Как он пишет! Как пишет!
(эссе о В.П. Астафьеве)
Моя мать, окончившая по воле судьбы всего восемь классов, читая Астафьева, то и дело восклицала: «Нет, как он пишет! Как пишет!» Под этими словами могу подписаться и я. Астафьев – один из самых любимых мною авторов. Читала у него много, если не сказать, почти все, включая сложнейший, потрясающий роман «Прокляты и убиты». Некоторые вещи, например, такие как «Пастух и пастушка», «Звездопад», «Затеси», «Зрячий посох», «Последний поклон» и другие перечитывала спустя время. И каждый раз удивлялась, как же мастерски пишет Астафьев, как находит и чувствует нужное слово. Порой слово редкое, необычное, добытое из глубин десятилетий и даже веков. Это как же надо знать и любить русский язык, чтобы находить такие точные, емкие, сочные и красивые слова!
Когда второй раз читала «Последний поклон», не могла удержаться, чтобы не выписать отдельные слова и выражения, которые использовал писатель в этом произведении, и которые меня просто пленили. Вот некоторые из них.
«Сунула руку за надбровник окна и подала мне письмо…»
«И все село жило своей обыденной, неходкой жизнью».
«Вот встречь семенит тетка Авдотья».
«В гору лес был реже, могутней …»
«Обочь дороги виднелись …»
«Жарки уже сорили по ветру отгаром лепестков…»
«… взнялись саранки» (взошли).
«- Алешка, ты костер спроворь…»
«Вся опушка палом горела, захлестнутая жарками».
А также: оторва, разухарился, жалица (крапива) и другие.
Очень удачно и кстати использовал Астафьев в этом романе русские (сибирские) самобытные пословицы, поговорки, присказки, которыми так и сыпали его персонажи, особенно бабушка. Судите сами.
«Блин не клин – брюхо не расколет».
«Пристал, как банный лист к заднице».
«Ладно, чего уж там. Запили заплатки, загуляли лоскутки! С новым годом, мужики!»
«Ешьте, ешьте, хозяйку тешьте!» — наговаривала бабушка, угощая гостей.
«Носи платье, не складывай, терпи горе, не сказывай».
«Ничего, мужики, ничего. Крута гора, да забывчива, лиха беда, но избывчива».
«- Ну, не ешь, — бубнил дедушка в бороду. – Сердилась старуха три года на мир, а мир того не заметил».
«Ельник, березник – чем не дрова? Хрен да капуста – чем не еда?»
«Пей по всей да привечай гостей».
«- Как у нашего соседа развеселая беседа! – приплясывая шествовал к столу дядя Левонтий. – Гуси в гусли, утки в дудки, тараканы в барабаны! Ух, ах! Тарабах!»
«Где блины, там и мы».
«Хочешь быть сыта – садись возле хозяйки. Хочешь быть пьяна — трись ближе к хозяину».
«Клади назем густо, в амбаре не будет пусто».
«Где кисель, тут и он сел, где пирог, тут и он лег».
Меня поражали наблюдательность и цепкая память писателя, слышавшего и запомнившего с детства, как говорит простой люд. Многие из этих словечек я слышала от своей тетушки, старшей маминой сестры, жившей в селе Ирбейское, куда мы, северяне, ездили отдыхать летом. И потому мне было вдвойне приятно встретить эти перлы у Астафьева.
«- Кто там дверь расхабарил? – крикнула бабушка».
«- Ты куда голоухом?!» (бабушка – Витьке, собравшемуся бежать на улицу без шапки)».
«- Отвесь ему пинкаря…» (из лексикона соседского мальчишки Сашки).
«- Какого лешака ищешь? …»
«- Язви тебя …»
«- Сама, холера, туда же …»
«- А еще вечор думала, что…»
А чего стоит мудрость, философия народная из уст той же бабушки Вити. В одной фразе порой заключен полноценный урок нравственности:
« … и человека, и животину жалеть надо, батюшко, потому как у животной тоже душа есть. Памятливая душа. Добро животное пуще человека помнит».
О том, как трепетно относился к русскому языку Виктор Петрович, говорят его высказывания о писателях-классиках, перед которыми он преклонялся всю жизнь. Не так давно мне посчастливилось прочесть прекрасную книгу под названием «Нет мне ответа…» Это переписка Астафьева с писателями, критиками, друзьями, родственниками и разными интересными людьми. Книгу это можно смело назвать эпистолярным дневником – настолько открыто, искренне делился сокровенными мыслями Виктор Петрович с другими.
«…Как всегда в больнице, перечитываю Гоголя, – пишет Виктор Петрович А.Ф. Гремицкому в 1987 году. — Боже, какой писатель! Какой фулюган! И какой горький патриот своей горькой Родины!
