Неизданная повесть (продолжение 4)

ПРОВИНЦИАЛЬНАЯ РУЛЕТКА 

Повесть Валерия Кузнецова

Посвящается памяти Вадима Алферьева

От автора

В основу повести легли события, случившиеся в 1995-96 годах, в пору, когда нынешние тридцатилетние красноярцы были подростками. Что-то они читали об этом в старых газетах, что-то почерпнули из слухов. А о некоторых делах могут лишь догадываться, так как их до сих пор тщательно скрывают все, кто был причастен к этому.

— Ну, в общем, у нас где-то то же самое, — ответил, выслушав его Бокарев. – Конечно, надо будет скорректировать. Например, вариант наводки на преступление кем-то из жильцов дома. Мы проверим их по прописке и месту работы. Правда, триста двадцать квартир — с ума сойти. Но в принципе выборку сделать можно. Связи маньяка тоже отработаем или этой женщины-экстрасенса. Но понимаете, исходя из обстоятельств, у нас больше склоняются к бытовому убийству. Даже не убийству, а к телесным повреждениям. Бытовуха, в общем…

— Бытовуха, Саша, могла начаться и кончиться не в подъезде, а возле: дали по башке, ножом пырнули и убежали. Со двора на улицу и через три минуты — в центре. Ищи-свищи… А они ведь в подъезд зашли, чтобы случайный свидетель не помешал. Чтобы с гарантией. Нет,  Саша, это не бытовуха. Это инсценировка бытовухи. Стало быть, имеется режиссёр.

— Возможно и так, — неохотно согласился Бокарев. — Но тогда надо выбрать какой-то убедительный мотив. Какой, по-вашему, у них мог быть мотив?

— Чёрт его знает, какой? — буркнул Мануилыч. — Я тебе перечислил: маньяк, экстрасенс, депутатские дачи…

— Ой, только не это, — перебил его Бокарев. — Мы обсуждали эту версию, Шуранов нас на смех поднял. Про дачи Артемьев осенью писал, тогда же Трилис на него собирался в суд подавать. А зимой вспомнил что ли и решил замочить? Смешно…

— Да смешно конечно, — вздохнул Мануилыч. — Так ведь и про экстрасенса он давно писал. Значит, ничего кроме маньяков не остается, это последняя его статья.

— А может он собирался о чём-то написать да влез в историю? Я слышал, вы сегодня в редакции были.

— Следите, значит за мной, — хмыкнул Мануилыч. — Был в редакции. Но Артемьев втихую свои статьи готовил, приятели говорят, скрытный был. Так что тут полный облом.

— Вот и Сергей Серафимович то же говорит, — грустно отметил Бокарев.

— Правильно говорит, — успокоил его Мануилыч. — Ладно, Саша, работать пока есть, над чем, а там – что бог даст.

— Иннокентий Мануилович, вы справочку о проделанной работе напишите. И версии ваши. Сергей Серафимович сказал, чтобы вас особо не дергать, но ведь вы понимаете…

— Да понимаю, напишу, конечно. Только уж и ты, Саша, если появится что-нибудь, держи в курсе. Хотя бы по телефону.

— Обязательно. До встречи. Привет от Сергея Серафимовича.

Мануилыч положил трубку и улыбнулся. Дипломат Шуранов: провёл беседу, выразил уважение — и перебросил на Бокарева. Правильно. Саша — парень хороший, с ним удобно. Только вот пока кроме справок нечем порадовать. Что-то он оказал… такое интересное.

Мануилыч полез за сигаретами. У него вертелась в голове какая-то Сашина фраза. Он ясно помнил какое-то смутное ощущение беспокойства, пришедшее к нему после этой фразы, но вспомнить её не мог. Про версии, про жильцов? Нет, не то. А-а, хватит. Это уже шизофрения.

Мануилыч достал ручку и пододвинул к себе перекидной календарь — пометить, что ему надо сделать завтра: куда сходить, кому звонить. Хотя новогодние праздники уже прошли, календарь у него был прошлогодний. Секретарша должна выдать новые календари, но, как всегда, не хватало — то ли денег, то ли календарей. Он отыскал чистое место на листке, обвёл его кружком, чтобы завтра найти, и… вспомнил! Календарь! Точно: у Артемьева на столе был перекидной календарь. Они с редактором разговаривали возле стола Артемьева, потом присели. Мануилыч, слушая его, машинально листал календарь и вдруг обнаружил, что нескольких листков не хватает… с двадцатого по двадцать седьмое декабря. Он обратил внимание редактора на это, тот пожал плечами: у них нет отдельных кабинетов, работают по американской системе — зал с перегородками. Может, кому-то нужно было что-то записать, а под рукой не оказалось листка. Может, сам Артемьев почему-то вырвал эти листки.

А Бокарев … что же он говорил? Что Артемьев мог готовить материал и влезть в историю. Но если он готовил материал, значит так же, как сейчас Мануилыч, записывал в перекидной календарь, куда пойти, кому позвонить, с кем, встретиться… Значит, там могли быть записаны и те, с кем он встретился двадцать шестого декабря?

— Ах, емчить твою двадцать! — произнес ошеломленно Мануилыч.

Выходит, кто-то в редакции выдрал листки с именами, адресами, телефонами тех людей, с которыми Артемьев должен был встретиться. И произошло это в последние дни — после его смерти. И газетчики этого не заметили: во-первых, потому что Артемьев был скрытным человеком и никого не посвящал в свои дела. Во-вторых, у них там американская система, и они таскают друг у друга со столов бумагу.

Но человек, который выдрал эти листки, знал: то, что там записано, не должно никому попасть в руки. Тем более, милиции.

                        Глава четвертая

…Марина таинственно прошептала Игорю в коридоре студии:

— Есть дело, надо переговорить. После обеда зайди ко мне, — и пошла дальше.

Марина, как и Игорь, перешла на студию из газеты. Ошкуров взял её в сельхозредакцию, чтобы отвязаться от аграрников из Законодательного собрания, которые постоянно шпыняли телевидение за небрежение к фермерскому движению. А в студии охотников мотаться по голодным деревням и беседовать с озлобленными жителями когда-то зажиточных колхозов — не находилось. Да и какую передачу можно было сделать, если даже самые рафинированные горожане знали: кормов на селе нет, горючего не достать, а литр молока стоит дешевле бутылки газировки. Притом все магазины завалены импортными колбасами, йогуртами, фруктами. Кому нужны телепередачи для села? Кому вообще нужно это село?

Поэтому с первых же передач Марину невзлюбили. Ошкуров, принимая её программы, морщился: голос невыразительный, речевые дефекты, мизансцену выстроить не может… Да ладно, что с сельхозредакции спрашивать — сойдёт.

Но над Мариной собирались тучи. В отчаянии она предложила Игорю озвучивать её передачи, и тот согласился. Марина увеличила время закадрового текста, сократив до минимума своё пребывание в кадре, персонажи её заговорили на крупных планах. Характер передачи изменился и в сочетании с закадровой начиткой приобрёл черты почти философских размышлений по поводу суетных и вроде бы всем известных проблем современной деревни, подкреплённых фактами, которые Марина добывала у аграрников.

Программу заметили. Её смотрели и в Законодательном собрании и в тех районах, которым она была посвящена. У Марины завелись меценаты, она прибрела видеоаппаратуру, кассеты. Ошкуров тоже перестал её третировать. Когда же она сделала передачу о потомках раскулаченных крестьян — хороший, серьёзный видеоочерк — расчувствовался и велел снять копию для фонда. А если начальство ставит передачу в фонд – значит, тебя ценят.

Марина расцвела. Она моталась по командировкам, выдавая программы одну за другой, нахваливала Игоря, ссылаясь на отзывы телезрителей и опасаясь, что в один прекрасный день он откажется ей помогать. Основания к этому были: Игоря уже не раз в коридорах студии останавливали доброжелатели и намекали, что не к лицу редактору, имеющему свою авторскую программу художественного вещания, делать чужую закадровую начитку, как рядовому диктору — да еще в какой-то сельхозредакции! Игорь честно отвечал, что ему нужна не слава, а деньги… Марина прилично платила, что было немаловажно при традиционном отсутствии меценатов в художественном вещании и нерегулярной зарплате.

…В кабинете, закрыв дверь, Марина трагическим шёпотом сообщила, что на студию пришло письмо из деревни Ерши. Там семья беженцев живет в недостроенном доме, без света, тепла и воды. Дети учат уроки при свечах, спят в шубах. Директор акционерного общества — бывший председатель колхоза — зарплату не платит, выдаёт хлеб по спискам, а провинившихся из списка вычёркивает. В общем — дикое средневековье. Ошкуров передал письмо ей и велел отбыть в эти самые Ерши — сделать критический материал.

— Ошкуров? — недоверчиво переспросил Игорь и расхохотался. — Не может быть, Окурок тележного скрипа боится, а тут у тебя какая-то уголовщина. Ты что-то перепутала. Или он.

— Ничего не перепутала, ты просто всего не знаешь, — отмахнулась Марина. — Этот Дрёмов, председатель колхоза, коммунист-зюгановец да к тому же  депутат Законодательного собрания. А Окурок — ты  же знаешь — демократ до кончиков ногтей…

— Это уж точно, — хмыкнул Игорь. – Он как окончил ВПШ, так сразу в демократы и подался

— Вот. Если всё подтвердится — это такой наезд на зюгановцев будет. Ты послушай их в санинских программах. Они же в каждой её радиопередаче кричат, что демократы такие-сякие, геноцид развели… А тут их партийный корешок людей, хуже скотов держит.

— Не знал я, что ты такая правоверная демократка, — покачал головой Игорь.

— Да плевать мне на тех и на других. Ты сам поезди-ка по деревням да погляди, как люди живут, пока ты в своих «бурлесках» перед камерой кривляешься. Нет, я не я буду, если не заставлю этого Дрёмова нормальное жильё дать женщине. Ты мужик, не понимаешь: у неё девчонки маленькие. Сейчас застудятся — всю жизнь лечиться будут.

— Да я ничего, — пожал плечами Игорь, — Только Санину с эфира сняли из-за таких же писем.

— Я же тебе русским языком говорю: Ошкуров отправляет меня туда. Значит ему нужно, чтобы была эта передача…

— Ради Бога! — Игорь улыбнулся. — Мне Михал Михалыч такого ответственного дела не поручит. После интервью с Саниной он на меня как на таракана смотрит.

— А зачем ты перед худсоветом публиковал это интервью? Выпендриться захотелось?

— Ага, из пакости, — улыбнулся Игорь. — Не люблю, когда мне хворостиной путь указывают. Даже если он в светлое будущее. Причем, обрати внимание: я иду, куда гонят, не упираюсь. Просто при этом сообщаю, что я думаю по этому поводу. И Окурок, видите ли, обижается.

— Знала я одного газетчика, — покачала головой Марина. — Тоже всем сообщал, что думал. Володя Артемьев. А кому-то не понравилось это — и схоронили его перед новым годом.

— Сравнила, — махнул рукой Игорь — и осёкся. — Мама родная, меня ж в милицию вызывают! На счет Артемьева! Сколько времени?

… Мануилыч опросил уже довольно много газетчиков, знавших Артемьева. Что-то к его характеристике добавилось, но ситуацию с нападением на журналиста это не проясняло. Старикова он вызвал только потому, что кто-то из газетчиков вспомнил, как Артемьев незадолго до гибели встречался с ним по поводу публикации и работал с его материалом.

С первых же минут разговора Мануилыч понял, что ничего интересного он не услышит. Стариков и Артемьев знакомы были шапочно, встречались случайно в Доме журналиста или на пресс-конференциях.

— Стало быть, по поводу причин нападения на Артемьева вы ничего сообщить не можете? — равнодушно поинтересовался Мануилыч, решив закончить разговор и отпустить парня. 

— Да как сказать, — пожал плечами Игорь. — Мнение своё я могу сформулировать, только вряд ли вас оно заинтересует.

— Это почему?

— Ну, ваши начальники уже сообщили. Читали, наверное, отчеты с пресс-конференции?

— Я не читаю газет, — равнодушно ответил Мануилыч.

— Напрасно. Версия о бытовых мотивах довольно четко видна в выступлениях ваших шефов.

— У вас какая-то другая? И доказательства есть?

— Доказательств нет, а версия другая.

— Так попробуйте изложить. Аргументировать. Я знаю точку зрения газетчиков. Но я знаю и другое: подобные нападения происходят почти ежедневно в разных районах. И потерпевшие — абсолютно разные люди. Вот, смотрите, — Мануилыч достал из стола оперативную сводку, — на улице Шахтёров, в подъезде дома на возвращавшегося с работы гражданина напали двое, избили, отобрали деньги. На улице Челюскинцев трое неизвестных возле дома беспричинно избили студента института. Во дворе дома по улице Робеспьера неизвестные из хулиганских побуждений подкололи возвращавшегося домой рабочего комбайнового завода… И всё это вечером, возле дома потерпевшего, мотив обычный: деньги, или просто «дай закурить». Чем нападение на вашего товарища отличается от этих?

— Внешне ничем. Но вы знаете, что это за дом, где на него напали? Его называют  домом для «бедных». Подъезды закрыты, окна первых этажей зарешёчены — там салоны, сигнализация, охрана. Короче, поживиться нечем. Однако, именно в тот момент, когда Артемьев подходит к своему подъезду, его у дверей ждут неизвестные с ножами и ломиками? Избив и истыкав ножами в подъезде, бросают, не забрав ни его денег, ни его папки. Что это за шпана такая?

— Хорошо. А теперь — мотивы. Месть за публикацию?

— Нет. Предупреждение.

— Как вы сказали — предупреждение? — Мануилыч внимательно уставился на Игоря. — О чём?

— Видите ли, когда журналист готовит критический материал, он испытывает сильное сопротивление: звонки, отказ в информации, угрозы судом, просто угрозы… Учтите, это в стадии подготовки материала, до публикации. Опытный, тёртый журналист, как правило, сразу сообразит, куда ветер дует, и либо смягчит изложения, либо откажется от темы.

— А при чем тут Артемьев?

— А Владимиру на все это было плевать. Два года назад в «Красной газете» появился материал — «Подпольная приватизация» — о разбазаривании муниципального имущества городским фондом. Смехотворная цена за приватизируемые объекты на конкурсных торгах, фальшивые платёжные поручения, незаконные поборы… И главное — имена чиновников. В общем, скандал. И в самый разгар скандала выходит  «Подпольная приватизация — 2».

— Погодите, но Артемьев же никогда не писал на экономические темы, мне редактор говорил.

— Это вам говорил редактор «Своей газеты». Но два года назад Володя не работал в «Своей газете». Я продолжаю: после второго материала на Володю подали в суд. А в это время в Городе был представитель отдела экономических реформ при правительстве, который увез  статью в Москву. В краевую комиссию по борьбе с коррупцией пришёл запрос в отношении госслужащих, которые одновременно работали руководителями финансово-промышленных компаний. Имена чиновников были опубликованы в его материале. Вы следите за мыслью?

— И что дальше? Какое это отношение имеет к нашему делу?

— Вы же просили аргументов. Так слушайте: Володя стал готовить следующий материал, «Подпольная приватизация — 3» — уже совместно с городскими депутатами. К делу подключился прокурор. Это было осенью. И вот утром, когда он делает пробежку возле дома, его избивают неизвестные. Не требуют ни закурить, ни денег, спрашивают фамилию — и метелят. Так вы не помните его материалов? А был большой шум, едва замяли. Он же завёл всех, и прокуратуру, и депутатов — те засыпали запросами краевую администрацию…

— Я говорю вам, что не читаю газет, — раздражённо повторил Мануилыч.

