Людмила Титова. Звук.

«О, если б, мог выразить в звуке… »
Самый благословенный звук на Земле – крик появившегося на свет ребенка. Душа родившегося извещает: «Я пришла в мир, я готова выполнить своё предназначение».
Мы живём в мире звуков и главный режиссёр – Природа. До поры до времени природа охраняет душу от «трудных звуков», она позволяет ей взрослеть. Давно один мудрый человек сказал мне:
«Духу Человека – нужно Слово,
Телу – Питание и Движение,
Душе – мелодия».
Тогда я всё это не очень-то поняла, а сейчас, кое-что узнав о жизни, я не только это поняла, но приняла.
Так случилось, что на второй год работы на Красноярской городской студии телевидения мне поручили создание киноочерка о Красноярской краевой службе охраны зрения, о ее корифеях и новаторах – Павле Гавриловиче Макарове (его имя носит сегодня Красноярский глазной центр), Анне Георгиевне Темных, Валерии Васильевиче Соловьеве, Валерии Иннокентьевиче Поспелове – глазных врачах, последователях Владимира Михайловича Крутовского, Михаила Александровича Дмитриева.
Очерк должен был быть показан на I Всесоюзном съезде детских офтальмологов, который проходил в Красноярске. Шёл 1972 год, все киносюжеты в эфире ТВ шли на узкой 16 мм пленке, в основном с закадровым комментарием (звуковой синхронной плёнки выделяли на редакцию крупицы). А здесь предстояло снимать на широкой, 35 мм плёнке, настоящей киношной, со звуком и 2 части, т.е. 20 минут.
У меня сейчас идёт мороз по коже: как я взялась за эту работу.
О том, что у сценария было несколько вариантов – это нормально, о том, что ни о чём другом думать не могла – это тоже нормально, а вот сомнения – это да.
Я работала в редакции пропаганды и по циклу «Здоровье», в основном, с режиссёром Людмилой Николаевной Никоненко, терпеливым, вдумчивым, опытным режиссёром.
Она подбадривала меня и нашла точное режиссерское решение – показать работу учёных, врачей через детали их повседневной, можно сказать, рутинной жизни-работы, и, вместе с тем, были определены съёмки кадров, свидетельствующих о возвращении пациенту способности видеть окружающий мир, такой многообразный, захватывающе стремительный.
Первый вариант дикторского текста был казённым, рваным, совсем не поэтическим. Людмила Николаевна и Вадим Николаевич Фёдоров, который был редактором киногруппы не оставили от него, как говорят, «камня на камне». К достоинствам отнесли одно – «точность и технологическую достоверность материала». Но этого так мало.
Переписывала я дикторский текст много раз. Снова и снова смотрела смонтированный материал. Наконец, дикторский текст прочитан, записан, а тревога, неудовлетворенность – огромны.
И вот мы смотрим очерк впервые с полной звуковой фонограммой. И я узнаю и не узнаю материал. Звукорежиссер Юрий Игнатьев создал то, о чём мы мечтали, задумывая материал. Он подобрал такой звукоряд, такие шумы, такую музыку, что хроникально-документальные кадры и кадры природы, лица радующихся Солнцу людей, выстроились в поэтическое документальное повествование.
Прошло очень много лет с того дня и с успешной демонстрации очерка на съезде, но я помню эти дни ещё как дни, когда я поняла значение и роль звукорежиссёра в создании телевизионного продукта.
Первых звукорежиссёров студии ТВ я лично не знала. Для меня это только фамилии, о которых ходили легенды: Геннадий Ковязин, Иннокентий Тихонович Кокорин, Вадим Андронов.
А вот звукорежиссёров ТВ 70-80гг. знала близко, со многими работала над передачами, ездила на киносъёмки, на ПТС, в студии как редактор и ведущая программ.
Галина Альбиновна Колдунская – Семёнова, яркая, красивая, располагающая к общению женщина была первой, с кем я познакомилась, как со звукорежиссёром на студии ТВ. Она «выдавала» мою первую авторскую программу. Галина Альбиновна окончила Красноярское музыкальное училище и сначала, по распределению работала на радио. Нина Яковлевна Ковязина, главный редактор радио, став первым директором студии ТВ, пригласила Галину Альбиновну на должность первого музыкального редактора и звукорежиссёра ТВ.
Собирая материалы для книги о становлении, развитии и работе коллектива КСТВ в 50-80 годы, я брала интервью у своих коллег, распространила и обработала ответы на вопросы анкет и к этим материалам я возвращаюсь время от времени.
Корр.: Что из первых лет работы на студии ТВ Вам больше всего запомнилось?
Семёнова Г.А.: Дух творчества, желание создать незабываемое зрелище. Красноярская студия жила своё первое десятилетие, не было большой студии, видеозаписи, выходили «живьём». Помню, пригласили на передачу в крошечную, малую студию из района хор и оркестр народных инструментов. Как тогда все разместились в этой студии, уму непостижимо! Телеоператор Александр Барышников буквально «врос в стенку» вместе с телекамерой, чтобы занять меньше места, а ведь хору-то надо было ещё петь, а мне поставить микрофон так, чтобы звук шёл чистый, без накладок. Это была не очень лёгкая задача. Но… все постарались, и передачу даже отметили на летучке.
Тогда на ТВ выступало много известных людей и коллективов.
В августе 1978 года на работу в звукоцех студии ТВ пришла учитель музыки Нина Леонидовна Симонова, учитель музыки, выпускница музыкального училища, она проработала на студии ТВ более 25 лет. Вот некоторые ответы Нины Леонидовны на вопросы анкеты.
Корр.: Каким был первый день на студии ТВ?
Симонова Н.Л.: Очень счастливым.
Корр.: С кем из режиссёров Вам чаще всего приходилось работать? Чем примечательны эти люди?
Симонова Н.Л.: Я на работу в студию, на киносъёмки всегда ходила с удовольствием, во-первых, нравилась сама работа – каждый день всё новое, во-вторых, у нас был очень хороший коллектив.
А режиссёры? Людмила Николаевна Никоненко, Маргарита Григорьевна Абовская, Елена Андреевна Бахирева, Максим Файтельберг – на меня произвели очень сильное впечатление своим знанием работы, умением организовать людей, своей неординарностью мышления. Много работала с Юрием Ивановичем Мячиным – режиссёром от Бога. Совместно были созданы программы «Кунсткамера» — автор Людмила Вахменина, «Русские вечера» — авторы Николай Малашин и Сергей Щеглов. Они чувствовали ритм слова и работа с ними была интересной.
Корр.: Какие программы тех лет Вам помнятся?
Симонова Н.Л.: «49 кадров из жизни фотомастера», «Яков Боград», спектакли «Посох памяти» по Виктору Астафьеву, «Встань и лети» по Корабельникову, «Люди, звери и бананы».
Работа студии ТВ тех лет была очень насыщенной, только по редакции пропаганды шло 6 циклов передач ежемесячно до 5,5 часов вещания: «Депутатская приёмная на телевидении», «Красноярский коммунист», «Здоровье», «Дорогие мои земляки», «Мой край, моя земля», «От имени государства». Озвучивание передач на политические темы имело свою специфику, но звукорежиссёры и с этим справлялись достойно. Чаще других программы на правовые темы озвучивал Юрий Андреевич Поторочин, стаж работы Юрия Андреевича на ТВ около 30 лет.
По профессии Юрий Андреевич – актёр музыкальной комедии, окончил Красноярское училище искусств, прошёл дважды специализацию в Московском институте повышения квалификации работников радио и телевидения. В звукоцех на работу звукорежиссёра пришёл благодаря Галине Альбиновне Семёновой и, как говорит Юрий Андреевич, с удовольствием занимается этим ремеслом.
Поторочин Ю.А.: «Хорошо помню первый день на ТВ. Очень чётко. Я волновался, масса ребятишек (репетировала детская редакция), я был представлен главному режиссёру Маргарите Николаевне Рыбалко, которая, побеседовав со мной, дала добро. Потом было знакомство с местом работы. Это была комнатушка 7-8 м2,с правой стороны большой студии на втором этаже, с окном в павильон, познакомился я и с коллегами. Было тогда 3 звукорежиссёра и 4 ассистента – Валерий Шугалей, Николай Бекетов, Галина Семёнова, Людмила Новопашина, Марина Симонова, Саша Чаусов, Анна Вишня. Коллектив понравился. Уже через месяц я самостоятельно отработал вечер «живого» эфира.
Корр.: Как строился Ваш рабочий день?
Поторочин Ю.А.: С утра, весь день – репетиции, которые вечером в эфире и, примерно, в 1500 репетиция информационной программы «День края» с блистательными дикторами Марианной Кусаковской и Эдуардом Семёновым. Если бы вы знали, как всегда на них было приятно смотреть и слушать. У них такие были богатые голоса. Хотя, казалось бы, что особенного, официальная информация. Ан, нет. «Живой» эфир всегда прибавлял адреналина в крови. А «День края» почти всегда шёл «вживую».
Сейчас в коридорах и холлах студии пустынно, а тогда – с утра до вечера – люди, участники передач. Весёлое, живое, динамичное было время. Это был 13-й год жизни Красноярской государственной студии телевидения, когда я пришёл. Атмосфера была творческая, по большому счёту, поиск, новаторство и чёткая дисциплина. Был творческий подъём. Режиссёр Нина Петровна Бери ставила телевизионные спектакли с участием актёров красноярских театров и это было очень интересно.
Корр.: В 70-80-е годы в студии выступало много музыкальных, театральных коллективов, как строились программы с их участием?
Поторочин Ю.А.:Благодаря режиссёру главной художественной редакции Маргарите Григорьевне Абовской мы были в курсе всех премьер и гастролирующих коллективов. На экранах шли сюжеты, интервью с великими музыкантами, артистами. ПТС выезжала и в театры, и в цеха заводов, и в районные ДК, где выступали гастролирующие артисты. Летом на ТВ шли спектакли и встречи с артистами Ленкома, Сатиры, МХАТа, балетов Москвы и Ленинграда. Многие спектакли были записаны с Маргаритой Григорьевной Абовской. Хорошо помню концерты нашего земляка, великого балалаечника Бориса Феоктистова, квартета имени Бородина Павла Лисициана. Удачными были творческие портреты актёров театра Сатиры: Андрея Миронова, Александра Ширвиндта, которые мы делали с Максимом Файтельбергом. Это был и праздник, и школа, потому что эти люди эрудированны, воспитаны и профессионалы высокого класса.

