх по насыпи. Удивительно, но я не зацепилась платьем за стекло, не порезалась.

Вскарабкавшись, обернулась и увидела, что наш вагон наполовину стащило с рельсов, и он весь в огне. С одной стороны его тянул 10-й, который уже лежал — перевёрнутый и облитый нефтью, с другой держал 8-й — он ещё стоял на рельсах. Думаю, это нас и спасло. В этот момент у меня включился слух, мужчины закричали, что надо бежать в лес, сейчас будут взрываться бочки с нефтью. И мы все, кто выбрались, устремились в лес. Вдруг кто-то крикнул: «Поезд пошёл!» Оглянулись, а наш состав, отцепившись от горящих вагонов, медленно, толчками двигается по рельсам и по ходу подбирает людей, которые оказались на путях. До сих пор говорю спасибо этому машинисту — ведь он отвёл остальной состав от горящих вагонов и вообще делал всё, что нужно было делать в тот момент. Мы устремились к поезду. Как я заползла на эту насыпь обратно, сама не помню. Сначала все стояли в тамбуре, в вагон не проходили. Кто-то кричал «мама!», кто-то плакал. Когда прошли в вагон, меня затрясло, началась истерика, я орала, меня держали несколько мужчин. Когда истерика закончилась, стало легче. Поезд пошёл быстрее. Транссибирская магистраль была свободна, и через какое-то время мы неслись что было силы в сторону Ачинска, там нужно было поворачивать на Абакан. Первой остановкой была станция Козулька. На перроне уже ждали машины скорой помощи и люди в белых халатах. Из поезда на одеялах выносили обгоревших пассажиров. Затем была остановка в Ачинске, в вагон зашли представители горкома, посочувствовали нам и сказали: «Вы все доедете до Абакана, сейчас вам привезут молоко и хлеб». Попросили сделать опись имущества, которое у нас пропало. Я собрала по людям копейки и побежала на вокзал дать телеграмму родителям, чтобы меня встречали. У меня ведь всё сгорело: документы, деньги, зачётка. Как была в штапельном платье, так и осталась. А мне ещё ехать до Шушенского 84 км. Затем поезд остановился уже в Абакане. Вокзал был оцеплен, на воротах висели люди и смотрели, как мы идём по перрону с пустыми руками. В здании вокзала нас встретило высшее начальство республики. Сказали, что случилась большая беда — крушение поездов. Попросили ни о чем не беспокоиться — всех довезут туда, куда надо, бесплатно, предложили ресторан и гостиницу. Нас ещё раз попросили сделать опись имущества. Сказали, что будут сличать две записи, и если они совпадут — выплатят компенсацию. Выйдя из вокзала, я услышала крик, это папа с мамой за мной приехали — я же, когда давала телеграмму, не знала, как всё будет организовано. А они добирались из Шушенского на мотоцикле, потом на лодке переплавлялись через две реки — Енисей и Абакан: мостов тогда ещё не было, лодка чуть не перевернулась. Тут мы, конечно, не выдержали и разрыдались. Пока я была в Шушенском, пришёл перевод ровно на ту сумму, которую я указала в описи. Когда через месяц я возвращалась обратно в Иркутск, очень хотела посмотреть на место нашего крушения. Но как только поезд к нему подъехал, зашёл человек в штатском, закрыл все шторы и велел никому не смотреть в окна. Никаких бумаг о неразглашении мы не подписывали. Я до сих пор считаю, что меня в этой аварии уберёг ангел-хранитель, он не дал мне разбалансироваться, благодаря чему я и осталась жива.

Пионеры не погибли?

Взвод построили и велели рассчитаться от одного до пяти. Пятые сделали шаг вперёд — им предстояло самое страшное: собирать человеческие останки. Зрелище ужасное, на телах ещё пульсировали жилы. Курсантов стало скручивать. Тогда комбат, покрыв всех трёхэтажным матом, велел отвлечься и представлять, что собирают арбузы, — помогло. Подошли две машины скорой помощи, старые, коричневые, на шасси «Газ 5»1. Начали грузить мешки с останками. Тихонько, бережно, хотя никто их не инструктировал. Точное число погибших установить было невозможно, от людей практически ничего не осталось. Но Александр Яковлевич точно помнит: горело 4 вагона. А в те годы они были в основном общие, люди набивались так, что до Ачинска приходилось чуть ли не на ступеньках висеть, занимали все третьи полки. Получается, если в вагоне 56 сидячих мест, туда могло набиться и до ста человек. Значит, в четырёх вагонах могло ехать до 400. Эту цифру курсанты между собой тогда и называли. Странно, но по поводу пострадавших пионеров у Александра Яковлевича своё мнение. Он не видел ни пилоток, ни красных галстуков. Уже после аварии на улицах Красноярска слышал, как народ, обсуждая аварию, говорил: «Слава богу, дети не пострадали». Возможно, погибли только те дети, которые ехали с родителями. Дай-то бог, если это действительно так. Подписку о неразглашении курсанты-ликвидаторы тоже не давали. Хотя устно комбат им объявил: «В письмах никому ничего об аварии не сообщать».

Мы шли на зелёный

— Мы шли на зелёный, — воспоминает Анатолий Гаврилович. — И иначе поступить не могли. Дорога в этом месте делает крутой поворот, и единственное, что я помню, это крик своего помощника: «Состав!». Затем сильный удар — и я вслед за ним прыгаю в окно. Мы почти не пострадали, заползли по насыпи вверх, оглянулись, поезда уже горели. Добежали до станции и нас почти сразу же увезли на допрос. Домой мы попали через несколько дней. А о том, что на вторых путях остановился пассажирский поезд, и пострадало столько людей, я узнал много позже.

Фото автора и Анны Наумовой:

Газета «АиФ на Енисее», 29.05 — 4.12.2013