— Но, по крайней мере, материал о его избиении помните?

— Помню, — кивнул головой Мануилыч. — Отказной материал, собирал наш участковый. Обоюдная ссора, потерпевший претензий не имел.

— О как… — поражённо прошептал Игорь. — Круто. И всегда так лихо отделываетесь?

— Почти, — кивнул головой Мануилыч и неохотно добавил. — Судебная перспектива в таких случаях хилая: свидетельской базы нет, телесные повреждения лёгкие, без расстройства здоровья. И если бы даже мы нашли их, доказать связь избиения с публикацией практически невозможно. Получили бы условно или — по месту работы… Так и что Артемьев?

— Артемьев? Он, извините, не вам чета. Он заклеил лицо пластырем и выдал «Подпольную приватизацию — 3». Трилис визжал, как недорезанный поросёнок. Давал интервью по всем каналам, грозил, намекал, бил себя в грудь, но про магазины, отданные задаром друзьям и сослуживцам — ни гу-гу. И в скором времени из фонда муниципального имущества слинял.

— Погодите, какой Трилис? — поднял брови Мануилыч. — Депутат Законодательного собрания что ли? Это про его дачу Артемьев писал осенью?

— От нашей милиции ничего не укроется, даром, что газет не читает, — восхищенно покачал головой Игорь. – Вы совершенно правы…

— Иннокентий Мануилович, меня зовут.

— Во-во… Да, это тот самый Трилис.

— Послушайте, Игорь э-э…

— Можно просто Игорь.

— Хорошо. Вы обратили внимание, что я ваш вызывающий тон игнорирую? Мягко говоря, плевать мне на ваш тон. Тем более, что во многом вы правы. Но я хочу разобраться. У меня конкретная задача — найти преступников.

— Как у того участкового, который отказной материал сляпал, когда Артемьева первый раз избили? — поинтересовался Игорь.

— Ну, хватит, а? — вздохнул Мануилыч. — Плохая милиция у вас, кто же спорит. Вы-то лучше что ли? Провозвестники демократии, емчить твою двадцать! Ты думаешь, почему я газет не читаю? Да потому что тошно. Ты вон мне на Трилиса намекаешь — а где же вы, други сердечные были, когда он в депутаты баллотировался? И кто ему предвыборную рекламу делал — не вы? Да еще, поди, денежки драли с него за это?

— Трилис не по нашему округу баллотировался. Он за голосами на Север поехал, к местному князьку, который с ним на юрфаке учился – тот и помог ему попасть в Законодательное собрание, — пробормотал Игорь. Потом, помявшись, добавил. — Не обижайтесь. Наверно вы всё делаете, как нужно, но… Вы же не там ищете. Сводите все к драке, к хулиганству — к тому, что вам привычно, знакомо. И обходите очевидные вещи, которые лежат на поверхности, но вам непонятны.

— Например?

— Володя сделал серию блестящих материалов о приватизации. А это непросто, тут не только в теме разобраться надо — необходимо иметь ещё надёжные источники информации. И вдруг он ушел от этого, о каких-то экстрасенсах стал писать, о маньяках. Это после того, как его первый раз избили. А во второй раз — убили. Но ведь сейчас ничего такого он не публиковал.

— И что из этого следует? — спросил Мануилыч.

— Следует то, что он должен, был опубликовать нечто скандальное

— Это называется: круговорот воды в природе, — констатировал Мануилыч. — Понимаешь, у меня нет свидетельства, что он готовил какую-то статью, из-за которой мог бы пострадать.

Игорь поколебался, затем спросил:

— А если бы были такие свидетельства?

— Если бы у бабушки было то, чего у неё нет — она бы звалась дедушкой. А ты что — можешь такие свидетельства представить?

— Наверное, смогу. Только не сейчас.

— Так. Следствие проводить будешь? Как это у вас — журналистское расследование? К Трилису пойдёшь — колоть на предмет убийства Артемьева? — Мануилыч собрал бумаги и сунул их в стол. — Вот что, друг ситный, за беседу спасибо, выслушал тебя я с интересом. Но таких помощников мне не надо. Ты где работаешь?

— На телевидении, в художественном вещании.

— Вот и вещай свои художества. Телевидение ваше, откровенно сказать, дерьмовое, но — учти: у меня хватает ума не соваться в ваши дела. Дай бог, чтобы у тебя хватало ума не соваться в мои. На этом будем считать беседу законченной.

— А мне разве не надо расписаться где-нибудь?

— Где?

— Ну, в допросе или объяснительной.

— Если бы в твоём объяснении содержались факты, имеющие значение для следствия — тогда  я бы тебя даже допросил. А так достаточно будет, что я составлю справку о беседе с тобой.

Игорь расписался в справке и пошел к двери.

— Слушай, — произнес вслед ему Мануилыч. Скажи, пожалуйста, а что делал Трилис в фонде муниципального имущества?

— Он был его председателем.

— И одновременно состоял в какой-то компании?

— Да, был генеральным директором финансово-промышленной компании «ИнфинСиб». А что?

— Ничего, — пожал плечами Мануилыч. — Хорошие, видать, бабки косил мужик на двух работах. А ваш Артемьев ему весь кайф порушил.

— И это всё, что вы можете сказать? — упавшим голосом спросил Игорь.

— А что ещё? — пожал плечами Мануилыч.

— До свидания, — сухо произнес Игорь.

Мануилыч грустно посмотрел на захлопнувшуюся дверь. Практически все журналисты, с которыми он беседовал, вели себя одинаково. Правда, об этих материалах в таких подробностях не упоминали, как этот Стариков. Но единодушно оценивали нападение как средство заставить замолчать Артемьева. При этом, не приводя никаких фактов или хотя бы зацепок. Этот парнишка тоже оперировал старыми статьями Артемьева. Стало быть, тоже ни черта не знает. А то, что пообещал найти доказательства — они все обещали. Листков артемьевского календаря у них не было — иначе бы уже проболтались.

В общем — пустой день. Мануилыч оделся и побрёл домой. Жил он один, бобылём, о чем ни разу не пожалел с тех пор, как от него ушла жена. Сын у него уже был взрослым и изредка навещал, что привносило некоторую ностальгическую ноту в его жизнь, не нарушая, однако, привычного холостяцкого уклада.

Возле дома Мануилыч взял в киоске несколько банок пива, намереваясь посвятить вечер любимому занятию — телевизору. Он терпеть не мог местные программы, да и центральные тоже, но неукоснительно смотрел все детективы, анализируя с карандашом действия полицейских. Итог всегда разочаровывал: герои вели себя по-идиотски, махали кулаками безо всякого толку, прокалывались на пустяках, чему Мануилыч искренне возмущался, ведя себя, как болельщик на стадионе. Почти после каждого фильма он расстраивался, кроя чёрными словами авторов фильма и актёров. Однако, увидев на экране титры очередного детектива, покорно садился перед ящиком, терпеливо ожидая, что наконец-то покажут грамотные действия по розыску преступников.

Купив пива и выйдя из киоска, он столкнулся с каким-то человеком. Тот извинился и вдруг, приглядевшись, радостно крикнул:

— Мануилыч! Чёрт старый — не узнаешь?

Мануилыч пожал плечами, собираясь идти.

— Да ты совсем слепой стал, как крот. Это же я, Диман.

Он снова вгляделся в улыбающееся лицо и вспомнил:

— Костровец? Ты откуда тут взялся? Где трудишься?

— Да я, брат, в норме. Ошиваюсь тут в одной фирме – охрана, сопровождение… Секьюрити, словом. По старому профилю, так сказать. А ты?

— Всё там же, в Центральном. На секторе.

— Надо же! А я думал, ты давно где-нибудь в банке. Наши многие пристроились в службы безопасности.

— Ваши? А вот наших что-то не берут, — мрачно ответил Мануилыч.

— Так в чём проблемы? Только скажи — махом устрою.

— А что делать?

— Я ж тебе говорю: охрана, сопровождение, режим секретности. Ну, там сведения о конкурентах собрать… Зато уж каждую неделю, в конвертике — что положено.

— Да, видать, ты в малину попал, парень, — вздохнул Мануилыч.

— Вот и давай к нам. А то сидишь, поди, в темнухах по самую шею да еще без зарплаты.

— Точно, — утвердительно кивнул годовой Мануилыч.

— Я вон в газетах прочёл — газетчика у вас убили. Прикинул, не иначе твой сектор. Ну, думаю, сейчас Мануилыча начнут гонять в хвост и в гриву. Как вспомню времечко золотое, когда из меня так же кровь пили — так волосы дыбом.

— Да на мне особо не поездишь, у меня выслуга, чуть что — на пенсию уйду.

— И правильно. Ладно, извини, что задержал. Я тут к тёлке заскакивал, гляжу — ты стоишь. А на счет работы подумай. Вот тебе на всякий случай телефон, — Костровец протянул ему визитку, хлопнул по плечу и пошёл к стоявшей у дороги «иномарке». Вдруг повернулся и негромко произнёс:

— Слышь, Мануилыч… Извини, конечно, мне как бывшему оперу интересно. Да и газеты шумят. Что — совсем темнуха или раскроешь убийство это?

— Куда мы денемся? А не раскроем, так приостановим. Ты же знаешь, такие дела в один день не делаются.

— Ну, вот приостановите — и приходи. Рекомендацию дам без звука.

Костровец сел в машину, и она легко набирая скорость, исчезла в сумерках.

Мануилыч побрёл к своей пятиэтажке. Костровца он помнил хорошо. Некогда тот, работая по наркотикам, вышел на торговцев из Средней Азии, но потом почему-то отпустил их. Когда стали разбираться, выяснили, что Костровец получил от них несколько ящиков яблок. Особая инспекция долго мурыжила его, пытаясь доказать взятку. Ничего не доказали, но из милиции попёрли. И вот сейчас он — в длинном модном пальто, при «иномарке» — ошеломил Мануилыча. Надо же, как повезло человеку: не спился, не забичевался несмотря на то, что уволен «за дискредитацию», хотя какая там дискредитация. Те торговцы к наркотикам отношения не имели, но до того были напуганы обыском, задержанием, что когда Костровец их отпустил и даже извинился — решили его отблагодарить этими яблоками. Отблагодарили…

Мануилыч помнил собрание, которое устроил отдел политико-воспитательной работы. Гневные, прочувствованные речи управленцев, горящее от стыда и унижения лицо Костровца, вялые реплики с мест тех, кого «готовили». Конечно — брать от подозреваемых мзду, некрасиво. Но, между тем, все сидящие на собрании хорошо знали, что заместитель начальника райотдела половину стройматериалов, предназначенных для ремонта изолятора временного содержания, увёз к себе на дачу; что выделенную управлением для уголовного розыска «волгу» начальник отдела забрал себе и ездит на ней по выходным к любовнице в Беляковку. Нет, всё-таки хорошо, что Диман не забичевался. Дай ему бог….

Рассуждая таким образом, Мануилыч добрался до дома. Он разделся, сунул ноги в домашние тапочки, сходил на кухню, нарезал на тарелку селёдки и отнёс в комнату, поставив на столик перед телевизором. Затем переоделся в трико, набросив сверху махровый халат и, вернувшись в прихожую, стал выгружать из карманов полушубка банки с пивом. На дне кармана нащупал какую-то бумажку. Захватив всё и придерживая банки подбородком, прошёл в комнату, уселся в кресло перед телевизором, выставив пиво на стол. Затем надел очки и принялся рассматривать бумажку — это была визитка, которую ему сунул Костровец. На ней красивым шрифтом было выведено: Костровец Дмитрий Георгиевич, начальник службы безопасности, ФПК «ИнфинСиб». Дальше шли номера телефонов.

— Ну что же, — произнёс рассудительно Мануилыч. — Очень даже вовремя.

Он положил визитку на стол и включил телевизор, решив больше ни на что не отвлекаться…

Глава пятая

Генеральный директор ФПК «ИнфинСиб», Семён Ананьевич Tpилис подписывал документы.

Стоявший перед ним главный бухгалтер давал короткие пояснения. Семён Ананьевич несколько дней отсутствовал, находясь на сессии Законодательного собрания, поэтому почты накопилось много. Подписав всё, что положено, он достал из своей папки несколько бумаг и принялся обсуждать их с бухгалтером. Речь шла о кредите, предоставленном компании краевой администрацией через резервный фонд социальной защиты. Срок возврата кредита истекал. Комбинация с кредитом обещала хорошую прибыль, но необходимо было еще некоторое время — месяца три. Обсудив возможные варианты и отдав необходимые распоряжения, перешли к проблеме, связанной с линолеумным заводом. Эта идея принадлежала Семену Ананьевичу, он ею гордился и поэтому сам вникал во все детали. В своё время о строительстве завода немало говорилось в печати, но потом, как водится, деньги куда-то девались, строительство остановилось. Семен Ананьевич подоспел вовремя, выбил кредиты и стал патронировать ход дел.

Приняв ещё нескольких специалистов — по маркетингу, сбыту, ценным бумагам — и связавшись по телефону с руководителями дочерних фирм, Семен Ананьевич решил, наконец, сделать небольшой перерыв. Он попросил секретаршу заварить кофе и закурил в ожидании. Он чувствовал себя удовлетворенным — не потому, что дела шли хорошо. В делах всегда возникали проблемы, коллизии, от решения которых зависела и прибыль, и порой благополучие компании. Поэтому он никогда не мог чувствовать себя спокойным. Тем не менее, удовлетворение ощущалось, потому что с утра, просидев почти до обеда за столом, теперь знал — мысленно видел — движение всех частей созданного им механизма.

Погрузившись на несколько дней в Законодательном собрании в рутину заседаний, борьбы интересов депутатов, фракционных сплетен и подсиживаний, он возвратился в свой кабинет генерального директора с чувством первоклассника, ступившего в первый раз на порог школы. Но в течение буквально нескольких часов убедился, что всё помнит, отданные распоряжения выполняются, задуманное реализуется и приносит ощутимые плоды.

Сознание того, что он может играть значительную роль и в Законодательном собрании, и тут, у себя руководить компанией, имеющей авторитет не только в крае, но и за его пределами — наполняло его спокойным и уверенным ощущением того, что все это сделано им надолго. Может быть — навечно. Семен Ананьевич усмехнулся: надо же, какая патетика. Ладно, минутная слабость, своего рода аутотренинг — я силен, я уверен в себе, мне всё удаётся… Сейчас кофейку и — по коням. Вошла секретарша с подносом.             Вопросительно взглянула и, по кивку шефа определив, что кофе надо поставить на журнальный столик у окна, направилась туда. Возвращаясь с пустым подносом и открывая дверь, сообщила:

— Там пресс-секретарь. Сказать ему, что вы…

— Нет, зови. Принеси ещё прибор.

Пресс-секретарь — это несерьёзно, с этим можно поговорить и за кофе. Бывший журналист, знает все сплетни — соединим приятное с полезным.

— Ну, как дела, что говорят, пишут в мире четвёртой власти, — приветствовал он вошедшего пресс-секретаря.

Семён Ананьевич прошёл к столику и уселся, приглашая собеседника. Тот дождался, когда шеф устроится в кресле и только тогда сел. Возникшая секретарша неслышно поставила перед ним чашку кофе.

