Ноябрь 28, 2014 Красноярские перья 2014 Анастасия Рябоштан

Деревенская наука

Конкурс Красноярские перья 2014
Номинация «Очеркист»

— Кого ты делашь? Дай сюды, а то так до завре будешь эту рыбу мусолить! – ругает меня баба Галя, забирает нож и берет в свои руки начатое мною дело.

Хлопотливая, суетливая, резкая в движениях коренная иркинеевка Галина Феофановна Скурихина, несмотря на свой солидный возраст, бабушка шустрая. Каждого отругала за начатое или уже сделанное, но не по «еённому». Все не по ней, все не так. Вредная, подумаете вы, бабуля? Нет – это совсем другое, это подлинная черта хозяйственных, самодостаточных чалдонов, которая не знающих особенностей нрава ангарцев может и спугнет. Меня же она только умиляла.
На грозные, а иногда с издевкой фразочки: «Гляди, чаво руки делат!», «Туды надо, а не сюды!», «Ты, мила моя, прикруживаешь!» я реагировала спокойно и пыталась не забыть эти слова, до тонкостей понять, узнать этого особенного человека и в очередной раз возгордиться душой ангарцев – тех, которые пережили военные годы, поднимали колхозы, были передовиками совхозов, не сдались в перестройку и лихолетье…

На рассвете

… Эта командировка, пожалуй, лучшая из всех, которые были за семь лет работы в редакции. Не похожая на другие. Я не брала интервью, не задавала вопросов, а была наблюдателем всего и училась… доить корову и печь в русской печи калачи и ангарский пирог. Делали мы это с одногруппницей Полиной, которой нужно было подготовить сюжет для телеканала «Енисей». Вместе с ней и оператором мы отправились покорять деревенские дела. Скажем так, окунулись в сельский быт.
Старт был назначен на 6:30, чтобы прибыть аккурат к утренней дойке. А потом, управившись по хозяйству, приступить к домашним делам – к стряпне.
Легла я спать далеко за полночь. В полудреме вместо задуманного подъема в 5:30 поставила будильник на час позже. Проспала…
… Выехали в начале восьмого. На улице только светало. Дорогой все время любовались пейзажем. Я вела длинный рассказ о том, чем живет район, что интересного происходит и чем примечательны местные жители. Не знаю, интересно ли было горожанам, я не задумывалась об этом, а испытывала истинное удовольствие – не от своего владения ораторским искусством, конечно же, а от того, что имею возможность говорить об этом, поскольку знаю своих земляков, живу здесь и горжусь этим.
Рассвет во всем его величии встретили в Иркинеево. Деревня дремала, окутанная легкой дымкой тумана. Даже собаки не проснулись от звука чужой машины и громких голосов приезжих. Неслышно было и птиц – они, видимо, замерли в ожидании. Бездонная тишина – такую обычно величают звенящей. Сразу отметила запах осени, именно деревенской осени. Там она пахнет как-то иначе, по-своему. Хочется дышать глубоко-глубоко, но дрожь в теле от утренней свежести и сиюминутная встреча с чем-то важным перехватывают дыхание. Смотрим вдаль, на вершину сопки – там вот-вот покажется солнышко: родится новый день, начнется новая жизнь. На небе не видно ни облачка. Боюсь шелохнуться, чтобы не спугнуть… не спугнуть ожидание, волнение, нахлынувшие чувства. Наконец, показались миллиметры светила. И тут удается наполнить легкие воздухом. Тонкий лучик, увеличивающийся каждую секунду, пробуждает земную жизнь. С ним, с первым, запели и первые петухи. Через пару минут заскрипела калитка – вышла девочка с огромным рюкзаком за плечами. Школьница… … Так впервые для себя я открыла рассвет. И раньше его, конечно, встречала, но не чувствовала. Чего именно не чувствовала – понять не могу: природу или себя…