Корр.: Какой цикл передач был самым продолжительным у Вас, как у звукорежиссёра?
Поторочин Ю.А.: Около 20 лет шли в эфире «Родники народные», автор и ведущий – интереснейший человек, хорошо знающий Сибирь, фольклор, народные песни – Константин Михайлович Скопцов. 10 музыкальных программ «Бурлеск» — автор Валерий Кузнецов, режиссёр Нелли Лысенко. Там были интересные клипы, снятые в селе, в лесу, на Енисее – все тоже канули в Лету с началом перестройки.
С режиссёром Валерием Толмачёвым и автором Сергеем Герасимовым я начинал делать «Студию-2», с Лидией Рождественской и режиссёром Светланой Тарасовой «Просто женщина».
Кому понадобилось всё развалить? Программы были популярны, их ждали. Их значение трудно переоценить. Коллектив был спаянным, в постоянном творческом поиске, а ответственность коллег и профессионализм – фантастические.
Многие годы Красноярская государственная студия ТВ была одной из лучших в стране. Талантливые журналисты Борис Иванов, Сергей Герасимов, Марк Голубов, Борис Блохин, Антонина Дектерёва, Юрий Хоц, Людмила Титова, Валентина Тарада, Ирина Долгушина, Людмила Черепанова, Людмила Костенко, Сергей Ким, Александр Михайлов, Елена Куницкая, Людмила Вахменина делали потрясающие программы.
Корр.: Кто помогал Вам в освоении профессии?
Поторочин Ю.А.:Чёткая вещательная политика – для телезрителя, серьёзный «разбор полётов», возможность задать вопросы, поделиться своими идеями, проектами, создавали атмосферу поиска, желание думать.
Главные редакторы Борис Сергеевич Иванов, Нина Яковлевна Ковязина, главный режиссёр студии ТВ Маргарита Николаевна Рыбалко, директор студии ТВ Григорий Григорьевич Мелехин – были очень требовательны, и они имели на это право не только по должности, но и огромное личностное моральное право, они многое умели сами, не боялись новых идей, уважительно относились к каждому, у каждого из нас было право на ошибку, но мы старались их не совершать. Создание передачи – труд коллективный. Все, кроме ведущего и участников – действующие лица за кадром.
Работа на ТВ, как никакая другая, учит коммуникабельности и постоянной потребности в расширении кругозора. Работа с режиссёрами Маргаритой Рыбалко, Ниной Бери, Тамарой Степановой, Нелли Шинкоренко, Елизаветой Фёдоровой, Ириной Шаманской, Нелли Гудовской дала мне очень много как человеку, я учился у них общению с людьми. Со временем я освоил технику звукозаписи с помощью Дмитрия Ухлова и Сергея Дурасевича (звукорежиссёров Радио) и получил «Добро!» от самого Моисея Гуревича, главного музыкального редактора Радио. Это позволило мне в течение более 15 лет заниматься записями таких программ как «Песни над Енисеем», «Товарищ песня», «Юрмала», концертов симфонического оркестра. Более 30 программ было записано для ЦТ. Работала наша группа и на «Олимпиаде-80». Правда, в те дни Москва прощалась с Владимиром Высоцким и мы, звукорежиссер Николай Бекетов, телеоператоры Виктор Елизарьев, Александр Жмуров, Евгений Дятлович, Александр Барышников простились с ним только на кладбище. Вот такая жизнь – всё вместе – и радость, и горе.
Звукорежиссёры живут в особом мире. Он для них непрерывная симфония жизни – многоголосье лесов и эхо гор, незабываемые голоса певцов и сольные партии инструментов, какофония шумов города и тишина подземелий.
Когда бы я ни заходила в комнату звукорежиссёров – они в наушниках, крутятся магнитофоны, стопка коробок с магнитными плёнками, заботливо приготовленными заведующей фонотекой, Клавдией Николаевной Номировкиной по заказу звукорежиссеров. Звукорежиссёры сосредоточенно слушают, что-то отмечают в сценариях. Я всегда поражалась и поражаюсь до сих пор их способности точно соотносить видеоряд со звучанием отдельного музыкального фрагмента пьесы, а иногда и симфонии. Какие надо иметь особые фильтры, чтобы извлечь из собственной головы, этого уникального компьютера, тот единственный звук, шум, мелодию, что требуется именно сейчас, сию минуту. Это непостижимо. А ведь ещё надо «не потерять» живой звук, который рождается сию минуту, в студии.
Как-то я задала не совсем корректный вопрос Николаю Николаевичу Бекетову, многие годы главному звукорежиссёру студии ТВ, у которого 24 февраля 2012г исполнилось 50 лет работы на студии. Сколько мелодий музыкальных произведений хранит твоя память? Николай Николаевич задумался: «Трудно сказать, но, думаю, миллион-то будет», — потом засмеялся: «Не знаю. Я ведь серьёзно занимался музыкой с самого начала. После института собирался поступать в консерваторию на музыковедческое отделение. Я читал много книг, разбирал ноты. А знаете, как читал? Например, читаю дневники Балакирева, а там по дням он называет отдельные произведения, которые он или разбирал, или слушал, и я вслед за ним нахожу эти произведения и слушаю. И так я поступал, когда читал биографии, переписку или дневники других композиторов, певцов. У меня серьёзная подборка музыковедческой литературы, пластинок, а теперь и дисков. Это очень увлекательно. И не пошёл-то я в консерваторию из-за музыки, из-за студии ТВ. Да, да. На нашем радио и фонотеке ТВ были феноменальные записи. Я как стал слушать… И всё…погиб».
Николай с детства любил музыку. Отец играл на аккордеоне, а ему купили баян. И он стал подбирать мелодии, а потом и учиться играть. Николай Николаевич закончил академию Искусства и культуры в Улан-Удэ. Его специальность – дирижёр самодеятельного оркестра народных инструментов. На государственном экзамене «сдавал» баян. Выдержал на «отлично», он и сейчас не расстаётся с баяном, с помощью компьютера делает аранжировки музыкальных пьес.