— Четвёртая власть тоскует, — сообщил пресс-секретарь, отхлебнув кофе. — Дезориентация полная. «Вечёрка» пикировалась с городским мэром в расчёте, что он в оппозиции к краевой администрации и та её поддержит в случае чего. А оппозиционера взяли да и перевели в эту самую администрацию. Он тут же собрал городских бизнесменов и, пообещав решить кое-какие их проблемы, попенял, что они дают рекламу в «Вечёрку» — дескать, тираж падает, подписка сокращается. Те, разумеется, поняли намёк. В результате «Вечёрка» горит синим огнём, сотрудники разбегаются. Был у них хороший специалист по экономическим скандалам. Ушел в профсоюзную газету, пишет теперь что-то, такое… нейтральное.

— М-да, — философски заметил Трилис, — странная профессия. Живут, как в детском садике. Отобрали у мальчика трубу — и не слыхать его. А какой шумный был. Помнится, мы даже судились с ним. И ведь процесс выиграл, шельмец. А всего-то надо было трубу отобрать. Ну, а что телевидение?

— Там опять скандал. Марина Боженко, сельхозредакция, привезла из какого-то района передачу. Местный коммунист-аграрий, кстати, депутат Законодательного собрания — устроил у себя латифундию: хлеб выдает по списку, провинившихся вычёркивает. У них же сейчас там акционерное общество, так он дивиденды тоже не выдаёт. Это, говорит, премия. В общем, привезла она передачу, а когда стали разбираться, выяснилось, что эта крепостная деревня — родина нашего представителя Президента. Директор студии Ошкуров, который был инициатором командировки, как узнал, моментально снял передачу с эфира. Он же демократ, хотел как лучше — коммуниста в лужу посадить. А получилось, как всегда. Боженко устроила пресс-конференцию, написала в газету… Представитель Президента теперь Ошкурова на дух не переносит, тот ходит весь желтый… Одним словом анекдот.

— А как фамилия этого агрария-депутата? — поинтересовался Семен Ананьевич.

— Дрёмов. Да вы его должны знать. Он возглавляет…

— Да, да… Это кажется один из северных районов. Интересно, очень интересно, — проговорил Трилис. — Ну, что же, о радио вас не спрашиваю, слышал организованную вами передачу о делах нашей компании. Как будто неплохо…

Пресс-секретарь опустил глаза.

— Только, как бы это вам объяснить, — продолжал Семён Ананьевич — Вот предположим, что я — обычный радиослушатель. Включаю утром радио, готовлю на кухне завтрак, на работу собираюсь. Что мне нужно от радио, кроме прогноза погоды? Полезную информацию, верно? Вы рассказывали о нашем фонде страхования «Опора». Всё убедительно: небольшие взносы сейчас — зато потом дополнительная, считай, вторая пенсия. Но кто это утверждает? Вы и сотрудник фонда. А ведь фонд работает не первый год. И уже есть люди, получившие дополнительную пенсию. Так вот пусть они и говорят о той выгоде, которую приносит страхование у нас. Понимаете? Это вызовет доверие у радиослушателя. Не так?

— Конечно, — согласился пресс-секретарь. – Но, видите ли, надо, чтобы журналист это подготовил: съездил к пенсионеру, записал его, отмонтировал передачу…

— Ну, так и пусть съездит, отмонтирует или что там… Вы же ему платите. Я ещё никогда не отказывал в оплате нашей рекламы.

— Понимаете, — замялся пресс-секретарь, — тут специфика. Этот журналист, с которым я работаю и которому плачу — он просто приглашает в день своего вещания выступающего. А ездить с магнитофоном по пенсионерам всяким он не будет.

— Скажи пожалуйста, — усмехнулся Семен Ананьевич. — Тогда найдите другого, помоложе и платите ему. Пусть ваш мэтр сидит голодный. Можно так сделать?

— Это будет достаточно сложно. Впрочем, я попробую сделать, как вы оказали.

— Нет, нет, погодите. Я же не приказываю. Я хочу понять — попытайтесь объяснить. Вы сказали «сложно». В чём сложность?

— В том, что у них там всё, как говорят, «забито». Я вас уже информировал, что рекламу лучше давать на государственном радио. Частники берут дороже, а на государственном радио мы платим журналисту ерунду, и он на свой страх и риск даёт скрытую рекламу. У них там всё схвачено и поделено. Один рекламирует страховые общества, другой — промышленные ярмарки, третий — ещё что-нибудь. Это негласное правило, о котором все знают, но молчат. И если я откажусь от услуг своего журналиста, мне трудно будет отыскать другого. Его моментально вычислят и напомнят, что вся реклама оплачивается через коммерческий отдел. И он лишится заработка, который делится между определёнными журналистами. Начнутся крики о журналистской этике, разборки и так далее.

— Смотри, какая борьба за жизнь, — покачал головой Tpилис. — Ну, что ж, поступайте так, как вам кажется лучше. Лучше, разумеется, для компании. Из ваших слов я понял одно: хороший журналист стоит дорого. Но нам сейчас важно не качество, а количество. Вот, кстати, продумайте следующую вещь. Летом будет завоз товаров на Север. Но телегу следует готовить сейчас. Поэтому, начинайте исподволь, не спеша, готовить общественное мнение. Проанализируйте, как снабжался Север в прошлом году. Посмотрите, чем мы помогли Северу — соответствующие материалы вам подготовят в отделах маркетинга и сбыта. По мере необходимости мы будем корректировать эту компанию. — Конечная цель — добиться кредитов у администрации на реализацию товаров в районы крайнего Севера. Ясно?

Пресс-секретарь понял, что пора уходить. Он протянул папку Трилису:

— Здесь справка-меморандум и наиболее интересные публикации по нашей теме.

Семен Ананьевич принял папку и прошёл к столу. Перерыв кончился. Он включил селектор:

— Пригласите начальника службы безопасности.

Это была традиция. Приём своих сотрудников по текущим вопросам Семен Ананьевич завершал обычно встречей с начальником службы безопасности. Дмитрий Костровец с папкой, как и предыдущие сотрудники, вошел в кабинет и по знаку шефа прошёл к столу, сев напротив. В кабинете установилась тишина, прерываемая шорохом бумаг, короткими вопросами Семена Ананьевича и такими же короткими ответами Костровца. Так прошло около получаса. Наконец с бумагами было покончено.

— Что с торговыми точками? — спросил Трилис, возвращая папку.

— Практически нормально, — ответил Костровец. — Было два случая попытки рэкета в Советском районе. Вычислили рэкетиров, провели переговоры, объяснили ситуацию.

— Кто они?

— Случайные люди. Это территория «Салмана», у нас с ним договоренность.

— Милицию в известность поставили?

— Да, разумеется, всё зарегистрировано.

— Никакой самодеятельности, — напомнил Трилис. — Что дальше?

— Сожгли нашу торговую точку в Центральном районе. Это территория «Земели».

Семен Ананьевич поморщился. Ему всегда неприятна была эта часть доклада, но он взял за правило никому не передоверять подобные дела. Розничная коммерция приносила стабильный доход, но неизбежно влекла за собой криминальные коллизии. Любой неосторожный шаг, поступок мог привести к скандальной ситуации. С одной стороны нужно было выстраивать отношения с хозяевами «территорий», как правило, криминальными авторитетами, с другой — руководствоваться только правовыми нормами. Это было чертовски трудно совмещать.

— Ваши предложения?

— В данном случае в милицию обращаться бесполезно. «Земеля» на контакт не идёт.

— Повторяю — никаких переговоров с уголовниками, никакой самодеятельности, — Трилис пристукнул легонько ладонью по столу. — Передать заявление в милицию. Торговую точку оборудовать заново, на том же месте. Продумать охрану. Не мне вас учить, как это делать соберите данные об этом… «Земеле». Кто такой, что такое, чем располагает, какие у него нелегальные формы бизнеса.

— Данные вот, — Костровец достал бумагу. — На базе эскорт-услуг курирует в районе проституцию, в том числе детскую. Клиентура законспирирована, но есть люди влиятельные.

— Какая гадость, — поморщился Трилис.

— …Поставляет наркотики в общежития, — невозмутимо продолжал Костровец, — имеет несколько легальных торговых точек, но это скорее, «крыша» для обналичивания денег. Ну и рынок — торговля местами. Это пока все, что известно.

— Хорошо, — Трилис сделал пометку в календаре. — Я переговорю в УВД. А вы действуйте в строгом соответствии с моим указанием. Мы не имеем права уподобляться всем этим «салманам» и «земелям». Материалы в милицию — и пусть ищут. Ваше дело — обеспечение безопасной деятельности наших структур.

— Слушаюсь, — произнес Костровец с непроницаемым лицом.

— Что ещё?

— Есть информация о попытках журналистов выйти на наших сотрудников.

— Это к пресс-секретарю. Все контакты — только с его ведома.

— Да, но это явная попытка получить информацию в обход общепринятых правил. Звонили на квартиру моему сотруднику, точнее сотруднице. Звонивший представился журналистом с телевидения, предложил встретиться.

— Ничего не понимаю, — поморщился Трилис. — Вашему сотруднику кто-то там звонит… Разбирайтесь сами.

— Я просто хотел посоветоваться. Может разрешить ей сходить на встречу, чтобы узнать…

— Вы, что, с ума сошли? — спросил Трилис. — Я совершенно ясно оказал: все контакты с журналистами — через пресс-секретаря.

— Но, может быть мы узна…

— Перестаньте, — посоветовал Трилис. — Я ценю вас как опытного работника, но не забывайтесь, где вы находитесь. Это не милиция, не уголовный розыск. И ваше дело — охрана. Вы помните наш разговор летом?

Костровец кивнул головой. Тогда в загородный коттедж Трилиса проник этот газетчик, Артемьев, и жена шефа, расфуфыренная дура, умиравшая со скуки, распустила язык, польщённая вниманием прессы. Трилис был взбешен, прочитав материал. Он вызвал Костровца и впервые накричал на него.

Потом долго консультировался с юристом, и тот посоветовал судиться. Костровец заикнулся было, что дело не имеет перспективы, но Трилис так глянул, что он решил —  выгонит. А юрист, ехидно покосившись в сторону проштрафившегося начальника отдела безопасности, продолжал сыпать статьями, уверяя в полном успехе дела. Шеф, обнадёженный юристом, даже сделал заявление по телевизору. Словом, неизвестно бы, чем дело кончилось — журналист был въедливый и мог накопать на шефа столько, что тот не отмылся бы до морковкиного заговенья.

— …Поэтому еще раз предупреждаю: все контакты пресекать самым решительным образом. Личность звонившего установить…

— Но для этого…

— Никаких «но»! — Трилис откинулся на спинку кресла. — Вы что уважаемый? На квартиру вашей сотруднице — сотруднице отдела безопасности — звонят, понимаете, газетчики…

Неизданная повесть (продолжение 3)

ПРОВИНЦИАЛЬНАЯ РУЛЕТКА 

Повесть Валерия Кузнецова

Посвящается памяти Вадима Алферьева

От автора

В основу повести легли события, случившиеся в 1995-96 годах, в пору, когда нынешние тридцатилетние красноярцы были подростками. Что-то они читали об этом в старых газетах, что-то почерпнули из слухов. А о некоторых делах могут лишь догадываться, так как их до сих пор тщательно скрывают все, кто был причастен к этому.

— Он мой ровесник. Я печатался у них в газете. Недавно отдал ему материал. Завтра мы должны были встретиться в редакции — я хотел вычитать гранки…

Глава вторая

Пресс-конференция в Доме журналистов закончилась. Начальник Управления уголовного розыска полковник Шуранов вышел на крыльцо. Это был пожилой, спортивного вида человек в гражданском костюме. Он уселся в подъехавшую «Волгу» и бросил водителю:

— Встань чуть подальше — человека подождем.

Через минуту в машину на заднее сидение сел тот, кого ждали: примерно одного возраста с хозяином машины, в отличие от него одетый неказисто — в старый крытый полушубок и кроличью шапку. Он молча умостился в угол заднего сидения, плотнее нахлобучил шапку и затих. Водитель включил зажигание, но в это время в стекло задней дверцы забарабанили, и женский голос зачастил:

— Сергей Серафимович, Сергей Серафимович, до редакции не подбросите?

Начальник Управления шёпотом выругался и тут же изобразил радостную улыбку: в машине появилась рысья шапка, затем лисий воротник, наконец хозяйка всего зверинца — сотрудница

одной из краевых газет, пишущая на криминальные темы. Пресс-конференция, посвященная убийству Владимира Артемьева, продолжилась в машине. Журналистка приводила данные о гибели репортёров в Европе и в России — и Шуранову пришлось согласиться, что в России их погибло больше. Потом она втянула начальника Управления в диспут о мотивах убийства Дмитрия Холодова и Владислава Листьева, и полковник вынужден был признать, что тут замешана политика.

— А теперь они убивают нас! — торжествующе произнесла журналистка, обращаясь к своему соседу, привалившемуся к стеклу дверцы и не встревавшему в дискуссию. Он, однако, никак не отреагировал на соседку, и та снова принялась за полковника:

— Вы понимаете, какое настроение царит сейчас в нашей среде? Это что на ваш взгляд — предупреждение, угроза?

— Приехали! — совсем некстати радостным голосом провозгласил полковник.

Машина остановилась, Шуранов повернулся к собеседнице и проникновенно сказал:

— Раиса Захаровна, я же сообщил на пресс-конференции — создана оперативная группа. Раскрытие преступления на контроле начальника Управления внутренних дел. На любую информацию об угрозе в ваш адрес будем реагировать немедленно. Да и реагируем. Ну, вспомните: когда к вам в редакцию пришли качки от Толмача с претензиями, мы же сняли все проблемы в один момент. Ради Бога, не волнуйтесь, работайте спокойно.

Журналистка мило попрощалась со всеми, включая водителя, и выскользнула, хлопнув дверью. Шуранов помахал ей приветливо рукой, и когда машина миновала одинокую фигуру на обочине дороги, снова выругался — на этот раз с облегчением. Махнул водителю рукой — в Центральный райотдел — и больше не произнес ни слова.

Возле райотдела они с мужчиной в крытом полушубке вылезли из машины и поднялись на второй этаж, где размещался уголовный розыск. Пройдя в конец коридора, мужчина в полушубке открыл ключом дверь и впустил Шуранова. Тот огляделся: грязно-зелёные шторы, обшарпанный стол, разнокалиберные стулья…

— М-да, обстановочка, — протянул неопределенно полковник, садясь возле стола. — Кофе хоть у тебя есть?

— Нет кофе, — мрачно ответил мужчина, освобождаясь от верхней одежды. Он был одного роста с полковником, но грузнее, что делало его старше своего гостя. Пиджак поверх тёмно-бордового свитера лоснился на локтях, брюки на коленках отвисали пузырями. Видно было, что человек не очень следил за собой.

Полковник критически смерил его с головы до ног — и брови его удивлённо поползли вверх: на ногах у хозяина кабинета красовались суконные ботинки на «молнии». Такие теперь только пенсионеры носили, да и то редко.

— У тебя что — другой обуви нет? Или купить не на что?

Мужчина опустил голову, рассматривая свои ботинки. Потом взглянул на обувь начальника Управления — замшевые итальянские туфли под цвет костюма. После чего уселся за стол напротив и произнёс, доставая сигареты:

— А ты что — не знаешь, что нам второй месяц зарплату не выдают? Да и выдали бы — на кой мне ляд твои тапочки. Ботинки у меня хорошие, тёплые, подошвы рифлёные, по любому гололеду пройдут. В Управление может, в таких и не пропустят — так мне там делать нечего.