Глаза велики

… Наплавной иркинеевский мост несколько смутил городского водителя, но он все же решился пуститься в путь. Опасаться, действительно, было чего. Отдыхающие за лето «расхлябали» переход. Желающих резво, с ветерком прокатиться по нему было много, и от этого к осени выглядеть он стал удручающе: «высунулись» гвозди, «разъехались» доски. По утрам уже в первых числах октября мост покрывается тонкой коркой льда, поэтому езда по нему очень опасна – моргнуть не успеешь, как машина ухнет в воду. Но мы, к счастью, перебрались благополучно.
В Артюгина нас ждала долго сопротивлявшаяся, но все же поддавшаяся моим занудным уговорам и просьбам научить нас доить корову мама моей одноклассницы – Валентина Евгеньевна Скурихина, которая, думаю, не обидится, если я ее и здесь буду называть тетей Валей.
В 8 лет тетя Валя уже умела доить. Вместе с мамой-дояркой она ходила на работу – была ее незаменимой помощницей, потом сама работала в совхозе, по два раза в день доила 28 коров. Когда вышла замуж, обзавелась кормилицей, все время на ее дворе была корова, а иногда и две. Поэтому она с лихвой получила опыт по ведению домашнего хозяйства…
… Уже во дворе мы услышали жалобное мычание. Понимаю: с дойкой припозднились. Вот тетя Валя задаст!
— Я их к семи уж выгоняю на выпас. А время девятый час! Вы где так долго? – негодовала тетя Валя. И была права. Вспомнилась причина опоздания, и стало жутко стыдно. Но врать не решилась, только промолчала.
Тетя Валя, еще не зайдя в стайку, по моей просьбе показала незамысловатые движения рук и пальцев, которые помогут добиться результата. Теория о двух техниках доения была освоена успешно. Но то была теория.
— Знаете хоть с какой стороны к корове подходить?
Округлив глаза и подумав о том, имеет ли это какое-то значение, мы в голос сказали: «Нет»!
— Эх, доярки!
— Вот так, – показывала опытная хозяйка, – пальцами зажимаешь, и пошла.
Всю жизнь я прожила в сельской местности и, как выяснилось, боюсь коров. Увидела ее – такую большую Дочку, такие ее большие рога, такие ее длинные ноги, такие ее огромные глаза, и стало до жути страшно.
— Давайте, садитесь кто-нибудь, пока она не доела, иначе не подпустит, – поторапливала наша учительница.
Обе замешкались. Поняв, что моя коллега боится больше меня, делаю шаг вперед.
— Надо было хоть косынки вам повязать – не дело это! Ладно, что ж теперь-то, приступай!
Слабая струйка молока ударялась о край железного ведерка, и этот продолговатый звук до сих пор при воспоминании словно звенит в ушах. Тр-р-р-ыыы-нь-тр-р-р-ыыы-нь, тр-р-р-ыыы-нь-тр-р-р-ыыыы-нь. Тетя Валя, устав видеть сие издевательство над животным, вернулась к процессу. У нее все получалось куда веселей: протяжное Тр-р-р-ыыы-нь изменилось на звонкое и непрерывистое трынь-трынь-трынь-трынь. Такое мастерство не продашь и не купишь.
… Из ведерка парило. Чувствовался запах молока.
— Теперь ты садись, – указала хозяйка на мою коллегу. Та заулыбалась. Вообще, отметила я, у Полинки появилась новая, весьма странная привычка широко-широко улыбаться, когда страшно или неловко. Видимо, издержки профессии.
Так, не расставаясь с улыбкой, она училась доить. Я с гордостью отметила, что у нее получается хуже, чем у меня. Одна рука что-то выдаивает, у другой совсем ничего не выходит. Две струйки – на ногу, одна – в ведро.
Спрашивать у тети Вали, насколько мы хорошо справлялись, я не стала. Все было ясно и без слов.