Есть несколько аспектов в работе звукорежиссёра. Подбор звукового сопровождения к кино — и фотосюжетам, работа в студии, стационары с дикторами, ведущими, выступающими и выдача программ в эфир, здесь же студийные спектакли и концерты.
Кроме самого цеха, где прослушиваются и подбираются звуки, основное место работы звукорежиссёра – это большой павильон студии и звуковой пульт, магнитофоны. Кстати, последние менялись с развитием ТВ, и всё приходилось осваивать в короткие сроки.
Особый случай – работа звукорежиссёра на ПТС, передвижной телевизионной станции, когда идёт спортивное событие, демонстрация, концерт «вживую». ПТС – это всегда неизвестность, непредвиденность, причём, двойная непредсказуемость и самого события, и работы аппаратуры. Например, во время хода шествия на демонстрации колонна одного предприятия задержалась, а в вагончике комментатор должен говорить именно об этом предприятии, называть имена передовиков, показатели трудовых побед, а колонны всё нет и нет в кадре, и тогда по команде режиссёра звукорежиссёр убирает звук из комментаторской кабины, телеоператоры показывают панорамы площади, города, а звукорежиссёр выдаёт резервную песню, причём так микширует звук в начале и конце, что телезритель думает, что так и надо. Накладки нет, звукового провала тоже.
В этой ситуации, да, вообще, в работе на ПТС важна слаженная работа звукорежиссёра и инженера ПТС по звуку.
Студийным режиссёрам повезло: на протяжении десятков лет инженером ПТС по звуку был и остаётся Сергей Замаратский, асс своего дел, отдавший телевидению 47 лет. На студии уже пятое поколение ПТС, сейчас цифровая, но Сергей и эту знает назубок. Спокойный, выдержанный, знающий специалист, о таком коллеге может только мечтать любой звукорежиссёр.
Разговаривая с коллегами, я всегда задавала вопрос: какие встречи на ТВ и с кем им особенно памятны? И всегда ответы были интересны не только психологически, но информационно познавательны применительно к оценке характера вещания, времени и личностей.
Бекетов Н.Н.: В 60-е годы на меня незабываемое впечатление произвел баянист Юрий Казаков. Он играл обработки русских песен, музыку русских, зарубежных композиторов. Таких выступлений сейчас не увидишь ни на одном канале ТВ.
Помню выступление Аллы Пугачевой. Это конец 70-х. Тогда она еще была никому не известная певица. Наше руководство долго решало: быть ей в эфире или нет. Дело в том, что песню «Арлекино» она пела в соответствующем костюме, а это в то время в СССР было не принято. И, всё-таки, Алла Борисовна была в тот раз в эфире и живьём. В дальнейшем, Пугачева в Болгарии получила первую премию именно за исполнение этой песни.
В Красноярске первым из звукорежиссёров я записывал Дмитрия Хворостовского. Дима исполнял русские романсы, а его педагог, Екатерина Константиновна Иоффель очень волновалась. Но всё получилось хорошо. В дальнейшем, в Красноярске для РТР была записана с Дмитрием Хворостовским опера Верди «Травиата».
Для меня были знаменательны встречи и записи композиторов Эдуарда Колмановского, Андрея Петрова, Владимира Фельцмана – личностей ХХ века, людей высокой культуры и нестандартного мышления, сюда бы я отнёс выступления на ТВ Иннокентия Смоктуновского, Андрея Миронова, Юрия Богатырёва, Ии Савиной.
Корр.: А как Вам работалось с местными композиторами?
Бекетов Н.Н.: Здесь был сделан большой задел Моисеем Гуревичем, главным редактором художественных и музыкальных программ Красноярского Радио. Александр Злобин, Сергей Трусов, Николай Черемных, АлександрШемряков уже были знакомы красноярцам. Я с удовольствием работал с ними ВСТАВКА Работа наша требует внимательности, аккуратности, абсолютного внимания требует от звукорежиссёра и звукооператора работа при киносъёмках на натуре: в больничной палате, заводском цехе, на спортивной арене. Здесь необходимо чисто записать не только интервью, комментарии ведущего, но и шумы, звуки, которые потом перенесут телезрителя на место съёмок, например, в ночь, в поле, где работают на уборке комбайны, или к плотине, где бушует проран. Эту работу мастерски делали Виктор Билецкий, Александр Чаусов, Олег Жигачёв, Юрий Игнатьев, Борис Кабатов, Анатолий Гнездилов Валерий Шугалей, у которого в то время была лучшая в городе фонотека современной советской и зарубежной музыки, что было большой редкостью.
Корр.: Николай Николаевич, Вы до сих пор работаете. У Красноярской государственной студии ТВ, практически, нет оригинального вещания, в чём заключается Ваша работа?
Бекетов Н.Н.: Нас сейчас работает трое, работаем посменно по 12 часов: выдаём круглосуточно «Вести», очень редко выезжаем на ПТС. Теперь за запись концерта или спектакля нужно платить безумные деньги, не то, что раньше, а денег нет.
В связи с тем, что ТВ перешло на цифру, оцифровываю фонотеку. Работы хватает, но очень скучаю «по настоящей работе» — когда мы на ТВ создавали оригинальные большие передачи с Маргаритой Абовской, Максимом Файтельбергом, Маргаритой Рыбалко, Еленой Бахиревой, Людмилой Никоненко, Галиной Черниченко, Нелей Лысенко, Ниной Ивановой, Еленой Терских.
Корр.:Николай Николаевич, в августе у Вас семидесятилетие, как думаете отмечать?
Бекетов Н.Н.: Не знаю ещё. Думаю сделать на даче фотовыставку. Такую фотогалерею. Я ведь очень много снимал и снимаю. Потом ещё фильм о звукоцехе, о коллегах. Конечно, это потребует много времени, но, всё-таки, думаю это сделать.