Полковник поморщился, когда хозяин кабинета назвал его на «ты», однако, промолчал. Прикурил от предложенной зажигалки и только после этого спросил:

— Понял, зачем я тебя на пресс-конференцию инкогнито возил?

— Журналиста Артемьева на нашем секторе убили — чего тут непонятного? Всё ясно.

— Всё да не всё. Что я газетчикам на пресс-конференции выходную арию мистера Икс пел — это даже они догадались. Свидетельская база — ноль. Вещественные доказательства — ноль. Мотивы убийства… Какие мотивы?

— Написал чего-нибудь? — пожал плечами мужчина.

— «Написал чего-нибудь»… — передразнил полковник. — Хороший мотив для убийства. Это что же такое надо написать, чтобы человеку голову проломили и десять ножевых ран нанесли? Вон, Раиска эта, которая с нами ехала, про что только не пишет: и про насильников, и про бандитов – никто ей в подьездах засады не устраивает.

— Что касательно Раиски, так она своего мужика, который раньше на фаготе в филармонии дудел, в ваше управление уголовного розыска определила — равнодушно произнёс мужчина. – Пользуюсь слухом, не без твоей протекции. И зарплата побольше, и фирма солидная. С такой крышей кто же её посмеет обидеть? А у Артемьева, видать, крыши не было, тут кто хошь, мог счёты свести. На пресс-конференции кто-то из журналистов говорил, что он про маньяков писал,  Так опять это в Беляковке было, в районе — не наш сектор. Тут управленцам вашим сподручнее отрабатывать.

— Спасибо за совет, — раздражённый иронией собеседника, ответил Шуранов. – Тебя никто и не заставляет ехать в Беляковку. Оперативно-следственная группа у нас создана, и что кому делать, мы уж сообразим. Но ведь убили его на твоей земле, на твоём участке. Ты-тo сам что собираешься делать?

— Обсудим на секторе с ребятами…, — мужчина уныло почесал щетину на подбородке.

— …и повесите очередной «глухарь» мне на шею, — закончил полковник. – Мне, понимаешь? Нестандартное преступление и раскрывать надо нестандартно. А ты «соберёмся на секторе»… С кем соберёшься, с пацанами своими? Один рисование преподавал в четвертом классе, другой из дома культуры, третий…

Полковник осёкся: мужчина, подперев рукой подбородок, с пронзительным любопытством разглядывал его.

— Ты чего?

— Ничего. Красиво говоришь. Правильно. Совсем несмышлёныши у меня на секторе: один из дома культуры, другой действительно учитель рисования. Всё ты верно заметил. Только где ты был, когда старых оперативников косяками гнали из милиции? Когда уголовные дела на них фальсифицировали? Ты не знаешь, что опер должен на секторе пять лет поработать, чтобы от него отдача была? Все эти массовики-затейники, учителя — только через пять лет научатся раскрывать убийства. С кого ты раскрываемость спрашиваешь?

— С тебя спрашиваю, — невозмутимо ответил полковник. — Ты не пять лет — ты двадцать пять лет работаешь в уголовном розыске. Вот с тебя и спрашиваю. А точнее, приказываю. С нынешнего дня все свои заявления передашь своим пацанам — пусть учатся. А сам займёшься убийством. Мотивом убийства. Отработаешь всех журналистов, имеющих какие-то мнения  по этому поводу. Прочитаешь все статьи, написанные Артемьевым. Необходимую информацию из Управления тебе будут давать. Понадобится дополнительная помощь — звони мне. Повторяю — мне нужен мотив убийства. Тогда можно будет определить круг подозреваемых. А до той поры мы будем воздух пинать. Я переговорю с начальником отдела, чтобы он был в курсе твоей задачи. А ты подумай пока. И прежде всего вот о чём: зависнет это дело — я перетерплю. Не в первый раз. А для тебя — боюсь, в последний. Я не угрожаю — это так и есть. Сам подумай. Хорошо подумай.

Шуранов пошел к двери, на выходе остановился и произнес, подбирая слова:

— А на счёт оперов старых, которых гнали и… почему я молчал. Да, молчал. А тебе чего бы хотелось, чтобы я вслед за ними ушёл? Чтобы под танк бросался? Если бы у меня тогда не хватило ума промолчать, ты бы сегодня так с начальником Управления уголовного розыска не разговаривал. Ты бы стоял по стойке «смирно». А может, тебя вообще бы уже в милиции не было, понял? Кстати, тебя лично, насколько я помню, эта кампания не коснулась. Тебе ведь в своё время даже должность начальника отдела в Управлении предлагали — не захотел. И в райотдел никто тебя силком не гнал — сам ушёл. Поломался и ушёл. Не так, Мануилыч? А если так, стало быть, ты — лично ты — не пострадал и получил, что хотел. Вот и трудись на благо родины в райотделе, если тебе тут больше нравится, чем в Управлении. И ещё… Я, конечно, помню, что мы начинали с тобой в одно время, но, пожалуйста, не говори мне «ты». Есть дисциплина, верно? Есть служебная этика…

— Верно, — вздохнул тот, кого Шуранов назвал Мануилычем. — Только служебная этика — дело обоюдное. Или может, какие новые инструкции появились? Мы тут в райотделе не в курсе.

— Ишь, какой обидчивый, — усмехнулся полковник. — Хорошо, будем на «вы» обоюдно.

— Вот и ладушки, — медленно проговорил Мануилыч, когда за гостем закрылась дверь.

… Примерно в это же время, когда полковник Шуранов разговаривал в Центральном райотделе с бывшим сослуживцем Мануилычем, на краевой студии телевидения закончился худсовет. Редакторы программ, режиссёры разошлись по своим делам, оживлённо обсуждая происшедшее. А произошло действительно необычное: худсовет проголосовал против предложения директора телестудии отстранить Санину от эфира. Не помогли выступления специально прибывшего депутата Законодательного собрания Рудина и представителя краевой администрации по связям с общественностью. Не помогла тщательно продуманная и аргументированная получасовая речь Окурка, который напомнил коллегам об активизации коммунистов в стране, начиная с Государственной думы и кончая вылазками на местном уровне. Выступить Игорю, как и предсказывала Илона Викторовна, не удалось. Когда ему надоело рисовать чёртиков, и он поднял руку, Окурок сделал вид, что не заметил его. Через некоторое время Игорь снова попросил слова.

Директор телестудии сверкнул очками в его сторону и сардонически произнес:

— Не напрягайся, Стариков. Я полагаю, всё, что ты хочешь сказать, уже изложено в твоём газетном интервью с Саниной. Я полагаю также, что ты не упустил возможности ознакомить членов худсовета со своим опусом, опубликованном сегодня в «Своей газете». Так что твоя точка зрения присутствующим известна.

Саниной отказать в выступлении Окурок не посмел:

— Только, пожалуйста, Светлана Ивановна, без пропаганды. Не надо напоминать людям то, что они могут прочесть в «Красной газете».

— Успокойтесь, Михал Михалыч, — улыбнулась Светлана. — Я не буду напоминать вам, что пишет «Красная газета». Я напомню то, что должен знать каждый тележурналист. Когда в студии сидит домохозяйка, рабочий или сельский житель — разумеется, им надо помочь, чтобы он они не растерялись в непривычной обстановке, Но когда перед камерой сидит человек, претендующий на политическое лидерство  это, извините, другое дело. Он должен понимать, зачем пришёл в студию и что ему надо сказать телезрителям. Он представляет политическую партию — значит, он должен представить её достойно. А я, да будет вам известно, договорилась о передаче с одним человеком, на студию же, за десять минут до эфира он прислал своего заместителя. Самому, видите ли, некогда. Что мне было делать — отменить передачу? У нас вообще мода пошла — местных политиков приводят в павильон под локоток и приятно им улыбаются, какую бы чушь они ни несли. Почему? Потому что они демократы, сторонники реформ и партии власти? С каких это пор свидетельством ума и порядочности стал не человек, его мысли и поступки — а его партийная принадлежность?

Окурок бросил тревожный взгляд на сидевшего в сторонке депутата Законодательного собрания Георгия Юрьевича Рудина. Тот кивнул головой и поднял руку.

— Позвольте, Светлана Ивановна. Я, разумеется, не могу судить о степени вашего профессионализма. Согласен и с тем, что представитель «Яблока» в передаче не очень чётко формулировал свои мысли. Но он, плохо ли хорошо ли — представлял свою партию. А вот кого вы на этой передаче представляли? Чьи интересы? Раскройте секрет?

— Никакого секрета, Георгий Юрьевич. Я представляла интересы телезрителя, которому наплевать на программу «Яблока» — он может услышать её в более грамотном исполнении по центральному телевидению. Но вот чем хочет заняться эта партия, чтобы изменить экономическую ситуацию не во всероссийском масштабе, а здесь у нас, в крае? Как я ни пыталась – добиться ответа так и не могла. Кстати, ваши телевыступления грешат тем же самым. Вы довольно бегло излагаете программу «выбороссов», но когда дело доходит до того, что сулит эта программа простым людям — у вас почему-то всегда кончается время.

Рудин поднял брови, собираясь что-то сказать, Окурок замахал руками:

— Нет, нет… Давайте прекратим эти теледебаты, у нас все-таки художественный совет. Светлана Ивановна, я же просил… Одним словом, давайте подведём черту. У меня предложение: кто за то, чтобы признать программу «Позиция» слабой в художественном отношении и тенденциозной в политическом — прошу голосовать…

После худсовета Рудин и директор телестудии остались одни. Секретарша принесла кофе, и они некоторое время молчали, помешивая ложечками в чашках.

— Ну, Стариков, ну, паразит! — не выдержал Ошкуров. — Он ведь специально перед худсоветом опубликовал это интервью с Саниной. Вы видели — у всех были газеты с его материалом. Конечно, голосовали против — кто же руку поднимет на героиню сопротивления? А как  бы хорошо: худсовет проголосовал, я с чистой совестью отбираю её эфирное время…

— А что теперь нельзя? — полюбопытствовал Рудин.

— Да можно в принципе. С нового года составим новый график. У нас и так общественно-политического вещания переизбыток, вот мы и сократим его за счёт санинской программы. Она у нас в штате на радио. Пусть там и кукует со своими коммунистами, это не мои дела.  А на телевидении мне её на дух не надо. Вон, пожалуйста — сторонниками обрастать начала.

— Послушайте, а действительно — какая муха вашего Старикова укусила? — оживился Рудин. — Я его помню. Когда я баллотировался в Законодательное собрание, он же сделал мне прекрасную предвыборную рекламу: опубликовал в нескольких газетах интервью, вывел на радио, телевидение. И совершенно бесплатно.

— Когда это было, — махнул рукой Ошкуров. — Тогда им зарплату давали, гонорары, а сейчас… Знаете, во сколько обходится выезд ТЖК? А бензин? Да я им каждый день твержу: ищите спонсоров. У меня нет денег на выезды, на съёмки, на гонорары. В администрацию как нищий хожу, та же песня: денег нет. А проскочит какая-нибудь Санина с критическим материалом — тут же звонок: куда смотрите!

— В принципе деньги найти можно, — задумчиво проговорил Рудин. — Надо только продумать какую-то интересную телевизионную программу. Идеологически выдержанную. Нашу программу, вы понимаете? — Рудин многозначительно поднял брови. — Просчитать её стоимость, найти хороших исполнителей. Надёжных.

— Вы знаете, пожалуй, у меня есть такой журналист, — Ошкуров барабанил пальцами по столу, вспоминая. — Гоша Сушко, в молодёжной редакции работает. Инициативен, но управляем. Честолюбив. И — хороший организатор.

— Ну, вот видите? Это же решение вопроса! Молодёжная тематика — то, что нужно. КВНы там всякие, диспуты, фестивали, понимаешь. Трибуна, с которой мы можем воздействовать на нашу молодёжь. Думаю, финансирование такой программы можно пробить. Здесь и пропаганда различных форм малого бизнеса, и реклама — а это значит спонсоры.  В общем, берите-ка всё в свои руки, просчитайте, а я тем временем переговорю в комитете по делам молодёжи. Они ухватятся за идею и включат это дело в бюджетное финансирование на будущий год. Правда, уже поздненько, ну да бюджет всё равно ещё не принят. Так что попытаться можно. Сформируете редакцию, наберёте туда свежих людей… А от этих, понимаешь, нытиков, избавляйтесь. Не такая обстановка. Летом, возможно, будут выборы Президента, пропагандистский аппарат должен быть абсолютно надёжным. А у вас всякие там санины голову поднимают. Вы же помните девяносто первый год, когда они публиковали списки неугодных.  

— Это не Санина голову поднимает, — мрачно сказал, протирая очки Ошкуров. — Это коммунисты голову поднимают.

— Ничего. Как говорил Григорий Мелехов — помните в «Тихом Доне»: поднятую голову рубить легче, — усмехнулся Рудин.

-Угу, — с сомнением промычал Михал Михалыч. — Только мне кажется, это не из «Тихого Дона», это из «Поднятой целины».

— Да? Ч-чёрт, давно не перечитывал классику. Работа, работа… некогда следить за литературой.

— Во-во, — подтвердил Окурок. — Надёргаешься, накричишься, домой придешь, стакан водки хлопнешь — и вся классика.

Собеседники замолчали, пригорюнившись.

— Слушай, — произнес Рудин, переходя на «ты» и тем самым давая понять, что официальная часть закончилась, — кстати, о классике. Давай в выходные устроим разгрузку. Слетаем на охоту. Ты не думай, никаких излишеств. Деловая встреча в неформальной обстановке. И твои проблемы будет возможность решить, и — отдых на природе.

— Оно бы неплохо, так ведь в понедельник обратно попасть надо. Хозяйство моё видал? Чуть отпустишь…

— Да бож-же ты мой! Я тебя, что — на пьянку зову? В пятницу вертолётом на место, в субботу вечером дома. От сторонних глаз да языков подальше. Брать с собой ничего не надо, там всё есть. Главное — люди будут интересные. К иным в Городе только через секретаря попасть можно, и то не каждому, понял?

Окурок, возликовавший в душе, озабоченно вздохнул:

— Конечно, отдых нужен… Видишь, какая обстановка.

— А я что говорю, — перебил его Рудин. — Разрядка нужна. Проветримся, душу отведём — и снова в бой. Мы же с тобой кто — бойцы! И забота у нас какая? Забота у нас простая: не допустить возврата к прошлому. Ты же помнишь проклятое время, когда все тряслись и лизали задницы, кому ни попадя?

— Как не помнить, тяжелейшее время было, — вздохнул Окурок. — Ладно, договорились.

Он проводил гостя до дверей. И крепко, по-мужски пожав друг другу руки, бывший выпускник ВПШ и бывший секретарь парторганизации разошлись, озабоченные перспективой возврата к прошлому, о котором они старались не вспоминать.

Глава третья

Мануилыч не был на месте происшествия: убийство произошло вечером, выезжала дежурная смена, материалы он увидел только утром. Конечно, в последующие дни нагнали участковых, организовали поквартирный обход, пытаясь найти толковых свидетелей… Но это была уже залепуха для начальства. Как и оперативно-следственная группа, в которую навключали оперативников из городского, краевого управления, выделили им машины и завели ежевечерние планёрки, где все отчитывались о проделанной за день работе. В результате никто ни за что не отвечал, зато УРД — уголовно-розыскное дело — набухало бумажками не по дням, а по часам.

