Люся на газетных небесах. Почти селфи

Весной 1967 года группа The Beatles в полном составе сидела в студии и записывала песню под названием «Lucy in the Sky with Diamonds» – «Люси на небесах с алмазами». Примерно в то же самое время девочка-десятиклассница Люда Захарова (у нее и тогда была почти дворянская фамилия, которую она потом поменяла на более таинственную – Винская) обдумывала в городе Кургане Курганской области, как ей жить дальше. Здравый смысл, коим Люда, несомненно, обладала, подсказывал, что подаваться надо в юристы…

Из Свердловска в Красноярск

На иняз я, по малолетству, поступать побоялась и поехала в тогдашний Свердловск, на журфак. С собой взяла – надо же было придумать! – два детских стишочка, которые и сдала в приемную комиссию, после чего отправилась на экзамены. Три экзамена сдала на «пятерки», а после последнего я маме написала: «Немецкий завалила на «четверку». В общем, прошла. Все пять лет учебы я не сотрудничала с газетами (за исключением летней практики), просто училась и путешествовала по стране – золотые были годы! Но, в конце концов, взялась за ум, стала отличницей и защитилась на «пятерки» – что, впрочем, никак на моей жизни не сказалось. Но работа над дипломом мне дала много. Сначала я выбрала какую-то умную теоретическую тему, но быстренько поняла, что науке без меня будет лучше и пошла с прошением на кафедру: мол, жажду поднять село на новый культурный уровень, разрешите делать творческий диплом. И тему предлагаю – «Культурная жизнь советской деревни». С чего меня туда понесло? Я же урбанистка до мозга костей. Но по деревням я помоталась. За первой статьей мне пришлось ехать по письму из деревни Тёмная. Молодежь била тревогу. Клуб закрыт, «кино не кажут», танцев нет. Глушь! Как я туда добиралась… это песня. Действительно – деревня была тёмной. Ну, поговорила с народом, уехала, написала статью. И умотала в другую глухомань. Вскоре приходит в редакцию на мое имя открытка из Тёмной… «Уважаемая Людмила Андреевна!..» Мне 22 годка. Уважаемая, да еще и Андреевна. Это производит впечатление. Оказывается, после моей статьи всё там изменилось, о чем мне и написали с восторгом молодые жители деревни Тёмной, чем и вдохновили меня на новые подвиги. Но всё же мне не хотелось распределяться на работу в какую-нибудь районную газету, даже самую классную.

Помню, в общаге висела большая карта СССР, с Красноярским краем посредине. Я встала в ночь перед распределением и сказала: девчонки, я поеду вот сюда – и ткнула пальцев в Красноярский край.

На следующее утро, ни с того ни с сего, подходит ко мне завкафедрой, профессор Шандра, и говорит: «А хочешь, Люда, поехать в Красноярск, на краевое радио?» – Я говорю: «Поеду, Валентин Андреевич!»

Так меня распределили на краевое радио – это при том, что все мои учебные практики были в только газетах. Что такое радио как вид деятельности, я не знала, поскольку не соприкасалась с радиожурналистикой ни разу.

Распределение журналистов, между прочим, шло от ЦК партии, из Москвы. Приехала я в Красноярск – юбка выше колен, сапоги итальянские с какими-то идиотскими бубенчиками – прихожу в краевой комитет партии. На меня дяденька в отделе пропаганды смотрит, лысину поглаживает, и говорит: «У нас мест нет. Но мы можем предложить вам поехать в Игарку». – И толстым красным карандашом пишет сумму моей будущей зарплаты, начинающуюся с цифры 3…

Мне было 22 года, но я совершенно четко осознавала, что я не романтик и в Игарку не хочу. Хоть в песне и поется, если её текст чуток перефразировать: «Ты увидишь север крайний, и полюбишь навсегда»… Однажды я была у папы Норильске, пробыла там два часа, и решила, что больше сюда по своей воле никогда не поеду.

И вот я, человек мягкотелый, смотрю с удивлением на себя со стороны, и говорю этому партийному начальнику: «Хорошо, тогда я сейчас пойду и напишу в ЦК партии! Если мне оттуда прикажут ехать в Игарку – я поеду. Если нет – вы пишете, что от меня отказываетесь, и я свободна от распределения». – «Идите», – сказали мне.

На следующее утро я снова прихожу в крайком, и мне говорят: «Поезжайте сейчас на краевое радио, по адресу Мечникова, 44а».

И я поехала на радио.

Вообще-то я человек не сентиментальный… Но когда вышла на крыльцо краевого комитета партии, посмотрела за памятник Ленину, на предгорья Саян, то поняла, что бывает любовь с первого взгляда. Необъяснимо, но в тот момент я знала, что уже никуда отсюда не уеду.

Из радио в газету

На краевом радио мне были настолько «рады», что сразу сделали меня заведующей отделом писем, с окладом 110 рублей: лишь бы не допускать меня до журналистской работы. Мой творческий день начинался с того, что в кабинет приносили два мешка писем, и я их – письма эти – ножницами вскрывала. Вынимала из конвертов письма, раскладывала – иногда в сельхозредакцию, иногда в молодежку, а все остальные – в музыкальную, к Моисею Лазаревичу Гуревичу. Потом пришли опытные люди и сказали: Людмила, ты чего так режешь-то конвертики? Надо складывать сразу по пять конвертов, и отстригать! Ноу-хау, извините за выражение!

Но я не унывала. В «Красноярский рабочий» у меня вход был, я им там рисовала стенную газету – я тогда любила стенгазеты рисовать. Приду вечерком, и рисую. Потому подумала: скучно как-то жить. И начала туда помаленьку пописывать. Да не в стенгазету, а в «Красраб». Но мест там не было, и потому я смиренно трудилась в свободное от радио время нештатницей. И ждала. Всё приходит вовремя к тем, кто умеет ждать.

И тут случилась любовь – но не у меня! Работал в редакции «Красноярского рабочего» ответственный секретарь Григорий Юрьевич Симкин. Компьютеров тогда не было, все делали руками. В секретариате трудились секретарь, два заместителя, и старший корреспондент. И вот однажды Симкин приходит на работу, а у него нет одной сотрудницы. Заместитель ответсекретаря сбежала с одним из журналистов от своего мужа, которого предварительно отправила не то на охоту, не то еще куда-то. Симкин просто в шоке! Газета выходит каждый день, каждый человек в секретариате на счету. А я уже там примелькалась. Он говорит моей подруге, которая трудилась при нем: «Звони в радиокомитет, пусть Захарова срочно приходит ко мне!» – Я иду к Симкину, он с лету: «Ты согласна работать старшим корреспондентом?» – «Господи, о чем разговор!» – «Ну, иди, договаривайся со своим начальством».

На радио я тогда отработала еще только год из трех обязательных, меня уже перевели в молодёжную редакцию, я начала познавать прелести радиожурналистики, моим редактором был Николай Яшин, прекрасный репортер и публицист. А председателем телерадиокомитета тогда только-только назначили Филистовича. Я прихожу к нему с заявлением: «Отпустите!» – «Да с радостью!» И то правда… что такую пигалицу не отпустить? Но на следующий день вдруг передумал, и не отпустил. И тут я понимаю, что влипла.