Любой телевизионный продукт – это творческая работа людей многих должностей и специальностей, подавляющее большинство из них телезритель не видит, они за кадром. К разряду «невидимых» относятся и звукорежиссёры. Но как важно, чтобы их работа была профессиональной.
Мне повезло, в мое время на ТВ работали творческие, самоотверженные звукорежиссёры, влюблённые в свою работу. Звук без помех, чистый звук, глубокий звук, душевная мелодия – это из характеристик и оценки их работы в эфире.

из книги «Секунды и десятилетия» (о становлении и развитии и людях
Красноярской краевой государственной студии телевидения в 50-80-е годы).

Людмила Титова. Война

Исполнилось 65 лет как окончилась Вторая мировая война, которая унесла жизни 50 миллионов человек со всех континентов Земли, 35 -миллионов – из СССР. И нет ни одной семьи в России, где бы до сих пор не ощущались последствия войны ее кровоточащие и сегодня раны.
В мою жизнь война ворвалась криком, женским криком, полным ужаса. Женщина быстро-быстро бежала по вагону и кричала: «Война!». Добежав до полок, где сидели ее детишки, она лихорадочно стала собирать их одежду, причитая почти шепотом: «Вой-на! Вой-на! Вой-на!». И, как будто специально, чтобы остановить это причитание и её поспешные движения, в вагон вошел военный: «Прошу всех оставаться на местах! Вас поставят в известность, что делать. Прошу всех оставаться на местах!».
Поезд шёл из Красноярска до Москвы, а наш прицепной, специальный вагон до Львова, в нем ехали семьи к военным, мобилизованным на строительство фортификационных сооружений.
Поезд остановился в Перми (тогда г. Молотов). Было это 22 июня 1941 года, мой день рождения. Мне исполнилось 6 лет.
Мы с сестрой (ей было 2 года) не успели испугаться. По проходу вагона за военным шла наша мама, она несла в руках два яблока и две целлулоидных головки для будущих кукол. Не помню, что она говорила. Женщины стали собираться вместе. И тут пришел уже другой военный и сказал: «Из вагона не выходить, стоять будем долго, вагон следует только до Москвы. На вокзале вас встретят».
Москва запомнилась суматохой, тревогой, болезнью сестры и неизвестностью: как и когда мы вернемся в Красноярск. Женщины между собой говорили: «Вот «выберут» окно и пустят нас между эшелонами». С детьми разговаривали мало, не помню, чтобы дети плакали или капризничали…
В Красноярск мы вернулись в начале июля. Война – это, образно говоря, Вой-на. Вой. Реакция на ужас, на беду, на несчастье, на потери. Ожесточенный Вой на врага. Но это осмысление сегодняшнего дня.
Главное желание тех дней: вернуться быстрей домой, в любимый двор, к книжкам, игрушкам, куклам. И мысль: хорошо бы, чтобы мама быстро сшила туловища для кукол, головки-то ведь есть, вот они.
Дедовская квартира была большой. В город стали прибывать беженцы, в одну из комнат поселили женщину из Ленинграда, но это было ненадолго.
Вскоре в Красноярск эвакуировали из Харькова кинофабрику и двухэтажный деревянный дом, в котором мы жили, был отдан под пожарную часть, нас же (меня, маму, сестру, бабушку, мать отца) переселили в дом по соседству в две маленькие комнатки в общей квартире. Массивная мебель загромоздила всё пространство. Кроватей поместилось всего две. Стол, за которым в праздники рассаживалось до 20 человек, был сложен, на нём стояли кресла, стулья, полки. Правда, с течением времени большую часть мебели мы «проели». Меняли на продукты всё: мебель, посуду, одежду, книги.
Почему-то больше всего было жаль бабушкины голубые туфли в крапинку и сюрпризную красную коробку с набором «Красная Москва»- приз за маскарадный костюм маме в довоенном 1940-м году.
Отец, Николай Павлович Титов, до войны работал театральным художником, делал куклы, писал лозунги, подрабатывал в цирке и парке, хотя по специальности был техник-строитель. Они с мамой вместе окончили техникум.
С началом войны мама пошла работать в госпиталь, что был в угловом здании, рядом с «Совкино», на проспекте Мира, в нем сейчас УФСБ. Мы с сестрой ходили по палатам с немудреными подарками и читали стихи.
Часто это были романсы, выученные как стихи, и тогда раненые смеялись и благодарили.
Мама работала много, они не только разгружали вагоны – принимали раненых, но и стирали бельё. В редкие выходные мама больше молчала. Ждали писем, а они приходили редко.
Еще до школы мы с подружкой ходили в клуб «на сказку». В любую погоду кое-как одетые, закутанные так, что было видно только глаза, ребятишки поднимались по крутой железной лестнице на чердак старинного дома, что и сегодня стоит на углу улиц Мира и Диктатуры. Не раздеваясь, перешептываясь, усаживались на огромные тяжелые стулья… и ждали. Невысокая, в сером пальто и таком же платке, женщина, чуть расстегнув ворот, подышав на руки, раскрывала книгу и начинала читать:
«Дух взирал на воды, и вот они заколыхались и поднялись пенистыми волнами и ринулись в бездну, которая разверзла свою черную пасть, чтобы с жадностью поглотить их…» Все слова звучали как грозная музыка. Дети сидели не шелохнувшись. При дыхании изо рта шел пар… В окна заглядывали зимние сумерки. Было тихо-тихо.
Лилия Гераскина, впоследствии автор нашумевшей пьесы «Аттестат зрелости» из школьной жизни красноярцев, автор сценария одноименного фильма, известная писательница, раз в неделю в этой промерзшей насквозь комнате читала и рассказывала нам сказки.
Мы же, несмотря ни на что, старались не пропустить ни одного раза, ни единого дня. В тот день Лилия нам читала «Золотой горшок» Гофмана. И, кто знает, может быть, это был один из первых уроков узнавания «Чувства слова», оптимизма, романтического отношения к жизни…
Осень 1943 года в Красноярске стояла теплая и солнечная. Как-то за лето забылось, что была страшная, морозная голодная зима.
Шумные и самостоятельные, мы собрались во дворе школы № 10 на первую в жизни перекличку: вместе девчонки и мальчишки.
Надо сказать, что до войны в Красноярске было мало жителей, несколько школ, четыре кинотеатра, три библиотеки.
Война очень изменила город. Сюда эвакуировали много заводов, фабрик, институтов. В школе № 10 располагался тыловой госпиталь, где проходили долечивание тяжелораненые.
Здесь в хирургическом отделении работал профессор Валентин Феликсович Войно-Ясенецкий, который ходил по городу в рясе и перед операцией, рассказывали врачи, всегда крестил больных (хотя это в те времена запрещалось).