Мануилыч понимал, что Шуранов приехал к нему не от хорошей жизни. Разумеется, у него в Управлении были толковые работники, так ведь на толковых-то и вешают самые тяжёлые дела. А тяжёлых дел в этом году было полно: в Городе начался отстрел предпринимателей. Уголовники, доившие раньше покорных коммерсантов и мирно сосуществовавшие друг с другом, столкнулись с сопротивлением. Предприниматели, получившие в короткий срок капитал, недвижимость, положение в обществе, отказались подчиняться «петрухам», «косякам» и прочим блатным лидерам. Началась большая стрельба. Причём, гибли не только «положенцы». Молодая поросль предпринимателей, не имевших уголовного прошлого, тем не менее, быстро переняла стиль паханов и к вящей радости уголовного розыска стала мочить «синяков» — татуированных уголовных авторитетов. И хотя общий итог был в пользу милиции, оперативникам приходилось по долгу службы заводить дела, искать подозреваемых — в общем, если не влиять на процесс, то хотя бы контролировать его.

Убийство журналиста — совсем из другой оперы. Ножом и монтировкой работала только беспортошная шпана на городских окраинах. Уголовники и положенцы практиковали исключительно огнестрельное оружие: один-два выстрела на поражение, контрольный в затылок — всё вместе занимало не более десяти секунд. Это было удобно, надёжно и практически не раскрываемо. Потому, что киллер, как правило, приглашался со стороны.

Убийцы Артемьева были из разряда шпаны. Маловероятно, чтобы с ним расправились по заказу положенцев или уголовников – не их конингент. Тогда кто? Отобрать сходные преступления, выявить подходящий по «окраске» уголовный профиль — не проблема. Но этот путь ведет к расширению круга поисков, а его надо сужать. В каком направлении? Это самое трудное решение. Потому что тот, кто определил направление поиска и двинул в этом направлении всю машину уголовного розыска — тот и отвечает за раскрытие преступления.

Вот поэтому Шуранов и вспомнил о Мануилыче. Ему нужен был именно такой человек — не управленец, перегруженный информацией о преступных группировках, киллерах, разборках, имеющий под рукой любые учёты и службу наружного наблюдения. Ему нужен был человек, способный непредвзято реконструировать то, что случилось за четыре дня до нового года в подъезде одной из девятиэтажек на берегу Реки. Человек, которого не надо ежечасно подталкивать, человек, на которого можно положиться. А на Мануилыча можно было положиться. Шуранов хорошо помнил его еще по совместной работе в Управлении. И потом, когда он ушел на сектор — полковнику часто встречалась его фамилия в информации по раскрытию тяжких преступлений. За свою жизнь Мануилыч досконально изучил уголовный мир Города. Бывшие его подопечные, отсидевшие не один срок, величали его так же, как и коллеги по работе — «Мануилычем» и «дядей Кешей». Многие сотрудники милиции — дежурных частей, ГАИ, патрульно-постовой службы, уголовного розыска — за долгие годы не раз встречавшиеся по разным делам, охотно делились с ним информацией, в том числе и конфиденциальной, что давало Мануилычу преимущество перед своими товарищами.

В том, что Шуранов предоставил ему карт-бланш, на первый взгляд не было ничего странного: сектор его, он — старший инспектор… Напротив, выход прямо на начальника Управления избавлял его от нудных, ежедневных отчётов — куда ходил, что делал, где справки и прочая мура, на которую так изобретательны проверяющие из Управления.

Но с другой стороны, Мануилыч знал: розыск — это рулетка. Не на ту цифру поставишь — не поможет ни опыт, ни авторитет сыскаря, ни Шуранов. Да и возраст критический. Молодой опер проколется, получит выговор, отряхнётся и дальше побежит. А ему прокалываться нельзя, и так из отдела по работе с личным составом косятся.

Вон, недавно таскали целую неделю. Новый министр приказал всем завести тетрадки, прошнуровать, засекретить и записывать туда ценные указания. Такие тетради для служебной подготовки существовали всегда, но раз министр приказал завести новые…

Мануилыч купил общую тетрадь, аккуратно прошнуровал, засекретил, написал на первой странице крупно: «Я всё знаю!» – и сунул тетрадку в сейф. Первый же проверяющий увёз тетрадку в Управление. На другой день приехал какой-то «летёха» в отглаженной форме и заставил его писать объяснение.

— На какую тему? – полюбопытствовал Мануилыч.

 — Если вам заранее известно содержание директив министра внутренних дел, поделитесь секретом получения информации  – и мы вместе посмеёмся.

Молодой управленец впервые столкнулся с таким откровенным неуважением к основе основ служебной подготовки: конспектированию министерских указаний — и решил искоренить крамолу на корню. Глядя на розовощёкого проверяющего, Мануилыч улыбнулся:

— Да нет никакого секрета. Со времён Тикунова ничего нового в директивах наших министров внутренних дел не появилось — а все его инструкции я помню назубок.

— Это какой Тикунов, который после Щёлокова что ли?

— Нет, он был министром гораздо раньше Щёлокова, — улыбнулся Мануилыч.

— И вы уже тогда работали? – округлил глаза управленец. Он забыл про свою цель и смотрел на Мануилыча, как смотрит археолог, на случайно отрытый им череп питекантропа.

— Я работал при Тикунове, Щёлокове, Федорчуке, Власове, Бакатине, Пуго… И Тикунов был среди них единственным профессиональным юристом. Поэтому я и помню его директивы. А какие указания мог дать тот же Бакатин, который был строителем в Кемерово? Кстати, ты не знаешь, какое образование у нашего нынешнего министра? Часом, не консерваторское?

Управленец сглотнул комок, молча собрал бумаги и ушёл жаловаться начальнику РОВД. Тот поручил замполиту провести служебное расследование, Мануилычу приказом по отделу было объявлено замечание за нетактичное поведение и уклонение от служебных занятий. После этого замполит его иначе как «уклонистом» не называл. Мануилыч посмеивался, но понимал: в случае чего — долго искать крайнего не будут. По возрасту пенсионер, по выслуге пенсионер, управленцам хамит — ату его! Поэтому и не обольщался на свой счет.

Единственно, из-за чего он держался — из-за некомплекта в уголовном розыске. Отправят его на покой, останутся на секторе массовики-затейники — и придёт уголовке полный кирдык.

Намёк Шуранова был совершенно ясен. Так что, как ни крути, оставалась у Мануилыча одна-единственная надежда — на свою лёгкую руку. Авось и в этот раз не выпадет «зеро» — а остальное ему годилось.

Весь следующий день Мануилыч провел возле девятиэтажки, где был убит Артемьев, под различными предлогами заговаривая с жильцами. Неторопливый, словоохотливый сельского обличья пожилой мужчина, разыскивающий живущую где-то здесь на квартире непутёвую племянницу, — внушал доверие и желание просветить провинциала об опасностях городской жизни. Мануилыч частенько прибегал к подобному методу, который давал гораздо больше информации: как ни странно, с чужаком люди, особенно пожилые, были откровеннее, чем с милицией и даже с соседями. Он взял на заметку, что дом старый, и жила в нём лет двадцать назад городская элита. С течением времени элита переехала в более комфортабельное жильё, а квартиры достались детям, родне и знакомым.

Традиции, однако, сохранились: двор был чистый, подъезды оборудованы кодами — просто так не зайдешь. Последнее обстоятельство особенно настораживало: преступники могли пройти либо зная код, либо — вместе с Артемьевым. Но журналист был парнем крепким — он мог не пустить их в подъезд. В конце концов, просто убежать наверх и поднять шум.

Таким образом, если это была не случайная выходка уличной шпаны, нападавшие знали Артемьева в лицо, знали время прихода – значит, следили за ним. И главное: не хотели его убивать! Или не имели приказа. Иначе, зачем бессмысленно тыкать ножами, когда можно было покончить одним ударом? Непрофессионалы? Поразмыслив, Мануилыч отправился в ЖЭК, уже официально. Вышел он оттуда уже, когда стало смеркаться, и отправился в редакцию газеты, где работал Артемьев. Вернулся к себе в кабинет далеко затемно.

Некоторое время сидел, бессмысленно уставившись перед собой. Соображал. Первая версия: случайная шпана. Резонная версия — жиличка из третьего подъезда подтвердила — забегают, двор проходной, центр рядом. Могли увязаться за одиноким прохожим? Но компанию шпаны во дворе заметили бы. А тут — ничего. Во всяком случае, книгу учёта происшествий за тот день проверить надо. И с участковыми поговорить: кто доставлялся на опорный пункт, какие скандалы, разборки были в тот вечер. Но про драку в подъезде жильцы бы знали, дом блочный, звукоизоляция такая, что слышно, как кошка мяукает на площадке.

Другая версия: сердечные дела. Несерьёзная версия, но пренебрегать нельзя. Артемьев — парень холостой, жил один. Были же у него увлечения. По опыту Мануилыч знал: добрая часть тяжких телесных повреждений — результаты драк из-за женщины. И характер телесных повреждений укладывается: били ножом в спину, ягодицы, ноги. То есть Артемьев побежал, поняв, зачем они пришли. А когда ударили по голове, и он упал — добивать не стали. Им не надо было убивать — им надо было проучить. Так, чтобы на всю жизнь запомнил. О том, что человек может умереть от кровопотери, не сообразили. Точно – не профессионалы.

И, наконец, третья версия: месть за публикацию. Газетчики больше всего на ней настаивали. Кто-то из них даже сформулировал… Мануилыч потёр лоб, вспоминая:  убийство — заранее спланированная акция тех, против кого он выступал. А выступал он и против мошенников-экстрасенсов, и против депутатов с их блатными дачами. О маньяке-убийце в Беляковке тоже писал, вполне мог задеть кого-нибудь из его окружения или родственников. Деревня — не город: если пропечатают в газете, проходу не будет. Вполне могли сорвать зло. Но только сельскому жителю разыскать в городе журналиста, да выследить, да подколоть в подъезде –  ума не хватит. Здесь нужен горожанин. С машиной. К тому же, с навыками сыскной работы.

Или эта баба-экстрасенс, которая шантажировала любовника, а тот её сдал в милицию. Фамилию он в материале не назвал, но ведь в городе её все знают. Если после публикации клиентура пошла на убыль — не исключено, что решила посчитаться с автором. Женщины — народ мстительный. Но опять же, нужен опытный режиссёр. Дурака с заточкой найти не проблема, а вот организаторы на дороге не валяются.

Ну, жуликоватые депутаты с их левыми дачами вряд ли дойдут до поножовщины. Трусоваты. Вот жалобу настрочить, заявление в суд… Кстати, в редакции говорили, что один из них, Трилис, кажется, звонил Артемьеву, грозил всеми карами и даже по телевизору объявил, что подаст в суд. Было это осенью, в суд он не подал – видимо, действительно рыльце в пуху. И вот зимой его обидчика подкалывают в подъезде. Вообще-то версия соблазнительная, но… Депутат — и уголовники. А потом, если мочить всех журналистов, которые про дачи писали последние два-три года — в Городе некому будет газеты издавать.

Наконец, четвёртая версия, но её практически реализовать невозможно: каждую неделю Артемьев давал в номере криминальную хронику, выбирая из оперативных сводок дежурной части наиболее интересные происшествия. Разумеется, фамилии не назывались, но очертить круг участников происшествий не трудно: где-то проскакивало название улицы, место работы, другие детали… Словом, и тут могли найтись обиженники, жаждущие мести за то, что какой-то писака опозорил на всю округу…

Ну, хватит! Мануилыч пришлёпнул ладонями по столу. Эти версии определяют в принципе круг поиска. Широкий круг, по нему до пенсии ходить можно. Что-то надо взять за основу, а остальное доложить Шуранову: у него оперативно-следственная группа, учёты, машины… Но все это — технология, а вот за что зацепиться-то? Что докладывать Шуранову?

Мануилыч вспомнил их давешний разговор и тяжко вздохнул: кто его тянул за язык? Мало ли с кем в молодости он не работал, не пил, не ходил по девкам. Смешно думать, что всякий раз полковник будет выслушивать его соображения по тому или иному поводу. Ему надо, чтобы Мануилыч задержал подозреваемых, а как он это сделает – Шуранову до фонаря. 

Заверещал телефон.

— Иннокентий Мануилович, — послышалось в трубке. — Бокарев Александр беспокоит, узнаете?

Саша Бокарев был крестником Мануилыча. Он привлёк его внимание, когда был ещё кинологом — молодым любознательным сержантиком с собакой, выезжавшим на происшествия. Не без помощи Мануилыча его перевели тогда в группу по карманным кражам, потом он заочно закончил юрфак и стал опером. Он сохранил уважительный тон в отношениях с Мануилычем несмотря на то, что был уже начальников отделения в УВД.

Вот и сейчас, предварительно извинившись и сославшись на распоряжение полковника Шуранова, Саша поинтересовался, есть ли у Иннокентия Мануиловича соображения по убийству. Мануилыч подробно пересказал свои версии и возможности их отработки.

Неизданная повесть (продолжение)

ПРОВИНЦИАЛЬНАЯ РУЛЕТКА 

Повесть Валерия Кузнецова

Посвящается памяти Вадима Алферьева

От автора

В основу повести легли события, случившиеся в 1995-96 годах, в пору, когда нынешние тридцатилетние красноярцы были подростками. Что-то они читали об этом в старых газетах, что-то почерпнули из слухов. А о некоторых делах могут лишь догадываться, так как их до сих пор тщательно скрывают все, кто был причастен к этому.

— Игорёк, тебе хорошо на худвещании: сегодня клоуном нарядился, завтра сделал репортаж из собачьей будки, послезавтра взял интервью у местного поэта. Сам сценарий пишешь, сам играешь, клоунские штиблеты, накладные носы, парики… А ты попробуй в информации поработать: десять секунд сюжета, финальная «стоечка» в кадр — и никаких париков!

Валера махнул рукой и побрёл по коридору.

— Во сколько худсовет? — крикнул ему вслед Игорь.

— В четыре!

— Слушай, это опять Окурок химичит?

Назарян поднёс палец к губам и повёл глазами, иллюстрируя старинное предостережение насчет стен, имеющих уши.

Придя в кабинет, Игорь стал переодеваться, снедаемый любопытством… Чем же допекла Санина директора телестудии, Михал Михалыча Ошкурова, именуемого в быту Окурком? Маленький, большеголовый, с оттопыренными ушами, он чем-то неуловимо соответствовал своему прозвищу. Карьера его была обычной для преуспевающего журналиста застойных времён: сначала радиожурналист, потом выпускник ВПШ («Спасибо партии родной за двухгодичный выходной»), после чего стал расти, как на дрожжах. Редактор общественно-политического вещания, главный редактор, затем директор киностудии. Тут случился первый прокол: грянула перестройка, распад Союза, реформы… Киностудия, да ещё и провинциальная, да ещё и филиал — кому всё это нужно?

Окурок тряхнул старыми связями и вернулся на телевидение. Злые языки поговаривали, что на киностудии облегчённо перекрестились, когда он ушёл. Девяносто первый год, особенно август, стоил ему немалых нервов, но зато развил в Окурке звериное чутьё. Такому его не учили даже в ВПШ. Во время путча он держался то на водке, то на валерьянке, ухитряясь неукоснительно выполнять разноречивые директивы из Москвы и крайсовета, который тогда возглавлял махровый коммунист.

