Юность – черно-белое кино

Слушать бабу Полю – одно удовольствие. Рассказывает так образно, что сразу перед глазами картинка рисуется. Да еще все приправляет ангарскими словечками и прибаутками, где не хватает слов – песенные или частушечные речитативы вставляет… Говорит, с малолетства такая разговорчивая. Хоть и выпало на долю жительницы поселка Невонка Пелагеи Николаевны Брюхановой немало жизненных испытаний и лишений, но и в свои 85 лет она сохраняет веселый нрав и оптимизм.

Прими, ангарская земля

А рассказать Пелагее Николаевне есть о чем. Например, о том, как ее семья, проживающая в деревне Самсоново Алтайского края, была раскулачена в 1933 году. «За что, крестна, кулачили-то?» – спрашивала повзрослевшая Поля у родственницы. За то, что отец и мать работали, не покладая рук, что имели свои поля, покосы, лошадей, коров и пасеку, правда, все это в придачу к четверым детям, племяннику-сироте и престарелым родителям. В детскую память пятилетней Поли навсегда врезалось, как дедушка, мамин отец, метался по большому двору, ища, куда спрятать хоть какую-нибудь одежду и утварь, потому что к ним уже шли. Чудом уцелевшие от изъятия вещи не раз спасли семью от холода и голода уже потом, в Сибири.

— Помню, алая венчальная юбка у мамы была, с оборками, а до чего красивая! Дорожила ею мама, поэтому, как могла, оттягивала момент обмена юбки на продукты. В конце концов поменяла на хлеб.

Иногда вместо муки в обмен на добротную вещь какой-нибудь нечестный чалдон нет-нет, да и подсунет «лишенцам» отруби. Ждут мать голодные ребячьи рты, в окошко поглядывают. Уже по ее наказу травы разной нарвали, чтоб кашу варить: медунки, саранки, щавель; уже нарезали ее, нарубили. Придет хозяйка, печку на улице растопит, котелок поставит, в воду траву закинет, станет муку из мешочка сыпать – а она только сверху, дальше – отруби. Заплачет от обиды.

— Мамочка, не плачь! – обступят ее дети. – Не плачь! Мы и отруби съедим!

Так и жили. Сначала – в Червянке (Кежемского района), потом верхом на лошадях шесть семей перевезли в Имбу. От поселка одно название и было. Сколотили лишенцы барак с трехэтажными полатями, мужики посуды деревянной и «берестовой» наделали, из Червянки кто кастрюлю привез, кто ведро. В соседнюю Бидею обменивать вещи на продукты ходили.

Обжились, колхоз образовали «лишенцы». На месте тайги поля разрабатывали, хлеб сеяли, картофель-турнепс сажали. Лошади, овцы появились, ферма заработала, мельница. Привычные к труду были люди, не по воле своей пришедшие на Ангару, оттого и выдюжили. Наравне с ними «вгрызались» в неприветливую, но благодатную сибирскую землю их дети, срастаясь накрепко с ней своими потерянными душами.

Потоскуй-Погорюй

— Мамань, чё это? – ранним августовским утром 1942 года девчонки с тревогой и любопытством смотрели на восток, где от земли ввысь по всему горизонту поднимались красные заревные столбы (зарница – С.К.).

— Это, дочки, отражение пролитой крови солдатской. Война ведь…

Врагов Советской власти не брали поначалу на фронт.

— Потом призвали 14 человек, – вспоминает Пелагея Николаевна. – Из них домой вернулся один только Петька Беляев, остальных убили. Мужиков постарше, и тятю нашего, в трудармию забрали. Потом черед и до нас дошел. Нюра-то, сестра моя, по возрасту подходила, а я мала была, 15 лет. Но за деваху, что должна была ехать, отец похлопотал, а за меня мама побегала-побегала, ничего не смогла сделать. И повезли нас в Потоскуй-Погорюй, слыхали о таком?