Мы встречали Валентина Феликсовича на улице, и только много позже я узнала, что это Человек-легенда: Ученый, Богослов, Хирург.
На перекличке нам сказали: «С этого учебного года в СССР вводится раздельное обучение». Девочки стали учиться в подвальном помещении старинного дома на углу улиц Ленина и Диктатуры (здесь сейчас «Бюро путешествий КрасЭйро»), и школа стали называться неполной средней школой № 20. Директором была назначена Зинаида Георгиевна Червякова. Так что с нас началась женская школа № 20, теперь это лицей.
Память хранит отдельные звуки, запахи, слова, события. Иногда, в какое-то мгновение, они, как импульсы, заставляют всплывать целые пласты жизни, времени…
Во время войны базар находился на площади Революции, это было веселое и многолюдное место. Туда приезжали с соседних деревень колхозники.
Раз в неделю мы с мамой в воскресенье ходили за молоком. Его привозили в мешках, замороженными кружками. Сверху кружка была горка замороженных сливок. Их мама снимала ножиком и мазала на хлеб к чаю, который был из сушеной моркови или сушеных листьев, иногда – смородины, иногда – малины. Еще на базаре продавали петушков на палочке и конфеты крем-брюле – такие тянучки, но там мы останавливались на секунду, просто взглянуть.
На базаре обращали на себя внимание гадалки и мужчина с морской свинкой и лотком из бумажек. Погадать стоило 10 рублей, но мама никогда не гадала, а мне было всегда любопытно, как это все получается: чаще свинка вытаскивала бумажки «Вас ждет письмо» и «Вы получите нечаянный интерес». И то, и другое в войну ждал каждый.
Особое место занимал поход в баню. Ходили всей семьей. Бань в городе было мало. Мы ходили в общую баню по улице Марковского. Длиннющие очереди, духота. Помещения с очень плохим освещением и в зале ожидания, и в самой бане. Жуткие кабинки и лавки, тяжеленные тазы, но тепло, очень тепло. Отогревались на неделю.
В годы войны в воскресенье иногда у нас гостила мамина сестра, ей было 16 лет, и она училась в Школе военных техников на кочегара. Ходила она в серых ватных брюках и розовой телогрейке (такая была в начале войны форма у учащихся ФЗУ и в ШВТ). Мы приставали к Наде, чтобы она пошла с нами поиграть «в котлы». На территорию нашего огромного двора, по ул. Красной Армии, 8, завезли несколько паровозных котлов, которые позже пошли для отопления эвакуированной Кинопленочной фабрики. А в начале войны огромные, чугунные, звенящие от прикосновения, котлы стояли на деревянных подпорках и манили своей темнотой, открывавшейся через тяжеленную крышку топки.
Игра заключалась в том, кто, сколько сможет просидеть внутри этой махины с закрытой дверцей.
Было очень страшно, и мы звали Надю только постоять рядом, пока одна из нас залезет вовнутрь, а другие снаружи будут хором считать время-секунды и ждать, когда изнутри раздастся стук – «хватит!». Надя называла нас глупыми и рассказывала, какая в настоящих паровозных топках температура, и как они, будучи на практике, устают бросать тяжеленной лопатой в настоящую топку уголь, и как тяжело его «шуровать» в печи ломом.
Надя была невысокой тоненькой девочкой, и не верилось, что она говорит правду. Хотя, Надя никогда не врала. После окончания ШВТ она работала сменным кочегаром и ездила в поездки.
С началом войны люди перестали ходить в гости, не стало и прежнего Нового года, но ёлка в доме была, вернее «макушка» от елки, с несколькими игрушками. 31 декабря она всегда стояла наверху бюро.
Мама наряжала елку сама. Стояла она в детском ведерке с мокрым песком. Наверное, были и подарки, но их не помню, все новогодние праздники слились в один, которые устраивались до войны, когда мама и папа делали нам сюрпризы: это были куклы из папье-маше и елочные игрушки из картона, ткани, бумаги и обязательно шоколадные фигурки.
Из близких знакомых, что бывали в войну в доме, была одна, с которой мама подружилась, работая в госпитале, Августа Федоровна – военный врач-стоматолог, которая очень поддерживала маму. И когда мы получили извещение о без вести пропавшем отце, и когда умерла сестра Галочка, мама совсем упала духом и говорила: «Как же выжить?» — Августа Федоровна говорила ей: «Надо не выживать, не выходить из жизни, а жить, достойно жить. Это очень нелегко».
Она имела право на такой совет. В детстве Августа Федоровна потеряла мать: плашкоут, перевозивший людей, сорвался и пошел ко дну, тогда потонуло много людей, они тонули вместе с матерью, но мать не спасли. И всё это было на её глазах. И ещё, будучи еврейкой, она не имела паспорта, а имела только справку – «вид на жительство». И даже окончание стоматологического отделения в Томском мединституте, направление на работу в армию, на Дальний Восток, долгие годы не снимали унизительной процедуры «отметок» в милиции. Но она именно жила. Много работала, делала челюстные операции, по тем временам, уникальные протезы для раненых, была всегда собранна и очень доброжелательна. Именно Августа Федоровна подарила мне эту фразу: «Надо не выживать, а жить», хотя говорила она это моей маме. Но как это пригодилось мне…
Улицы города … Асфальта почти не было, деревянные тротуары. Улицы Ленина, Маркса, проспект Сталина (сегодня улица Мира) и площадь Революции были мощеные.
И сейчас иногда мне слышится цокот копыт о мостовую, скрип телег, проезжавших по улицам. В городе было два автобусных маршрута от ж.д. вокзала до ул. Сурикова и второй – до Военного городка.
Через Енисей был понтонный мост и ходил паром, а по правому, почти пустынному берегу, «курсировал» рабочий поезд, как его звали – «мотаня».
В войну по улицам ездили грузовики со странными высокими
цилиндрами в кузове у кабины. В эти цилиндры бросали деревянные чурочки и … машины почему-то двигались.
Люди одеты были в черное и серое. И, если кто-то появлялся на улицах в светлом или ярком, говорили: «Это из цирка»…
В огромном подвале, где мы учились, проходили трубы. Зимы были очень морозные, и трубы часто лопались, мы со страха заскакивали на парты. Класс был большой – сорок две ученицы. Первой нашей учительницей была Лидия Николаевна Першина. Нам она тогда казалась старенькой. У нее были седые волосы, расчесанные на прямой пробор, собранные сзади в пучок. Одета она была подчеркнуто скромно и аккуратно. На ней всегда была длинная из мешковины юбка и беленькая кофточка с тоненьким черненьким бантиком. Кофточка всегда была белоснежная.