С победой Ельцина почувствовал облегчение. Председатель крайсовета – тот самый махровый коммунист — подал в отставку, в администрацию хлынула оппозиция: научные сотрудники, журналисты, учителя, председатели колхозов… Политическое телевещание, наконец, снова обрело смысл, цель и логику. Лидеры партий, которых в городе оказалось вдруг великое множество, то и дело появлялись на экранах, в ярких и сильных выражениях предупреждая горожан об угрозе коммуно-фашизма. Представитель Президента безо всяких шпаргалок часами рассказывал телезрителям о необратимости реформ.

Окурок воспрянул духом, повесил у себя в кабинете за креслом красочный лозунг: «Борис, ты прав!» И успокоился. Все было, как раньше, только с другим знаком. Но эта Санина, черти бы её драли! Журналисткой она была отменной, весь край изъездила вдоль и поперек, такой корреспондентской сети, как у неё, ни у кого не было, письма к ней шли сотнями. Ну, шли бы и шли, но ведь она их, мерзавка, в эфире читала. О том, что пенсии не платят, что хлеб по спискам дают, что у людей даже на похороны денег нет. И самое главное, что при коммунистах такого бардака не было! Это после указа о запрещении  их партии!

Да письма — ладно, как-никак народный глас. Но она взяла моду приглашать себе в программу коммунистов: то бывшего секретаря горкома партии, то вояку в отставке, то какого-нибудь председателя профкома. И те, не стесняясь, чёрным по белому крыли и Ельцина, и местные власти, и местных демократов. Окурку звонили от представителя Президента и кротко интересовались, кто вообще на телевидении формирует вещательную политику: Санина или всё-таки Михал Михалыч Ошкуров? По опыту застойных лет Окурок знал — такие звонки не к добру. Пнут с кресла и даже не посмотрят, в какую сторону улетишь!  Он снимал её программы с эфира, отменял съёмки, переносил монтаж, урезал гонорар до минимума — Санина упорно вела свою программу. A репрессии лишь прибавляли ей популярности, увеличивая число насмешек и нелицеприятных характеристик в адрес Окурка.

Чем же в этот раз она достала Михал Михалыча?

Игорь стёр грим, умылся, переоделся и пошёл в павильон. Оставались пустяки — подводки ведущего к игровым сюжетам, которые они сегодня снимали весь день. Это была авторская программа Игоря, «Бурлеск», которой он очень гордился, потому что всё в ней — и песни, и танцы, и скетчи — делали не профессиональные актёры. Игорь сам находил исполнителей, сам готовил номера, а в случае необходимости пел, танцевал или, как в этот раз, играл придуманную им роль клоуна.

Отчитав текст перед камерой и услышав по динамику режиссёрское: «Спасибо, Игорь — снято!», — он блаженно откинулся на спинку кресла и вытянул ноги, бессмысленно глядя полузакрытыми глазами, как техники гасят свет, а рабочие разбирают выгородку…

— Игорь, вы что, заснули?

Он открыл глаза. Перед ним стояла ассистентка, Надя. Он поднялся и побрёл к выходу.

— «Мушку»- то отдайте. Вы и вправду спите? — Надя, улыбаясь, сняла с лацкана его пиджака микрофон-«мушку». Игорь виновато развёл руками. — Ну, ничего, — успокоила его Надя. — Зато всё сделали. Теперь до монтажа можно баклуши бить.

— А когда монтаж?

— Илона Викторовна сказала — тридцатого. Так что можете до четверга отсыпаться.

— Не могу, Надя, завтра худсовет.

— Ой, неужели Санину обсуждать будете?

— Ни фига! — удивился Игорь. — Все всё знают, даже ассистенты. А я, член худсовета, не знаю.

— А вы никогда ничего не знаете. Когда-нибудь вас уволят, и вы знать не будете, — засмеялась Надя.

— Тебе-то откуда все известно?

— Я же в трёх редакциях ассистенткой, все сплетни знаю.

— Ну, так раскрой мне глаза. Не могу же я на худсовет идти неподготовленным.

— Ладно, только — чур! — не выдавать. На днях Санина вела живой эфир. Ну, вы знаете её программу «Позиция»? Так вот привела она в студию какого-то местного лидера, от «Яблока», что ли. И понёс он такую околесицу, что хоть святых выноси. Да это бы не беда, они все в живом эфире белиберду говорят. Беда в другом — время идёт, а передача стоит. Тогда Санина попыталась тихонько его поправлять. Он взъелся — мол, не перебивайте. Но вы же Светлану Ивановну знаете, ей пальца в рот не клади. В две минуты она выяснила, что он даже программы своей партии не знает. Задала ему ещё несколько вопросов, уже на местные темы. Тут вообще — туши свет. Как она передачу закончила — диву даюсь. Короче, это был цирк. А на другой день Михал Михалычу позвонили от представителя Президента и такого наговорили… Что это провокация коммунистов, что Санина нарочно осаживала «яблочника» и представила его дураком. Михал Михалыч после разговора был весь в пятнах, как палёный кабанчик. Забрал у режиссёра кассету — она с  эфира для себя передачу записала — запёрся в кабинете и смотрел, от начала до конца. Из-за этого отдел выпуска даже программу на ту неделю задержал — все сидели под дверью и ждали, когда Михал Михалыч насмотрится. А  Зина, секретарша его, сказала мне, что на худсовет пригласили кого-то из администрации — на тот случай, если журналисты возьмут сторону Саниной.

Разговаривая, они дошли до кабинета Игоря. Как все тележурналисты, он не следил за чужими программами. Эту санинскую передачу тоже пропустил. А оно — вон что! Видимо, Окурка достали в администрации, и он решил дать Светлане бой на худсовете. И кого-то пригласил из администрации, для поддержки штанов.

— Ну, спасибо Надийка. Прочистила ты мне мозги. Ладно, на монтаже увидимся.

Игорь зашел в кабинет, поставил кофе и стал дожидаться режиссёра. Илона Викторовна, изящная женщина пятидесяти с лишним лет, появилась, как всегда неожиданно. У неё была лёгкая, неслышная походка. Несмотря на внешнюю мягкость, задушевность, шарм — в ней ощущалось временами некая холодность, безапелляционность, заставлявшая Игоря держать дистанцию. Она работала на студии с незапамятных времён, нынешних режиссёров помнила еще ассистентами. А её суждения о редакторах программ, высказываемые воркующим, мягким голосом, тем не менее, поражали Игоря жёсткостью и категоричностью. После недавнего сокращения в студии Илона Викторовна работала на две редакции: у Игоря и у главного редактора Гориной, которая распоряжалась графиком съёмок, монтажа, подписывала гонорарные листы… Простота Игоря, которому, то переносили съёмки, то без объяснений отменяли выезд ТЖК (телевизионно-журналистского комплекса), то зажимали постановочные — заметно раздражала Илону Викторовну. Но за исключением этих мелочей они работали на удивление дружно.

— Я проводила ребят, — сказала Илона Викторовна, кладя кассеты на стол. — Мне кажется, неплохо получилось. И свет был хорошим, костюмы смотрелись. И двигались они прекрасно. Особенно эта девочка понравилась, Наташа Балабурда. Вам надо будет обязательно на просмотр передачи пригласить Михал Михалыча.

— А смысл? — пожал плечами Игорь. — Горина передачу примет, она главный редактор. Политики мы не касаемся, никому не опасны. — Зачем его беспокоить?

— Я всё не могу понять вас, Игорь, — разливая кофе и ставя перед ним чашечку, произнесла Илона Викторовна. — У вас прекрасные отношения с Ошкуровым. Он сам пригласил вас в прошлом году работать на договоре. Газетчика! Вы много знаете газетчиков, которых приглашают на телевидение? Вы делаете хорошую программу…

— Мы делаем.

— Тем более. Мы делаем хорошую программу. А вы ни повтора не закажете, ни анонса в газету не сделаете, ни Михал Михалыча на просмотр не пригласите. Я уж не говорю про гонорары и постановочные — это тема старая. Вы действительно так наивны? Это же телевидение, здесь надо уметь понравиться не только зрителям.

— Да ничего я не наивный. Всё вижу. Просто Ошкуров ходит аж зелёный, развести не может в эфире коммунистов с демократами. И что я должен в это время подойти и сказать: не желаете ли повеселиться, Михал Михалыч? Пойдём, новогоднюю передачу посмотрим? У него вон, худсовет на носу, Санину анафеме предавать будут. И я тут, с «Бурлеском» своим.

— Так вы уже в курсе? — переменила тему Илона Викторовна. — И как собираетесь себя вести?

— Так же, как сейчас. Если «яблочник» действительно круглый дурак — при чём тут Света и её «Позиция»? А что Санина могла издеваться в эфире над приглашённым — в это я не верю.

— И вы не думаете, что ваша точка зрения на худсовете, может отразиться на вашей судьбе?

— Илона Викторовна, неужели мое отношение к Саниной должно зависеть от того, что скажет Михал Михалыч? Вчера Санина была отличной журналисткой, сегодня Окурку позвонил какой-то придурок — и она уже никто? Но я-то знаю её давно, и вся эта крысиная возня у них наверху никак не отразится на моей точке зрения.

— Господи, да кому на худсовете будет нужна ваша точка зрения? Её же никто не услышит!

—  Не забывайте: я ведь ещё и газетчик, — ухмыльнулся Игорь. — И у меня есть возможности ознакомить худсовет со своей точкой зрения.

— Да после худсовета хоть закричитесь — только себе хуже сделаете. А худсовет завтра.

— Какое совпадение! А у меня завтра выходит интервью с Саниной. В газете.

Илона Викторовна всплеснула руками, собираясь ответить, но в это время распахнулась дверь, и ворвался Валера Назарян. Он подскочил к столу, схватил телефон и принялся набирать номер, не обращая внимания на хозяев.

— Алло… Да, да! Это Назарян, из «Фильтра». Где он сейчас? В реанимации? Какие повреждения? Записываю… Что надо? Кровь нужна? Есть кровь? Уже делают переливание? Хорошо. Все. Конечно, сейчас передадим по второму каналу.

Валера положил трубку, записал на листке несколько фраз. Потом посмотрел на Игоря.

— Извините, ребята. У нас телефон занят, пытаемся дозвониться до БСМП, а на этаже все кабинеты закрыты… Только что узнал: нападение на Володю Артемьева, ну, журналиста из «Своей газеты». Помните, про дачи писал? Нашли в подъезде — несколько ножевых ранений, голова пробита. Сейчас без сознания в реанимации. Я побежал: у нас ещё эфир идёт, успеем передать.

Игорь и Илона Викторовна некоторое время молча смотрели друг на друга.

— Ужас, — наконец произнесла Илона Викторовна, качая головой. — Какой ужас. Это пока мы здесь снимали в павильоне, пили кофе, спорили о какой-то ерунде… Его в подъезде избивали, втыкали в тело ножи — зачем, что он сделал тем людям? Вы знали его? Кто он?

Игорь ответил, безучастно глядя перед собой:

Приглашаем на встречу

Дорогие друзья!
Продолжаем наше творческое движение к 100-летию Виктора Астафьева!
Приглашаем вас 2 декабря в субботу, в 14.00 на встречу «Дух памяти, родства и правды» — по страницам нового выпуска альманаха «ЗАТЕСЬ»-2023. Вы встретитесь со специальным нашим гостем, автором альманаха «Затесь», прибывшим с Урала, Виктором Тинигиным — лауреатом Астафьевской премии за 2023 год, создателем уникального фотоальбома «Следами, тропами и путями Виктора Астафьева».
Вы услышите романсы в исполнении солистки Красноярского театра оперы и балета, Заслуженного работника культуры Красноярского края Анны Киселёвой в сопровождении солисток ансамбля «Маэстро» сестер Елены и Ирины Чепурных.
Произведния Виктора Астафьева прозвучат в исполнении актрисы Красноярского театра кукол Татьяны Сёмкиной.
Вас ожидают интересные встречи — с защитником Донбаса художником Ильей Золотухиным, с кинодокументалистом Кристиной Пырх, которая представит фильм творческой группы «Енисей кино» «Своих не бросаем».
О поездках на освобожденные территории расскажут волонтеры. А наши друзья — студенты Военного института СФУ — исполнят для вас не только военные, но и лирические песни. А мы подпоем!
Автор и ведущая — Валентина Майстренко, член Союза журналистов России, главный редактор альманаха «Затесь».

Будем ждать вас в клубе почитателей В.П. Астафьева «Затесь» — отдел литературы по искусству, 1-й этаж краевой библиотеки (Маркса, 114).
На снимке: вторая страница обложки альманаха «ЗАТЕСЬ»-2023.

Неизданная повесть, посвященная памяти журналиста Вадима Алферьева

Рукопись нам передала Нина Кузнецова — вдова Валерия Кузнецова, красноярского журналиста, барда, писателя.

Попробуем найти мецената, который поможет её издать

Валерий Вениаминович Кузнецов — наш коллега, бывший автор так ценимой читателями «Красноярского рабочего» странички «Краевед»(https://nikolay-istomin.livejournal.com/2512309.html)

Вениаминыч — так дружески называли его в журналистских кругах, бардовских, милицейских, где он был своим по работе, по жизни. Редкий человек, он вмещал в себя столько всего, был так разносторонне талантлив, так “жаден” до людей, новых стихов, песен и до трепетно чтимой и всегда интересной ему красноярской истории.

В 1968 году выпускник журфака Уральского госуниверситета Валерий Кузнецов начал работать в Туре на радио. Как рассказывал, очутиться в Эвенкии, в “медвежьем углу”, страстно добивался на распределении — его, пишущего, манил Север! Но не был бы Вениаминыч самим собой, если бы боялся крутых житейских поворотов и если б не поворачивал свою жизнь вслед новым интересам и открытиям. Этим стала для него милицейская служба — в уголовном розыске Эвенкии, в краевом управлении уголовного розыска, участковым, инспектором по делам несовершеннолетних.

Но майор милиции Кузнецов всегда оставался в душе журналистом. “Это не изжить”,– смеялся он, до времени доверяя богатейшие житейские и служебные наблюдения своим песням. Его бардовский сборник составили около полутора сотен замечательно ироничных, весёлых и философских творений. О красноярских бардах он делал прекрасные передачи на краевом радио и телевидении. А как газетчик прославился шутейно-житейскими зарисовками “Городские романсы”, посвятив их разным моментам своей милицейской службы. И с головой уходил в краеведение, изыскивая в старых газетных подшивках уникальные истории и факты прошлой красноярской жизни. О, какой это был взыскательный “архивариус” и неуёмный открыватель старины!

ПРОВИНЦИАЛЬНАЯ РУЛЕТКА 

(Повесть)

Посвящается памяти Вадима Алферьева

От автора

В основу повести легли события, случившиеся в 1995-96 годах, в пору, когда нынешние тридцатилетние красноярцы были подростками. Что-то они читали об этом в старых газетах, что-то почерпнули из слухов. А о некоторых делах могут лишь догадываться, так как их до сих пор тщательно скрывают все, кто был причастен к этому.

Повесть не претендует на раскрытие тайны убийства журналиста Вадима Алферьева. Любое сходство действующих лиц с реальными людьми или совпадение с событиями, имевшими место – абсолютная и непреднамеренная случайность. Поэтому убедительная просьба к читателям: не угадывать в персонажах своих знакомых, а, тем более, родственников. Судить о том, насколько повесть совпадает с жизнью, могут лишь прототипы её героев, которым автор с глубокой признательностью и посвящает свой труд.