Конечно, со школы не перечитывал «Тараса Бульбу», а тут взял и перечитал. Жемчужина! Никому ничего подобного еще не удавалось изречь на Руси. Снова я читал по слогам, будто сахарок за щекой держал, «Старосветских помещиков». Вот учебник для молодых писателей. Черпай, учись, смотри – там на всех и всего хватит. Да ведь они читают какие-то подметные листочки и классику знают совсем плохо, да и текущую литературу знают мало».
А вот какими строками Пушкина восторгался Астафьев:
«…потребовалось мне установить имена и отчества супругов Мироновых и полез я в «Капитанскую дочку», а как залез, оторваться уж не мог от Пушкина, читал, не сознавая, что происходит это во дни поминальные светлой памяти гения нашего, — пишет он критику и другу своему В.Я. Курбатову в 1996 году. — Ах, до чего же прекрасно читается «Капитанская дочка» и наброски, которые в этом же томе! Но читал я, восторгался и ловил себя на том, что иные наши читатели, особенно из советских учительш и другого грамотного люда, будут воспринимать уже это образцовое, единым (нигде ни разу не порвавшимся) звуком скрепленное повествование как пародию, как старомодное словотворчество, примитивное с точки зрения современного писателя и даже грубо натуралистичное. Ну, как это можно написать на первой же странице: «матушка была еще мною брюхата…» или совсем «неправильно»: «мысль моя волновалась», а по мне так лучше и короче написать невозможно».
Астафьев умел подмечать мастерство других писателей и радоваться их успеху:
«Дорогой Валя! – пишет он В. Распутину. – Я давно хотел тебе
написать, еще сразу, как прочел «Живи и помни», но сам сидел плотно за столом, все еще добываю и добиваю «Царь-рыбу», а она не больно добывается, уходит вглыбь, а оттуда, как тебе известно, и налима не больно-то скоро выудишь, вертухается, не дается даже налим, а тут рыба, да еще и «царь»…
Очень ты хорошо написал повесть, Валя! Я такой образцовой, такой
плотной и глубоко национальной прозы давно не читал в нашей современной литературе…»
Писателю Юрию Бондареву по поводу его романа «Берег» он пишет:
«Очень хороший роман ты написал! Наверное, выдающийся… Говорю
тебе спасибо прежде всего за то, что ты по-настоящему возвеличил советского человека, того самого, за которого пролито море крови. Особенно мне приятно, что твой советский человек еще и наш брат писатель, так достойно и умно умеющий держать себя всюду – и дома, и в гостях во время напряженной заграничной жизни…»
А вот строки из письма А.М. Борщаговскому:
«А вы читали ль в N 1 «Севера» повесть Васи Белова «Привычное дело»? Вот эта вещь меня потрясла, хотя и проста она, как земля. Очень советую прочесть, а то ее непременно замолчат в критике и ничего о ней не узнают люди».
Критику А.Н. Макарову сообщает: «Начал читать Залыгина «Соленую
падь». Ну силен мужик! Так о гражданской войне еще никто не писал. Ну мастер, собака!»
И чуть позднее ему же: «Читали ли «Карюху» Алексеева? Если нет –
советую. Я просто очарован этой вещью. Русская, истинно русская, благородная проза!»
Астафьев был частым гостем в городе своего детства — Игарке. Я не пропускала ни одной встречи с ним. Он был великолепным рассказчиком, и его хотелось слушать бесконечно. С благодарностью вспоминал Виктор Петрович некоторых своих учителей и, прежде всего, учителя русского языка и литературы, поэта Игнатия Дмитриевича Рождественского, который приносил на уроки новые книги, журналы, читал их вслух, прививал ребятам любовь к слову. Именно в то время Виктор написал свой первый рассказ «Жив» о том, как он заблудился в лесу и открыл для себя красивое озеро. Рождественский тогда похвалил его. Позднее рассказ этот лег в основу произведения – «Васюткино озеро».
Часто на встречах ему задавали вопрос, кого из современных писателей он ценит больше всего. Виктор Петрович называл несколько имен, перечислял произведения, которые больше всего затронули его ум и сердце. И мы, конечно, старались запомнить эти имена и обязательно прочесть названные книги. Астафьев был для нас неким эталоном, человеком с безукоризненным вкусом, которому можно довериться.
Безупречным эталоном Виктор Петрович остается для меня до сих пор.
Если в его статьях, переписке я встречаю неизвестное мне имя, стараюсь непременно найти этого автора и прочесть. Ведь сам Мастер оценил его.
Лариса Голубь