Домик в деревне

«Управившись» по хозяйству, мы поспешили в Иркинеево. Там нас ждала свекровь тети Вали – Галина Феофановна – единственная в деревне, кто «дружит» с русской печкой, умеет в ней готовить и отлично знает ангарскую кухню. Еще нас встречала замечательная женщина, добрейшей души человек – Елена Гордеева. Без нее командировка и вся эта задумка с пирогами точно бы не удалась. Елена нашла нам домик, в котором уже давно никто не живет, но в котором хорошо сохранилась печь. С вечера натопила избу, завела опару, замесила тесто, подготовила все необходимое. Конечно, тесто могла поставить я сама, но вряд ли на нем бы хорошо сказался переезд. А еще… вряд ли бы его одобрила баба Галя…
… Изба нас встретила странным запахом. Сначала мне казалось, что пахнет нежилым домом, но вскоре я засомневалась. Здесь наоборот чувствовался хозяйский дух. Полы были застелены самоткаными дорожками, и даже ощущался слегка уловимый аромат свежевыбеленной печки.
— Семь лет уж дом стоит без жильцов, на зиму двери отпираем, чтобы вымерзала сырость. Хозяева его, Степан Тихонович и Матрена Макаровна Воробьевы, умерли, принадлежит он их дочке, Ольге Степановне Соколовой, а я за ним присматриваю, поскольку живу рядом, – пояснила Лена.
Мы прошлись по двору, заглянули в каждую постройку: там хорошо сохранился амбар со всеми закромами и сусеками, емкостями из-под съестного. Побывали мы и в мастерской и поняли, что здесь жил настоящий мастер. Помимо режуще-пилящих-строгающих и прочих инструментов стояла старая алюминиевая механическая мясорубка, которую хозяин приводил в движение не руками, а посредством техники: к ней подсоединена цепь, когда она крутится за счет «не помню какого станка», работает и мясорубка. Фарш в деревнях не продавали, мясо перекручивали сами, и не килограммами, а десятками килограммов. У дедушки Степана, полагаю, это получалось очень ладно.
На чердак мы забираться не стали, но узнали, что там и сейчас хранится много разной лечебной травы – столько, что хватит «корову в зиму прокормить». Я еще раз убедилась, что ангарцы, закаленные нелегкой жизнью, были людьми запасливыми и дюже крепкими. Сам дом, печь в нем и надворные постройки возведены хозяином, Степаном Тихоновичем, и простоят еще невесть сколько лет и «не скажут», что их пора починить. И сейчас почти все там расставлено по своим местам, везде порядок – дабы хозяева и в том мире были спокойны. Все намекает об их присутствии: рубанок в мастерской, в котором застряла стружка, слегка запылившаяся швейная машинка, домотканые дорожки, ножовка, гвозди, молоток, топор… Казалось, вот-вот хлопнет калитка, послышатся грузные шаги, войдет глава семьи и разгонит нашу шумную компанию…