Валерий Кузнецов

                        Интродукция

Вечерний Город жил предвкушением Нового года, до которого оставалось четыре дня. На Предмостной площади возле Реки кранами устанавливали железный каркас будущей городской елки, рядом рабочие высекали из глыб снега и льда Деда Мороза, Снегурочку и других сказочных персонажей. По улицам сновали люди с сумками, пакетами, коробками… А с черного неба падала и падала невесомая снежная вата, укрывая проплешины, ямы, разрытые траншеи с канализационными трубами. И чахоточный, радиоактивный, пропитанный сернистыми и фтористыми испарениями Город на глазах превращался в олеографическую рождественскую открытку. И люди менялись тоже буквально на глазах.

Ещё совсем недавно озлобленные, издёрганные работой, безденежьем, семейными неурядицами — в этот вечерний час они были добродушны и общительны. Уступали друг другу место, поздравляли с «наступающим» и отпускали по любому поводу незамысловатые шутки, вызывающие дружный смех.

Горожане спешили домой, затаренные новогодними подарками, ёлочками, шампанским, игрушками, и от этого у всех было умиротворённое настроение. Да ещё снег так волшебно падал из чёрной бездны над головой, утверждая каждого в мысли о том, что впереди — несколько счастливых дней благостного безделья. И никаких неприятностей, никаких дурных новостей.

B суетливом потоке спешивших, загруженных свёртками, горожан выделялся мужчина лет тридцати, у которого не было свертков и который никуда не спешил. На улице Дубровинского он зашёл во двор девятиэтажного дома и постоял, оглядываясь вокруг: на детской площадке ребятишки бегали наперегонки с собаками, перед подъездами, закрывая их, плотно стояли легковые машины. Мужчина вынул руку из кармана куртки, поймал на ладонь несколько снежинок и слизнул их, затем поглядел на часы и, вздохнув, направился к своему подъезду. Он подошёл к двери и стал возиться с дверным кодом.

Он не видел, что из стоящей сзади «иномарки» вышли двое и двинулись к нему. Не успела за мужчиной закрыться дверь, как они бросились следом и скрылись в подъезде. Ребятишки по-прежнему гоняли собак, недалеко от них какой-то старик развесил на турнике коврик и принялся его выхлапывать. Водитель «иномарки» вышел из машины, закурил, лениво осматривая двор, затем швырнул окурок и снова сел за руль. Прошло несколько минут. Из подъезда вышли двое мужчин и также уселись в машину. Заурчал двигатель, «иномарка» тихо двинулась по убитой снегом асфальтовой дорожке. Вот она завернула за угол дома и исчезла в снежной пелене. Никто не обратил на неё внимания: владельцев машин в этом доме было много, и ездили они по двору днём и ночью…

Глава первая

…В павильоне стояла невыносимая жара. Игорь чувствовал, что грим течёт, парик отклеивается, но не было сил, а главное – времени идти в гримёрную. И так уже седьмой час. Игорь поднял голову: вверху, на пульте сквозь толстое стекло ему было видно, как режиссёр, передачи Илона Викторовна, о чём-то разговаривает со звукорежиссёром Юрой. Наконец, она подошла к микрофону, и в павильоне раздался её голос, усиленный динамиком:

— Игорь, не волнуйтесь, мы сделали ваши подсъёмки на общем плане, так что грим и парик смотрятся в норме. Сходите переодеться и возвращайтесь: теперь снимем вашу начитку в роли ведущего. Всем остальным большое спасибо, можете идти в артистическую — переодеваться, отмываться. Надя, проводи ребят.

Игорь шёл по коридору к себе в кабинет, где оставил костюм. Навстречу из-за поворота вынырнул Валера Назарян — редактор информационной программы «Фильтр». Увидев Игоря, остановился, как вкопанный, вытаращив чёрные глаза. Посмотреть было на что: перед ним стоял клоун в белом пиджаке, надетом на тельняшку, в коротких клетчатых брюках и жёлтых туфлях с длинными носками. Рыжий парик с плешью, круглый красный нос на резинке, глаза в зеленых кругах грима и красный улыбающийся рот дополняли картину.

— Кла-асс! — только и смог проговорить Валера. — А слабо тебе завтра в таком виде на худсовет явиться?

— Какой худсовет? — удивился Игорь. — И зачем худсовет перед новым годом? Где объявление? Разыгрываешь опять?

— Наша программа, Игорёк, — назидательно произнес Валера, — тем и отличается от вас, обалдуев из худвещания, что располагает достоверной и оперативной информацией. А повестка сенсационная: Светлану Санину будут отлучать от эфира.

— Вот это номер! — Игорь удивлённо поднял наклеенные брови, отчего его загримированное лицо приняло трагическое выражение. — Свету? За что, за коммунистов?

— Если бы… В общем, приходи на худсовет — сам увидишь. А мне, извини, бежать надо. Новости…

— Новости, — передразнил его Игорь. – Долдонишь то же, что и все наши частники. Какую местную программу ни включишь — одно да потому: губернатор дал пресс-конференцию, мэр сказал речь на презентации сиротского дома, в Николаевке отключили горячую воду…

(продолжение следует)

Союз журналистов проводит акцию по сбору подписей

16 ноября скончалась Ольга Иоакимовна Алферьева — мама
журналиста Вадима Алферьева, убитого 26 декабря 1995 года в городе Красноярске, в подъезде собственного дома на улице Дубровинского 106.

Она так и не дождалась установки мемориальной доски своему сыну…

Вадим писал о криминальных разборках и борьбе за власть, рассказывал читателям «Сегодняшней газеты» о грабительской приватизации и роли в ней «сильных мира сего». Естественно, последним это не нравилось. Алферьеву начали угрожать, но мужественный журналист продолжал писать и публиковать свои расследования, подписывая тем самым себе смертный приговор.

Убийство было зверским, образцово-показательным. Киллер, подкараулив журналиста в подъезде, проломил ему голову, и нанёс несколько ножевых ранений. Вадим скончался в больнице через несколько часов после нападения.

Следствие длилось много лет, его приостанавливали и возобновляли несколько раз, но истинной картины убийства правоохранительные органы так и не восстановили. Исполнителем заказа был назван некий киллер по фамилии Исмаилов, причём к тому времени он был сам уже давно убит в одной из криминальных разборок, а заказчики совершённого преступления не названы и не установлены до сих пор.   

6 лет назад Союз журналистов Красноярского края обратился к местным властям с инициативой об установке памятной доски на доме, в котором жил и погиб красноярский журналист, до конца исполнивший свой профессиональный долг. Много лет длилась «бумажная волокита» но, теперь, когда наконец, дело сдвинулось с мёртвой точки, выяснилось, что преодолеть бюрократические преграды это лишь полдела. Теперь родным, близким Алферьева, его коллегам, предстоит не менее сложная борьба с людским равнодушием. В доме, насчитывающем 320 квартир, необходимо чтобы 2/3 собственников проголосовали за установку мемориальной доски. А это, как оказалось, дело непростое – с момента гибели Вадима прошло уже почти 28 лет, большая часть жильцов дома уже сменилась, выросло новое поколение, для которого «лихие девяностые» уже далёкая история.

А накануне схода граждан, кто-то сорвал объявления со всех подъездов. Видимо, смелые, разоблачительные статьи журналиста до сих пор, даже спустя три десятка лет, кое-кому не дают покоя.

Красноярское краевое отделение Союза журналистов России продолжает добиваться установки мемориальной доски журналисту Вадиму Алферьеву.
Мы подготовили обращение к жильцам( собственникам) дома, в котором помимо просьбы дать своё согласие на установку мемориальной доски на их доме, мы разместили информацию о том, как был убит журналист Вадим Алферьев.

С 11 декабря 2023 года по 15 декабря 2023 года Красноярское краевое отделение Союза журналистов проведёт акцию по сбору подписей жильцов — собственников дома №106 по улице Дубровинского, города Красноярска.
Все, кто желает присоединиться к акции, позвоните заранее по телефону +79831494503

Собираемся возле первого подъезда дома, в 18.00, 11 декабря 2023 года. Подписные листы с обращением к жильцам (собственникам) дома раздадим на месте.

ОПРЕДЕЛЕНЫ ПРЕТЕНДЕНТЫ НА ПОБЕДУ В КОНКУРСЕ «ФИНЗОЖ ЭКСПЕРТ-2023»

Организаторы конкурса «ФинЗОЖ эксперт – лучшие образовательно-просветительские инициативы в сфере повышения финансовой грамотности и формирования финансовой культуры» сформировали шорт-лист проектов, которые примут участие в финальном этапе голосования экспертного совета.

Конкурс, организованный проектом НИФИ Минфина России «Моифинансы.рф»  при поддержке Министерства финансов Российской Федерации, поощряет инициативы, направленные на развитие финансовой культуры граждан и формирование финансово грамотных поведенческих установок в обществе.

В этом году на конкурс было подано около 300 заявок из 30 российских регионов – от Калининградской области до Приморского края. Самой популярной стала номинация «Лучший образовательный проект для школьников и студентов».  Шорт-лист претендентов на победу формировался по итогам оценки заявок и результатам мониторинга образовательно-просветительских проектов, инициированных финансовыми и общественными организациями.

В номинации «Лучшая комплексная информационная кампания» на победу претендуют: 

1.   Информационная кампания Департамента финансов правительства Москвы.

2. «Много форматов» – комплексная информационная кампания правительства Приморского края и Министерства финансов Приморья.

3.   Информационная кампания Финцентра Республики Башкортостан.

4.   Информационная кампания банка «Центр-Инвест», Краснодарский Край.

В номинации «Лучший образовательный проект для школьников или студентов» в шорт-лист вошли следующие проекты:

1.   Ежегодный молодежный сельский фестиваль по финансовой грамотности «Руби капусту!» Министерства финансов Ставропольского края и РАНХиГС.

2.   Первый чемпионат по финансовым играм от международной сети образовательных центров «ФинГрам».

3.   Компьютеризированное обучение школьников основам налоговой грамоты от Управления налоговой службы по Ростовской области.

4.   Рубрика «Финансовая Азбука от банка ВТБ» в программе «Спокойной ночи, малыши!»

5.   Финансовый познавательно-развлекательный журнал для детей и родителей «Фин.FUN» от администрации Муниципального образования Беляевского района Оренбургской области.

6.   Проект «Школа гнома-эконома» от группы учителей начальных классов МОУ СОШ № 2 г. Надыма ЯНАО.

В номинации «Лучший просветительский проект для взрослой аудитории» претендентами на победу являются:

1.   Онлайн-игра по финансовой грамотности «Мы считаем» от ДОМ.РФ.

2.   Программа по финансовой грамотности для сотрудников ОПК от Новикомбанка.

3.   Проект «Финансовый попутчик» от Центра финансовой грамотности Курской области.

4.   Платформа развития финансовой грамотности «СберСова».

5.   Игра «Время денег» и комплексная программа финансового просвещения от банка ПСБ.

6.   Проект «История о кредитах» Национального бюро кредитных историй.

В номинации «Лучший проект, направленный на противодействие финансовым мошенникам» в шорт-лист вошли:

1.   Ролики для кредитных организаций «Как вести себя с клиентами» от Регионального центра финансовой грамотности и ГУ МВД России по Кемеровской области.

2.   Проект Федерального фонда по защите прав вкладчиков и акционеров «СтопПирамида» – видеоматериалы о действующих финансовых пирамидах.

3.   Конкурс слоганов «Нет мошенникам», Забайкальский край.

4.   Аудиокниги по мотивам цикла иронических детективов Ю.В. Бреховой «Магия финансовых мошенников и их разоблачение», Волгоградская область.

В номинации «Лучший студенческий проект по финансовой культуре» в финальную часть голосования вышли:

1.   Проект «ФинЗож46» – спортивно-интеллектуальнаяквест-игра для студентов.

2.   Волонтерский проект студентов Воронежского юридического техникума по финансовому просвещению граждан.

3.   Студенческое научное общество «Экономическая культура и финансовая грамотность» Южного федерального университета.

В номинации «Лучший школьный проект по финансовой культуре» в шорт-листе конкурса представлены:

1.   Телеграмм-канал «Финансовый маяк» от учащихся предпринимательского класса московской школы «Кузьминки».

2.   Проект «Финансовая безопасность для пенсионеров и лиц с ОВЗ» от учащихся школы №52 г. Ярославль.

3.   Проект «Территория финансового самоуправления» от МАОУ «СОШ №16» г. Сыктывкар.

      В номинации «Лучший проект по популяризации инициативного бюджетирования» претендентами на победу стали:

1. «Марафон ШкИБ», г. Новороссийск.
2. «Поезд поддержки местных инициатив» от Администрации муниципального образования Тюльганского района Оренбургской области.
3. Информационная кампания «Поезд ППМИ» Проектного центра инициативного бюджетирования Красноярского края.
4. Мультимедийный образовательный курс «Инициативное бюджетирование» от Департамента молодежной политики, гражданских инициатив и внешних связей Ханты-Мансийского автономного округа – Югры.

Итоги голосования экспертного совета будут объявлены до конца 2023 года. О деталях церемонии награждения будет объявлено дополнительно.

В Центральном Доме журналиста прошло очередное заседание Федеративного совета Союза журналистов России

Перед началом работы, члены Федеративного совета почтили минутой молчания память военкора Бориса Максудова, накануне погибшего при исполнении профессионального долга в зоне СВО.

С основным докладом выступил председатель Союза журналистов России Владимир Геннадиевич Соловьёв.

В своём выступлении он подчеркнул, что несмотря на сложные времена, наша организация растёт и развивается, оставаясь самым активным и массовым творческим союзом России.

В минувшем году Союз журналистов России был исключён из числа членов Международной Федерации журналистов за то, что в состав СЖР были включены журналистские организации ДНР, ЛНР, Херсонской и Запорожской областей.

— Потеряв членство в МФЖ, мы сделали гораздо более ценное приобретение, – подчеркнул Владимир Геннадиевич, — наши ряды укрепили замечательные, героические коллеги из новых регионов России.

После выхода из МФЖ Союз журналистов России не остался в изоляции. В октябре наша делегация приняла участие в международном журналистском форуме «Один пояс — один путь» — станет ещё одним важным шагом в деле укрепления профессиональной солидарности журналистов разных стран.

По словам Соловьёва, в новой организации, в которую вошли наши коллеги из Китая, Индонезии, Нигерии, Аргентины и ещё сорока стран, журналистов больше, что в МФЖ. Самого Владимира Геннадиевича Соловьёва избрали в президиум новой организации: это говорит о высоком доверии к нашему творческому союзу и уважении к России. Союз журналистов России продолжает развивать связи с зарубежными коллегами. Так, за прошедший год представители СЖР побывали с визитами в Черногории и Боснии и Герцеговине.        

В своём докладе председатель СЖР также остановился на самых значимых событиях, организатором и главным участником которых был Союз журналистов России. Речь шла, в частности, о церемонии награждения высшими наградами в области журналистики «Золотое перо России», фестивале документального кино в Железноводске, конкурсе «10 лучших газет России», награждении лауреатов премии «Солидарность», ежегодно проходящей в Московской государственной консерватории, фестивале современной журналистики «Вся Россия» в Сочи, ИНФОРУМах и  многих других мероприятиях.

Одним из наиболее значимых событий стало вхождение Союза журналистов Москвы в состав Союза журналистов России: решение об этом было принято накануне на съезде СЖМ. Таким образом, наша организация пополнилась сразу на 15 тысяч членов.  

С отчётом о финансово-хозяйственной деятельности организации выступил глава секретариата СЖР Денис Токарский.

Он подчеркнул важность оказываемой ежегодно материальной помощи коллегам — от денежных премий — до продуктовых наборов ветеранам.