В первом классе все было интересно. Большинство из нас уже умели читать и писать печатными буквами. Нашей учительнице предстояло научить нас писать с наклоном, с нажимом, прописными буквами, соединяя их волосяными нитями.
У нас был специальный урок – чистописание. Тетрадей и учебников во время войны не выпускали. И мы писали на книгах, блокнотах и, вообще, кто на чем мог. Писали мы деревянными ручками с перьями № 86, макая их в чернильницы – «непроливашки», но часто в чернильных пятнах были и пальцы, и книги, и тетради, и даже лицо. Интересно, что почти у всех впоследствии сформировался красивый почерк.
Одеты мы были по-разному. Единой формы не было. Главным украшением были белые воротнички на платьях, правда, не у всех, да еще ленты в косах, наглаженные только у самых аккуратных. Рослых в классе было немного. Парты же были просто гигантскими, многих из-за них не было и видно. Крышки парт открывались с грохотом, почему-то мы не очень старались быть тихими.
Не помню, чтобы нас в школе кормили. Мы жили впроголодь. Были даже такие семьи, где вообще не было, что поесть, и мы собирали, кто что мог, иногда это были просто картофелины.
В 1944 году во втором классе наша учительница Сара Иосифовна, умерла от голода.
В третьем классе мы уже учились на 4-ом этаже 10-ой школы, а 3 этаж занимали мальчики.
Зимы были очень морозные, как-то быстро мы выросли из своих платьев, шубок, пальтишек. Вид у всех был смешной.
В канун нового, 1944 года мы с мамой пришли в кинотеатр «Совкино».
В фойе стояла большая нарядная ёлка, но мы почему-то пошли в зал. Там было не очень светло, но очень красиво выделялись на высоких стенах лепные рамы, хотелось, чтобы там были какие-нибудь картины из сказок, как в довоенных красивых детских книжках, но они были пусты. А я все время вертела головой, мне казалось, что картины должны появиться, но, увы…
За столом, на сцене, сидели три человека, рядом с ними высилась гора чего-то серого, они выкрикивали фамилии, и люди шли к сцене. И, вдруг, я слышу свою фамилию. «Титова есть?», — повторяет мужчина. Мама берет меня за руку, и мы идем. Нам из этой горы выбирают валенки, отдают мне. Они связаны бечевкой и на них написано 17. Я говорю: «Спасибо!» и смотрю на маму, она плачет. И мы не идем на место в зале, а уходим…
Валенки оказались как раз впору и теплые и были очень кстати. Мама перешла на работу на остров Молокова в авиационные мастерские, и мы с Галочкой ходили к ней обедать.
Мы жили в центре города у развалин Всехсвятской церкви (сейчас там магазин «Квант»). После уроков шли через весь город, через Енисей, сквозь торосы, по зимнику (Енисей тогда замерзал) на остров. В столовой, в тепле нас кормили обедом, и мы снова шли через Енисей, сквозь мороз и хиус. Иногда на обратном пути мы заходили погреться в музей (в Краеведческий, что на набережной), вход для детей тогда был бесплатный, а в кинозале всё время показывали документальные фильмы.
К нам очень сочувственно относились смотрители музея. Мы знали хорошо многие экспозиции. Кальян из дома декабриста Василия Львовича Давыдова, жившего с семьей в Красноярске, я помню хорошо до сих пор, также, как и обстановку дома купцов Кузнецовых: стеклянную горку, мебель, посуду, картины.
Помню, что подолгу смотрела на маятник Фуко, что висел на длинной стальной нити, и непонятно было, как это Земля, зрительно не двигаясь, прошла несколько делений разлинованного круга на полу…
Но нужно было выходить на холод.
Вообще, главные ощущения тех лет – голод и холод.
В доме было печное отопление, а дров не хватало, стены плохо прогревались, поэтому установили железную печку. Её топили непрерывно: щепками, журналами, чем придется. Все заборы вокруг уже были разобраны и сожжены, железки стояли у всех.
Мама где-то с большим трудом купила доски от забора, сложила у сарая. И теперь каждый день мы с бабушкой пилили их. Мне восемь лет, и я, конечно, не умею, да и не хочу дергать эту непомерно огромную пилу, но, всё же, мы идём к сараю, берём у соседки козлы и пилим. Я не ною, но… Но бабушка жалеет меня. Распилены всего три доски, и у сарая их ещё много.
Вечером мама и бабушка переживают: «Не исчезли бы доски за ночь… Все ведь без дров… Да и времена такие».
Первое, что делаю утром, бегу посмотреть, здесь ли доски. К моему сожалению, доски лежат на месте. Бабушка говорит: «Иди во двор, поиграй, я сейчас выйду».
Выбегаю к подружкам во двор, въезжает мужик на телеге, подъезжает к нашему сараю и быстро-быстро грузит наши доски.
Я это вижу, но не двигаюсь с места, не кричу, не бегу домой. Мысль только одна: «Как хорошо, что увезёт, не надо будет пилить…»
Жизнь прошла, а я помню, как радовалась, когда телега с досками покидала двор и как плакала мама…
Как мне стыдно сегодня за ту радость.
В доме было радио – светло-желтая тарелка. Из неё шли главные новости, голоса, как мне казалось, были печальные, наверное, потому что известия были печальные. «После длительных боёв оставили… оставили… оставили…».
Во что мы играли, что читали, что думали? Боюсь быть не точной, но во всех сколько-нибудь необычных людях, с необычными причёсками или в необычной одежде нам виделся шпион, почему-то особенно много тогда говорили про книгу «Судьба барабанщика» А. Гайдара. Призывали к бдительности.
Начиная с 4 класса, мы сдавали экзамены. Учились мы уже в здании, что примыкает к «Дому кино» — кинотеатру «Октябрь» вход был и со двора и с улицы Мира. (Сейчас в одном крыле этого здания – «Школа Олимпийского резерва»). Комнаты классов были огромными с высоченными потолками, красивыми большими окнами. В классах, да и вообще в школе, пахло формалином, карболкой и еще чем-то таким, что свидетельствовало о том, что совсем недавно здесь был госпиталь.
К нашему переезду всё было выбелено, покрашено. Нам очень хотелось украсить класс. Одна из мам где-то достала марлю, и сшили шторы с какими-то бомбончиками. В классе стало сразу уютно и, как нам казалось, очень красиво. Кто-то даже принес из дома салфетку на учительский стол, но… инициативу «заглушили».
У нас были потрясающие учителя.
Рисование преподавал Дмитрий Иннокентьевич Каратанов. От него мы впервые услышали слово «перспектива». Нарисовав на доске несколько совершенно одинаковых домиков, которые уменьшались, уменьшались, и уменьшались до точки, провел лучи и сказал: «Это пер-спек-ти-ва!»