Калачи из печи

…Экскурсия закончилась. Пришла баба Галя – хозяйка другого дома, и в избе сразу сменилась атмосфера.
— А печку-от с вечера истопили? Пока жару мало, надо б яшо подкинуть, – распорядилась баба Галя и начала подбивать тесто.
Все тоже принялись за дело, дабы не разгневать главного в этом доме человека. Сомнения ни у кого не возникало, что если баба Галя рассерчает, то любого словесно уложит на лопатки. Я молча взялась за рыбу, которую, к счастью, нам продали уже потрошеной. Скользкий налим елозил в руках и никак не поддавался ножу. За то время, пока я отрезАла один кусок, баба Галя успела пошерудить угли, подкинуть как полагается дров в печь, минут десять трудилась над тестом, подготовила место под калачи и все время поглядывала на меня. Хребет перерезать я так и не смогла – сил не хватило.
— А пошто ево так режешь?
— Дак, от костей чтобы потом отделить.
— По-доброму надо не эдак делать-то, мила моя. Их надо только надрезать.
И тут мы подивились силе пожилой женщины, когда она орудовала здоровенным затупленным ножом, которым я едва могла перерезать шкуру налима. Баба Галя быстро подготовила рыбу для пирога и распорядилась, чтобы остатки не выкидывали. Каждую голову она разрезала на несколько частей и велела ставить воду на уху.
Когда баба Галя взялась раскатывать калачи, настроение ее заметно улучшилось. Воздушное тесто в умелых руках легко обретало нужную форму. Калачики получались один к одному – равномерно витые, аккуратненькие. К этому процессу подключилась и я. Но сколько бы ни наблюдала, как это делает баба Галя, сколько бы ни катала, сколько бы сил ни вложила и стараний – ничего не выходило. Решила больше не маяться, а пустить в печь то, что вышло, и положила свой корявый калачик рядом с теми, что сделала баба Галя…
Заговорили о жизни. О молодежи, о работе и почему-то об алкоголизме. У бабы Гали то и дело в памяти возникали отсветы прошлого – воспоминания о том времени, когда она, молодой ударник производства, работала дояркой, о том, какая тО была жизнь. Не то, что эта… Мы поняли, что для людей той поры работа – это землю пахать или заводы строить, а остальное – удел не очень удачливых. И в этом есть своя правда. И мы ее понимали. От тоскливых воспоминаний что-то сжимало в груди…
… Печь почти прогорела, остались только едва тлеющие угольки. Я с опаской глянула на ряд калачей, боясь увидеть свой, резко выделявшийся от других, но не нашла. Оказывается, баба Галя, ничего не говоря, забраковала его и сняла с «производства».
Впервые я увидела предмет деревенской кухонной утвари, про который сложено немало русских пословиц – помело. Им в топке разметается зола и очищается под (нижняя часть горнила), на который без противня мы и выложили калачи.
Пеклись они недолго. Баба Галя, отрегулировав заслонки и задвижки, скомандовала браться за пирог. Решили так: сначала возьмем мастер-класс, а второй пирог сделаем самостоятельно. Умелица подробно нам объясняла, что и как делать. Но у нас выходило иначе. Под чутким приглядом мы все-таки раскатали тесто, посыпали его измельченным высушенным укропом, с места на место перекладывали рыбу, но вскоре разместили ее, как было велено, посыпали луком, нарезанным кольцами, посолили, полили подсолнечным маслом, «запаковали» и, переполненные гордостью, что собственноручно приготовили настоящий ангарский пирог, с трепетом положили его на противень.
Тем временем подоспели уха и калачи. Изба была наполнена ароматом рыбы и свежеиспеченного хлеба. Поставив в печь пироги, было решено отобедать. Горожане по достоинству оценили ангарский суп с налимом, но больше всего понравились калачи. Затрудняюсь припомнить, сколько их было съедено, но двумя точно не обошлось.
Через 45 минут поспел и пирог. Уже изрядно сытые, мы все же не могли не отведать блюдо, технология приготовления которого скоро останется только в теории. Оно было, пожалуй, главным, поскольку здесь-то мы руку приложили. Правда, наше творение «дало течь», из него выбежал весь сок, пирог же бабы Гали удался на славу.
Как оказалось, подается такой пирог тоже по-особенному. С него снимается верхняя часть, рыбу едят вилкой вприкуску с корочкой. Вдаваться в описание вкусовых качеств не могу. Время уже обеденное, и дома меня точно не ждет настоящий ангарский пирог. И ждать не будет, хотя бы потому, что нет русской печки.
Каждый из нас почувствовал преимущество деревенской жизни без изысков, пафоса, должностей, имен-отчеств. Правда, у всех разболелась голова. Баба Галя и Елена отметили, что такая беда случается с каждым приезжим. А все это от чистого воздуха и от непривычки им дышать…
… Уезжать не хотелось. Хотелось и дальше сидеть у русской печки, источающей тепло, вдыхать запах хлеба, слушать бабу Галю, впитывать мудрые рассуждения и тонкие замечания, запоминать эту напевную, самобытную, практически утраченную сегодня ангарскую речь.
Каждый на прощание обнял бабу Галю и заглянул в ее голубые, ясные-ясные глаза. Обратной дорогой уже не я рассказывала об исключительности ангарцев, а горожане делились впечатлениями от общения с местными жителями, от увиденного в деревне, которой уже 334 года…
… В машине сильно пахло пирогом. Его нам в тряпицу, чтобы не отсырел, заботливо завернула Лена. На душе было тепло от теплого приема и возникало желание обзавестись домиком… в деревне… И обязательно с русской печкой.