Д.Токарский ознакомил аудиторию с деятельностью Союза по поиску дополнительного финансирования проводимых СЖР мероприятий. Речь шла как о спонсорской помощи, так и о грантах Фонда культурных инициатив и целевых субсидиях.

Глава секретариата рассказал также работе по созданию более удобных форм отчётности для региональных отделений, участвующих в программе «20 лучших отделений СЖР».

Выступивший в прениях руководитель Союза журналистов Москвы Павел Николаевич Гусев рассказал о том, как шёл процесс воссоединения со всероссийской организацией. По его словам, он был непростым: было много споров, сомнений, пришлось вести большую разъяснительную работу.

В своём выступлении Павел Николаевич подчеркнул необходимость поднимать престиж профессии журналиста:

— Недопустимо, когда на одну доску с нами ставят так называемых блогеров, награждают их журналистскими премиями, позволяют людям, которые не несут ответственности за сказанное и написанное учить нас.

Председатель Красноярского краевого отделения СЖР Дмитрий Владимирович Голованов поддержал коллегу, а также высказал озабоченность по поводу бездумного штрафования патриотических изданий, забывающих маркировать так называемых «иноагентов», которые и без того упоминаются этими СМИ в негативном свете.

— Иногда складывается впечатление, что чиновники Роскомнадзора и судьи делают это специально, с особым удовольствием наказывая издания, которые обрушиваются с критикой на этих самых «иноагентов»: всё же надо учитывать контекст, в котором они упоминаются. Возможно, нашей организации стоило бы разработать и внести поправки в законодательство, чтобы патриотически настроенным СМИ не «прилетали» штрафы.

Кроме того, Голованов предложил исключать из участия в конкурсе «лучших» региональные отделения, игнорирующие факты ущемления прав журналистов на их территории.

Председатель регионального отделения Запорожской области Ирина Москалец рассказала о сложностях и проблемах журналистов, работающих на освобождённых территориях.

В заключении заседания Федеративного Совета Союза журналистов России, председатель Союза журналистов России Владимир Геннадиевич Соловьёв ответил на вопросы коллег.

Со Всемирным Днём телевидения!

Уважаемые коллеги! Поздравляем всех причастных со Всемирным Днём телевидения!

Этот праздник учрежден в резолюции Генеральной Ассамблеи ООН в декабре 1996 года в честь первого Всемирного телевизионного форума (World Television Forum), который прошел под эгидой Всемирной организации в том же году, 21 ноября. С 1997 года праздник отмечают в России и странах СНГ.

Коллеги, желаем здоровья вам и вашим близким, побольше хороших и добрых новостей! Новых проектов и творческих планов!

Внимание, коллеги и друзья!

19 ноября (воскресенье) в Краевой библиотеке (Маркса, 114)

состоится показ музыкально-поэтической композиции «К победе, вольная страна!»

по стихотворениям классика армянской поэзии Аветика Исаакяна.

Начало в 15-00.

Вход свободный.

Две незабываемые встречи

   Во время работы над прижизненным изданием 15-ти томного собраний сочинений Виктора Петровича Астафьева мы много раз встречались , подолгу разговаривали с ним. И каждое общение оставило в моей памяти неизгладимый след.

  Когда в «Издательский дом Офсет», где я был директором, поступили из Госкомиздата РФ чудом выбитые деньги на издание, я поехал с проектом авторского договора в Академгородок, на квартиру писателя.

   Звоню в дверь. У порога встречает сам Виктор Петрович в клетчатой рубашке, в поношенных брюках. За ним, с кухонным полотенцем в руках, буравит меня глазами Мария Семеновна – жена и незаменимая помощница  автора.

   Снимаю плащ, пытаюсь сбросить туфли…

  — Не надо! Сухо же на улице, проходи так! — машет руками Виктор Петрович. А Мария Семеновна ему с укором:

-Вот так поступают вежливые люди. А то твои почитатели завалятся сюда табуном, натопчут, не разуваясь.  Потом мне за ними прибирать.

   — Покрой голову, разуй ноги: на святой земле стоишь! – цитирую я  строку из Библии, чтобы разрядить обстановку.

  — Слышишь, что говорит?- с улыбкой произносит Астафьев, но Мария Семеновна уже ушла в другую комнату.

   — Что стоим в прихожей? Пошли в кабинет! – приглашает хозяин квартиры.

  Вхожу в святая-святых творца. В центре — массивный стол, который  был привезен еще давным-давно из Вологды. На столе – пачка бумаг, книги, периодика, письменный прибор с чернильницей советской поры и резко контрастирующая с ней авторучка «Паркер» с золотым пером.

  Подписание договора завершилось быстро. Уловив мой взгляд, направленный, на газеты, Виктор Петрович пояснил;

   — Хочу вправить мозги отдельным вольнодумцам.

   — Зачем Вам эти дрязги? Вот пройдет лет сто-двести, читая Ваши произведения, потомки удивятся тому, как и почему такой великий художник и философ разменивал себя на склоки. Мелко это для Вас.

  В кабинет мигом впорхнула Мария Семеновна:

-Вот, вот, Витя, слушай! Сколько раз я тебе это говорила!

   Виктор Петрович, смущенный таким напором с двух сторон, стал вяло оправдываться;

   -Это все  журналюги. Ходят все спрашивают-спрашивают, а потом пишут то, чего я вообще не говорил. Вот и приходится акцентировать непонятки.

   Перед моим уходом, уже в прихожей, глядя мне в глаза, Астафьев задумчиво спросил;

  — Ты действительно думаешь, что меня будут читать через двести лет?

-Это теперь многие читают Вас глазами, как чтиво, некоторые умом, пытаясь понять недоступное им. Лишь потом научатся читать духом.

   Я бы ни за что не осмелился делать замечание великому мыслителю, тем более в поучительном тоне, если бы у нас с ним не сложилось взаимное доверительное и уважительное отношение еще при первой встрече в его доме в Овсянке.

  Я готовился в командировку в Москву. Предстояло побудить руководство администрации Президента РФ выделить из бюджета деньги на издание. Затея немыслимая. В успех ее не верил даже тогдашний Губернатор края В.М. Зубов. Резко протестовала московская писательская организация. Обо всех моих хождениях по высоким  властным столичным учреждениям я уже писал в книге «Памяти гения», вышедшей  в издательстве «Буква». И нет смысла удлинять повествование.

  У меня уже был опыт работы с бюрократами. Там важно на каждый случай запастись разными поручительствами. Вот и решил взять письмо  от Астафьева лично к Председателю Госкомиздата РФ Лаптеву И.Д.

Виктор Петрович встретил меня радушно. Все обговорили. Расхождений во взглядах не было. С подписанным письмом я уже намеревался отбыть , но Астафьев придержал. Попросил сопроводить его до могилы матери. Я шел за ним в недоумении. Зачем? Рядом же.

   Дошли, встали у погребения лицом к лицу по разные стороны оградки. Молимся. Про себя. Молча. Самой благодатной – «умной» молитвой. В уме.

Просим Создателя, чтобы дал Он успокоения этой бедной многострадальной женщине хотя бы на том свете.

   И чувствую: что-то зажглось во мне, неведомое ранее. Я не об эффекте от выражения высшей степени доверия ко мне со стороны Астафьева. Согласитесь: привести на могилу матери человека, связанного с ним лишь производственными отношениями – далеко неординарно. Конечно – сверхлестно, трогательно. Но я о другом…

  До этого я, как многие, зачитывался шедеврами Астафьева, восхищался его мастерством, слогом, умением закрутить сюжет так, что оторваться от текста невозможно. Теперь же, все ранее читанное мною: писания больших пророков, мудрствования древних мыслителей, исследования историков –фундаменталистов , слились с текстами Виктора Петровича в единый и неотделимый  смысл. Ярко высветилась основа его почвеннической философии, без понимания чего, без наличия этого духа в себе, читать Астафьева малорационально.

Все его произведения направлены на пробуждение в читателях  их генетической памяти,  давно  забытой истинной древней духовности.  Вот почему нужна дополнительная, сопутствующая литература.Она – сердцевина методики чтения астафьевских шедевров. После того, как Ватикан со своим иезуитским орденом вошел в просторы Руси и исказил всю историю, культуру, менталитет нашего народа — создателя Индоевропейской расы , цивилизации Кали-юга,  мы как бы потеряли себя. И теперь наши даже лучшие умы  до сего дня не могут разработать национальную идею, создать свой спасительный для всего человечества образ светлого будущего, хотя все это  есть в произведениях Виктора Петровича.

   …Возвращались молча. Уже у калитки, придя в себя от волнения, я почти шепотом вымолвил;

   -На таких местах в древности храмы ставили.

   Лицо Виктора Петровича оживилось;

   — Ты мои мысли читаешь. Хочу сподобиться часовню там поставить.

… Я и теперь нет-нет да наведываюсь в Овсянку. Долго стою у могилы. Высится церквушка. Кругом натоптано. Энергетика исчезла.

Николай Байгутдинов — член Союза журналистов, издатель прижизненного 15-ти томного сочинения произведений В.П.Астафьева

Ветераны журналистики побывали на экскурсии в вагоне — музее Красноярского ДЕПО

О своих впечатлениях рассказывают ветераны -журналистики:

Тайны открываются!

Непостижим Красноярск! 7 Ноября он приоткрыл мне ещё одну тайну…

Члены правления Красноярского краевого отделения Союза журналистов России по приглашению хранителя музея Ларисы Александровны Кустовой организовали экскурсию ветеранов в вагон-музей Красноярского депо. Стоит он на рельсах прямо на территории Красноярского филиала Восточно- Сибирского пассажирского вагонного депо. Было очень интересно, много нового я узнал об истории Красноярской железной дороги и «чугунки» всей державы нашей. Во время Великой Отечественной войны здесь, кроме ремонта вагонов, изготавливали теплушки для перевозки раненых из мест боёв и солдат на фронт. Женщины и подростки работали в три смены! А ещё изготавливали противопехотные гранаты. Коллектив предприятия, как и весь Советский Союз, жил и работал под лозунгом «Всё для фронта, всё для  Победы»! Впрочем, это не лозунг – это была сама жизнь. И сейчас Красноярское отделение СЖР организовывает сбор гуманитарной помощи помощи участникам СВО!

Каждая экспозиция вагона-музея создана благодаря дарителям, в их числе сотрудники депо и Красноярской железной дороги. Потому экспонаты музея на колёсах несут в себе частичку души людей, неравнодушных к истории нашего края. А вот и ссылка для тех, кто заинтересовался тайнами хранителей железных дорог: https://proekt.ndou198.ru/! Познакомьтесь – не пожалеете! Узнаете много нового!

Сергей ЧУРИЛОВ — член Союза журналистов России

Когда мы вошли в этот вагон, меня охватили давно знакомые преддорожные ощущения. «Разыграю в орлянку бродячую жизнь. Вот, смотрите – бросаю монету. Рублик, белый цыган, ну-ка правду скажи, до какой остановки доеду…». Хотя я, конечно, понимала – ни до какой!… Этот вагон своё отслужил: ему на будущий год исполнится 85 лет. Оказавшись на вечном приколе, он стал Музеем истории вагонного депо Красноярской железной дороги, и сейчас его хранитель — Лариса Кустова знакомит нас с красноречивыми экспонатами из жизни ТрансСиба. Нулевой километр этой беспрецедентной по протяжённости трассы находится на Ярославском вокзале столицы России, а вдоль всей стены в нашем вагоне висит акварельная зарисовка «придорожной ситуации»
от Москвы до Владивостока , сделанная по поручению Николая Второго. Разумеется, висит лишь малюсенькая часть и, разумеется, в фотокопии. Горы, перелески, дома… Железнодорожного моста через Енисей, удостоенного гран-при и золотой медали парижской Всемирной выставки 1900 года (наравне с Эйфелевой башней) ещё нет – видны лишь торчащие из воды опоры.

А под этим фото-ТрансСиба лежат, стоят, висят – под стеклом, на столах и стеллажах экспонаты. Всякие-разные! И ретро, и суперсовременные, и «гости из будущего»… Представляю, как радуются на здешних экскурсиях школьники. Наверняка они катались в парке Горького в вагончиках детской железной дороги, и кто-то был машинистом, кто-то стрелочником или контролёром, а кто-то и призвание своё понял… Девочек, а не меньше и женщин любого, вплоть до ветеранского, возраста впечатлила яркая форма проводниц, в которой на одном из конкурсов представителей этой профессии красноярки заняли первое место, потеснив вечных фавориток-москвичек. Жаль, что в этой форме мы их в реальности не видим, хотя РЖД модернизирует и технику, и внешность вагонов, и их хозяек.

«Рублик, белый цыган, наколдуй мне, пожалуйста, дальнюю дорогу!» Тоскую я по строчкам «А поезд летит, и летит, и летит до Москвы, а сердце в Сибирь, всё в Сибирь, всё в Сибирь возвращается»…

Софья Григорьева -член Союза журналистов России

          Встреча с историей
                                                           В воскресный день с сестрой моей
                                                           Мы вышли со двора.
                                                           Я поведу тебя в музей
                                                           Сказала мне сестра.

                                                                                  Сергей Михалков

            Кому из старшего поколения не знакомы эти михалковские
строки, как олицетворение чего-то особенного, прекрасного. А нас,
группу ветеранов, повела в свой музей Лариса Кустова- хранитель музея вагонного депо Красноярской железной дороги.  Пожалуй,
символично, что музей расположен в пассажирском вагоне,
который был построен в 1939 году. Здесь по крупицам собраны
материалы, отображающие этапы становления вагонного хозяйства железной дороги:  метровые образцы одних из первых  рельс —
демидовских, сталинских, всевозможная начинка  вагонов разных
лет:  фонари всяких модификаций, ведра, масленки и много еще
чего, к примеру подстаканники (сейчас таких днем с огнем уже не
сыщешь), ласкает взор изящная униформа проводников. Рядом с
музеем находится стела. Красноярские  железнодорожники
воевали на всех  фронтах Великой Отечественной войны.  Фамилии 62-х погибших высечены на этой стеле, в  постаменте замурованы
капсулы с землей, где они погибли. Лариса Кустова рассказывает:
« музей создан в 2004 году и пользуется большой популярностью. Ежегодно его посещают сотни посетителей- это работники железной дороги, школьники, студенты, приятно видеть группы детских
садиков. Материалы собраны в основном работниками вагонного
депо, музей постоянно пополняется новыми экспонатами , значит жива память о тех, кто создает славу нашей железной дороги».

Виктор Магоня — член Союза журналистов России

Все любят гонки! А те, кто не любит — просто на них не бывал!

Однако, среди всех видов гонок, своей зрелищностью выделяется мотоциклетный спорт.
Казалось бы, Сибирь, не самый приятный климат, какие мотогонки? Каких только нет!

Фотографы: член Союза журналистов России Илья Савчук и Владислав Назаренко при поддержке Красноярского краевого отделения Союза журналистов России , Творческого Союза художников России, а также Федерации мотоциклетного спорта Красноярского края представляют вашему вниманию фотовыставку «Сибирский мотоспорт».

Сто ярчайших моментов из всех видов гонок, представленных в нашем регионе, в антураже стадиона технических видов спорта «Сибирь»! У зрителей будет возможность вживую увидеть героев наших снимков – гоночные мотоциклы, а также пообщаться с их бесстрашными наездниками – мотогонщиками.
Ждём вас 18 ноября в 17-00 по адресу ул. Рейдовая 43а! Вход свободный.