А еще, в другой раз, он поставил на стол стул и сказал: «Рисуем стул!» И, надо же, мы нарисовали.
Дмитрий Иннокентьевич жил в «Доме специалистов», что на «задах» театра Пушкина, на первом этаже, в угловой квартире, жил один, трудно и бедно, и я помню, что мы у него часто бывали, иногда и прибирались в квартире. Во всяком случае, мы любили у него бывать.
Мы были настоящим продуктом своего времени. Активными пионерами, играли в «тимуровские команды» и в школе, и во дворе. Книги А. Гайдара любили и знали. «Тимур и его команда» и «Судьба барабанщика», «Чук и Гек» и «Голубая чашка» были нашими книгами.
«Тимур и его команда» мы ставили в школе. Сами расписывали, кому кем быть и разыгрывали. В этой повести есть отрицательный персонаж – Фигура – самый взрослый мальчишка и хулиган «вредитель добрых начинан» им никто не хотел быть, а так как я была девочка рослая и крупная, то меня назначали на эту роль, а мне, естественно, не хотелось, но мне говорили: «Но не можешь же ты быть Оськой, это Неля подходит (была у нас любимица – крошечная девочка с косами). Ну, и, вообще, он же, Фигура, потом стал хорошим». Но я всегда сопротивлялась, хотя «играла» добросовестно. Вообще, школу очень любила, там всё было легко, интересно, куда-то уходила тревога.
Кинотеатр, можно сказать, был в школе. «Веселые ребята», «Волга-Волга», «Парень из нашего города», «Семеро смелых», а позже «Трактористы», «Большая жизнь», «Александр Невский», «Глинка», «Маскарад» — нами воспринимались как документальные, и только «Золушка», «Снежная королева» — это были откровенно любимые фильмы-сказки.
Современным молодым людям, имеющим возможность смотреть телевизор, посещать библиотеки, пользоваться компьютером, выходить в Интернет, трудно, почти невозможно, представить себе, что главными источниками официальной информации для нас были у кого «белые», у кого «черные тарелки» — радио, да газеты «Красноярский рабочий» и «Сталинские внучата», мы часто образовывались «на слух».
Учителя для нас намечали пунктир: и мы шли в библиотеку, в театр, в музей, в кружки, что работали при Дворце пионеров.
Картина мира, которая формировалась в нашей голове, как я понимаю сейчас, была не адекватна реальности…
Последнее письмо от папы пришло осенью 1942 года. И всё. Потом извещение: пропал без вести, и уже после разных маминых обращений – официальное извещение о гибели отца. Но это был уже 1944 год. Страшный год для нашей семьи ещё и потому, что в августе 1944 года в возрасте 5 лет умерла моя сестра Галочка.
Каждый, кто давно живет в Красноярске, мог бы написать свою собственную историю города в войну, потому что человеческая память личностна и интимна. Сейчас в одноэтажном доме на углу современных улиц Маркса и Парижской коммуны – музей имени В.И. Сурикова, здесь собраны интересные произведения искусства, регулярно проводятся музыкальные вечера, популярность которых растет год от года, но моя, личная память, об этом доме еще и другая…
В годы Великой Отечественной войны здесь была детская больница. Так случилось, что в августе 1944 года при невозможности поставить моей младшей сестре диагноз дома, ее поместили в больницу.
Палата Галочки была крайняя, первое окно справа от парадной двери. Передачу принимали в прихожей, на лестнице, через дверь, в которой было выпилено окошко. А над дверью, под потолком, из цветных стекол был сделан витраж, сложена жар-птица, которая, если я приходила во второй половине дня, светилась как бы изнутри и красным, и синим, и зеленым, и золотистым цветами.
Окошечко в двери долго не открывали, а я не могла оторвать глаз от этих цветных стеклышек… Господи! Как давно это было.
Хотелось Галочку увидеть, но она была очень слаба и редко ее бледное, с роскошными кудряшками лицо показывалось в окне…
Помню зимнее, раннее утро, пришла мама, о чем-то говорила с бабушкой. Бабушка плакала, а потом в одеяле внесли и положили на кровать Галочку. Она была мертва.
Ей было 5 лет, мне 9. У нее оказался менингит. Пенициллина не было, т.е. он, наверное, был, но нам был недоступен. Мы жили более чем скромно,
Запомнился рассказ о том, что Галочка умерла под утро, и как мама, пытаясь ее оживить, прижимала ее к себе; как с большим трудом нашла мужика с телегой, и, трясясь по булыжным мостовым города, держа на руках Галочку, везла ее до дома. Долго-долго…
Мама начала курить. Ей был всего тридцать один год… В доме на годы поселилась печаль…
Почему-то в память врезалась страшная гроза в мае 1945 года. Тогда от молнии в секунду, как факел, вспыхнула и загорелась часовня на Караульной горе. В часовне не велись службы, и она даже не закрывалась. По роковому стечению обстоятельств, две женщины с граблями (на горе, за часовней были земли, отведенные под посадку картофеля) спрятались в ней от грозы и их убило молнией… Одна из них была мамой нашей соклассницы – Худяковой Ларисы. Это было жутко осознать. Мы очень переживали эту беду…
День Победы 9 мая 1945 года в Красноярске был очень солнечным, утром по радио передали, что 8 мая подписан «Акт о безоговорочной капитуляции Германии», и война окончена. Не верилось: уходили в прошлое вечера без света, иногда при керосиновой лампе, сбор щепок, дров, чтобы топить непрерывно «железку», лепёшки на рыбьем жиру и касторке, как лакомство…
9 мая на улицах было людно, больше было плачущих, одни от радости, другие…
У большинства из нас отцы или погибли, или пропали без вести на войне. О том времени написано много, но шлейф Войны непомерно длинен. Я хорошо помню слёзы моих мамы и бабушки. Может быть, именно тогда я впервые осознала необратимость времени, того счастья, когда все были живы.
По-беда. После беды, после беды, которую принесла Война.
Можно восстановить города, засыпать бывшие окопы, перезахоронить павших бойцов, поставить им памятники, обелиски, даже усилиями пропаганды смягчить образ бывшего врага, но никогда, ничто и никто не вернет выжившим Времени, отобранного войной.
Личная память хранит всё, и чтобы не повторялись войны, об этом надо говорить и писать, чтобы не посмели развязать очередную бойню.
«Война… самое гадкое дело в жизни. И надо понимать это и не играть в войну…», – более века назад написал Лев Николаевич Толстой.
Кто бы прислушался?

Людмила Титова. 45 лет в Союзе журналистов России

Председатель Союза журналистов России Владимир Соловьев приехал с рабочим визитом в Красноярск. Он наградил лучших журналистов почетными знаками. Среди награжденных — Людмила Николаевна Титова. В 2018 году исполнятся 45 лет, как она вступила в Союз журналистов.
К сожалению, Людмила Николаевна не смогла приехать на награждение в Дом журналиста, поэтому мы привезли награду к ней домой.Чай, вкусные конфеты, шампанское, а главное — интересные воспоминания Людмилы Николаевны сделали нашу беседу душевной и незыбываемой! Мы даже спели романс и решили ещё раз встретиться, но уже с гитарой!

Людмила Николаевна Титова родилась в городе Красноярске 22 июня 1935 года. Окончила Красноярский государственный педагогический институт, физико-математический факультет в 1957 году, в 1960 году филологический факультет. С 1957 года по 1959 работала в школе №36 города Красноярска. С 1959 по 1969 работала на Красноярском радиотехническом заводе, параллельно сотрудничала с газетой «Красноярский комсомолец», являлась внештатным членом отдела пропаганды крайкома партии. Освещала строительство Усть-Хатанской ГЭС, Назаровского угольного разреза, строительство дороги Абакан –Тайшет. В 1964 году участвовала в первом Съезде молодых строителей в Дивногорске в качестве делегата. В 1969 году начала работать на студии краевого телевидения редактором отдела пропаганды, проработала в штате 24 года. Является автором программ «Депутатская приемная», «Мой край — моя земля», «Памятники Красноярска», многих сюжетов тележурнала «Здоровье», являлась редактором документальных фильмов: «На страже зрения», «Красноярский миллиард», за которые была награждена поездкой в Ленинград. С 2003 года 10 лет трудилась в культурно-историческом центре им. В.И.Ленина, создала 32 слайд — фильма об истории Красноярского края. Издала книгу «Студийный дом», составе авторов – членов Союза журналистов написала книгу «Детство, войной опаленное».В настоящее время работает над книгой «История Красноярского телевидения», материалы публикует на сайте Союза журналистов Красноярского края.

Второй день визита Владимира Соловьёва в Красноярск

24 мая Председатель Союза журналистов России Владимир Геннадиевич Соловьёв встретился с редакторами и представителями краевых СМИ, ведущими журналистами региона. В начале встречи он наградил красноярских журналистов в связи с выдающимися достижениями и вкладом в профессию. Почетным знаком «Честь. Достоинство. Профессионализм» и в связи с 50 -летним юбилеем был награжден известный журналист Красноярского края Александр Чернявский. В связи с 45 -летним пребыванием в Союзе журналистов России почётными знаками «За заслуги перед профессиональным сообществом» были награждены ветераны журналистики: Людмила Титова и Людмила Черепанова.
На встрече Владимир Соловьёв вручил членские билеты вступившим в Союза журналистов России, в мае ряды Союза пополнили 7 человек.
В своём выступлении глава Союза журналистов России отметил, что после некоторого застойного состояния, сегодня организация переживает, своего рода, «перерождение», поставив перед собой амбициозные задачи. На сегодняшний день Союз включает 82 отделения по всей стране, они объединяют около 80 тысяч журналистов.

«У нас сложилась хорошая команда, общими усилиями мы пытаемся сделать так, чтобы наш Союз журналистов становился всё более известным. В замороженном состоянии такое мощное объединение находиться не должно. Мы продолжаем переговоры о взаимодействии на различных уровнях, в том числе, выходим и на международный», — сказал Владимир Геннадиевич.

Также он сообщил, что впервые у Союза появилась возможность проводить региональные медиафорумы, в городах России будет проведено 20 подобных мероприятий. Так 1 и 2 августа в Красноярске пройдет медиафорум, участниками которого станут делегации из разных концов страны. Владимир Соловьев предложил красноярским журналистам активно включиться в формирование программы медиафорума и до конца июня направить свои предложения в секретариат Союза, а также пообещал пригасить на форум тех спикеров, которых хотят услышать красноярцы.
«На таких форумах мы, конечно, будем говорить о существующих проблемах в журналистике: на радио, телевидении, в печати, в социальных сетях. Рассчитываем обсудить самые острые вопросы: работа монополистов, качество образования, применение «чёрных» технологий и многое другое», — пояснил председатель Союза.

В ходе встречи был затронут еще один важный вопрос — существование киосков с печатной продукцией. «Мэр Красноярска придумал свое решение данного вопроса, и теперь мы эту идею можем развивать, как красноярскую инициативу. Её мы также можем презентовать на форуме. Предложение заключается в том, чтобы киоск с печатной продукцией был объединен с кофейней, куда человек мог бы зайти купить прессу, выпить кофе, поесть мороженого. Это решение вопроса может пригодиться и во время проведения «Универсиады -2019», подобная система широко применяется в зарубежных странах. При успешном старте, этот опыт можно было бы растиражировать на всю страну», — отметил Владимир Соловьёв.

Председатель СЖР также поделился с коллегами информацией о, пожалуй, одном из самых важных событий в журналистском сообществе – традиционном фестивале Союза журналистов «Вся Россия»:»… ежегодно фестиваль проходил в Дагомысе, но было принято решение о его проведении в этом году в Сочи. Закрытие и открытие будет проходить в Зимнем театре. Мы надеемся пригласить очень интересных спикеров и со временем рассчитываем сделать этот форум крупнейшим фестивалем прессы».
Владимир Соловьёв также ответил на ряд вопросов красноярских журналистов.
В этот же день председатель СЖР возложил цветы к памятникам воинам-интернационалистам и Луке Святителю Войно-Ясенецкому. Эти два красноярских памятника были выбраны не случайно. Владимир Георгиевич Соловьёв — член попечительского совета фонда Святителя Луки Войно-Ясенецкого, и, конечно, он, прежде всего, известен телезрителю как как военный журналист, прошедший многие горячие точки планеты.
Во второй половине дня гость красноярских журналистов побывал в музее Виктора Петровича Астафьева в деревне Овсянка, заехал на Красноярскую ГЭС, посетил один из объектов «Универсиады -2019» Бобровый Лог, прокатился на канатно — кресельной дороге.

ФОТОГРАФИИ ВЛАДИМИРА МЕДВЕДЕВА

Председатель Союза журналистов России Владимир Соловьев в Красноярске

Визит председателя Союза журналистов России Владимира Соловьева в Красноярск начался с в трёхсторонней встречи. Вместе с
руководителем администрации, исполняющим обязанности первого заместителя Губернатора Красноярского края Сергеем Пономаренко и председателем Союза журналистов Красноярского края Дмитрием Головановым они обсудили несколько важных вопросов. В частности, взаимодействие всех ветвей власти и журналистов, способы урегулирования, и, главное, предотвращения возможных конфликтов. Как отметил Сергей Пономаренко, Союз журналистов России – это та сила, с которой нужно считаться.
Кроме того, Владимир Соловьев предложил информационную поддержку «Универсиады-2019» в рамках запланированного на октябрь сочинского медиафорума «Вся Россия». Ведь, как оказалось, (можно привести для примера слова аккаунт-директора Агентства SNMG Даниила Запятого) «… на съезде «молодых лидеров» со всей страны выяснилось, что даже о самом факте проведения студенческих игр осведомлены примерно 0% выборки…».
Союз журналистов Красноярского края готов представить на медиафоруме «Вся Россия» площадку, посвященную «Универсиаде — 2019».
В ходе встречи, обсуждались возможности оказания помощи региональному Союзу журналистов в ремонте помещения Дома журналиста Красноярского края, а также другие вопросы.